Молвила тогда старшая лебедь: «Вы, жители земные, оставайтесь на земле, сестра наша небесная же полетит на небо, на свою родину, в облачные чертоги! Как только станет день пребывать после долгой зимы — делайте обряд в её честь, вернётся тогда лебёдушка с севера и обратится девицей красной. Вернется она в семью, но повернется день на убыль — позовут её сёстры обратно домой».

С тех самых пор половину года жила девица-лебедь с сёстрами своими, другую половину проводила с Валем и детьми. Пошло поверье у рода его сверять полёт лебедей с удачей будущих походов и набегов, куда клювы их укажут при полёте — там будет богатая добыча.

По сей день это сказание живёт в запретах убивать или употреблять в пищу белых лебедей."

— А что с Валем и его детьми?

— Сделал Валь ясного сокола символом своего рода, выбрал лебедь белую дланью Одина, ведущей к победам, — прошептал Веремуд успокаивающим и нежным голосом. — И стал далёким