— Стражник из посадского войска, ещё с полдесятка удрали, едва только увидели взбунтовавший люд. Этот не успел сделать ноги.
— Как звать тебя? — склонился над пытающимся вырваться из хватки парнишкой Кулота. — Отвечай!
— Семаня, — стиснул зубы пойманный воин. — Вышаты седьмой сын.
— Ступай, Семаня, к тысяцкому (4) Некрасу и передай, мол, сам себе отныне Господин наш Великий Новгород, сам себе избрал князя иного. Пускай сдаст к рассвету ключи от детинца и присягнёт новому князю на верность, а не то город и народ его сам придёт и возьмёт то, что принадлежит ему по праву — вместе с головами несогласных с сим волеизъявлением, — одноглазый отворачивается от мальчишки, руки которого освобождают от пут, и обращается ко всем присутствующим. — Судьба вдовы Козводца решится после того, как родит она — а до тех пор пусть посидит в темнице сырой. Что же до Рейнеке... Любому, кто принесёт его живым или мёртвым, достанется всё богатство, что есть на старике, все его перстни!
* * * * *
— Что там? — раздражаясь от любого малейшего промедления, спросил красный от гнева Ходута. — Что ты увидел? Не молчи же!
— Конь вороной, да с белым пятном на крупе, с кулак, — всё ещё пребывая в каком-то отрешённом состоянии, пролепетал длинноволосый блондин.
— Что значит это?
— Только у одного мужа такой конь был, — поднял глаза к небу, будто моля о спасении и направлении на правильный путь, Вещий Олег.
— Булат, Лютов конь, — прошипел Сверр и горько улыбнулся воеводе. — А вы все не верили мне, когда я узнал его в том переулке, когда спасли мы Вепря от расправы!
— Меня сейчас волнует только судьба моего брата, — прервал разговор дружинников Ходута и оседлал крупную, седоку под стать, лошадь, Сверр же вскочил на Молнию.
— Встречаемся в детинце, здесь уже небезопасно, — обратился к молодым соратникам воевода и схватил за запястье Рейнеке, что собирался под шумок покинуть остальных. — И ты тоже пойдёшь со мной, чтобы рассказать обо всём подробнее. Богуслава, собирай вещи, но только самое необходимое. И вели слугам готовить телегу да бочки побольше.
— К чему бочки?
— Ни к чему, а к кому, Богуслава.
* * * * *
Уже через минуту по узким улицам Новгорода разнёсся стук копыт и громкое ржание. Заходящее солнце отбросило удлинённые тени на стены деревянных домов: трое всадников молниями пронеслись вперёд, следом за ними же, загнанные в мыло, отправилась ещё пара коней с наездниками.
— Быстрее же, родная! — стиснул зубы Ходута, ударяя лошадь по упитанным бокам. — Быстрее!
Сверр верхом на Молнии оказался проворнее: светловолосый дружинник ушёл сильно вперёд, стремительно сокращая расстояние до всей троицы негодяев.
Главный похититель, на мгновение обернувшись, стал метаться голубыми глазами по сторонам и, казалось, довёл своего вороного коня до предела, ибо начал он хрипеть и отсверкивать раздутыми, влажными ноздрями. Поворот, ещё один...
И вот они уже близ Торга!
На площади и яблоку негде было упасть из-за обилия собравшегося там люда, поэтому негодяи ринули в самое сердце базара, к многочисленным лавкам. Они ловко уворачивались от груженых зерном телег, бочек с маслом, штабелей деревянных ящиков, минуя этот лабиринт и оставляя позади лишь разгневанные выкрики торгашей.
Сверр, чувствуя азарт и желание наконец-то расквитаться с Лютом, натянул поводья и окончательно нагнал двух его сообщников, проскочив между ними и пустившись прямиком за тем, чья кобыла несла похищенного младшего отпрыска Гостомысла; а вот для более габаритного коня Ходуты это стало ошибкой: всадники, сужая строй с обеих сторон, зажали его в своеобразные тиски и прямо на ходу начали пытаться столкнуть сына посадника с лошади. Та испуганно заржала и замотала головой, а молодец, притянув к себе за капюшон одного из неприятелей, резко швырнул того в стену.
Противник качнулся в седле, упал с рысака и с грохотом приземлился прямо в гущу расставленных на прилавке глиняных горшков, расшибая их своей головой в черепки. Второй же душегуб оказался удачливее и сам резко врезался боком своего коня в ходутова раз, второй, третий, тараня того и мешая продвигаться вперёд.
— Да чтоб... тебя! — выкрикнул детина и с силой ударил локтём в наёмника, но тот всё не отступал и снова лавиной обрушился на них. На сей раз сам злодей полетел вверх ногами в сторону, лошадь его и вовсе упала на бок — и скакуна сына градоначальника это окончательно испугало и выбило из колеи.
Протяжно ржа и с шумом выдыхая воздух, животина встала на дыбы и едва не свалила с себя в отчаяньи натянувшего поводья Ходуту, передними ногами она и вовсе ударила по вывеске ближайшей таверны, сшибая вырезанную из дерева чёрную овцу и растаптывая её копытами.
— Успокойся... успокойся же! — ступня, прогнувшись всем сводом, едва удерживается от того, чтобы не выскользнуть из стремени.
— Успокойся! — поводья обмотались вокруг левого запястья, и малейшее неверное движение теперь могло стоить ему руки или вовсе жизни.
Спастись из пожара и оказаться убитым своим же скакуном? Ну уж нет!
Медленно лошадь делается спокойнее и прекращает резкие движения, но приходит в себя и отделавшийся ушибом первый негодяй. Мужчина подкрадывается к Ходуте и заносит над ним ту самую вывеску, которой со всего размаху ударяет по широкой спине молодца.
Следом за глухим стуком слышится совсем иной звук — широко раскрывший глаза Ходута отпускает поводья и падает на землю, а рядом с ним приземляется деревянная вывеска, из которой торчит пара длинных кривых гвоздей — ржавых и окровавленных, с висящими на ней клочками плоти.
* * * * *
До сердца города они добрались за час с небольшим — короткими перебежками и прятками по тёмным переулкам и углам. Закатное время зажгло в небе оранжевые и розовые сполохи, а яркость окружающего мира словно убавили, поэтому незамеченными и неприметными они проплутали до самого окольного града и, миновав по единственному мосту рвы, оказались у высоких деревянных стен крепости.
Часовые у ворот едва не подняли тревогу, однако князь с Бранимиром всё уладили и объяснились — поэтому встречать их прибыл сам начальник гарнизона. Некрас, тысяцкий, оказался знаком с Игорем — тот в компании Гостомысла уже посещал посадское войско, остальные же видели его впервые.
— Княже, — произнёс этот мужчина средних лет с мышиного цвета шевелюрой и будто потухшими годы тому назад глазами и перевёл взгляд на Ольгу, кланяясь и ей. — Княгине... Прошу извинить за холодный приём, такова уж служба у стражи — не доверять никому.
— Всё в порядке, — протянул ему кисть для рукопожатия Бранимир.
— Кроме недовольств в Посаде и возмутительных выкриков бунтовщиков, — фыркнул великий князь и оглянулся на оставшийся за спиной город, в отдельных частях которого пылало не только зарево заката, но и пожары. — Почему бездействуете и ничего не предприняли?
— На Торгу мы держим две дюжины воинов, купцы своими силами охраняют свою собственность в гавани, мы же лишь патрулируем рынок и не трогаем ни пристаней, ни складов, так повелось давно. Часть воинов вернулась в гарнизон и доложила о случившемся, полторы сотни дежурят в детинце, ещё четыре готовы выдвинуться из окольного града в Посад, в Посаде две сотни человек тоже наберётся, нужен лишь приказ противостоять своему же люду — а его отдать некому, посадника у нас нынче нет. Без приказа...
— Князя достаточно будет? — смотрит на Некраса Игорь и, не дожидаясь ответа — он и не требовался, продолжает. — Мы не можем тратить время впустую во время смуты.
— Княже... Быть может, переговорить с мятежниками? Понять, чего они хотят? — нахмурился Бранимир и тут же оказался осаждён раскалённым как угли взглядом Рюриковича.
Тут же к воротам прибывает ещё один воин, верхом на лошади. Совсем ещё юный, он спешивается и непонимающе глядит сначала на тысяцкого, а потом — на всех остальных людей, ему не знакомых.
— Поклонись великому князю, — цыкает на него Некрас, и парнишка несмело и неуклюже принимается отвешивать один за другим поклоны. — Кто ты, кто сотник (5) твой?
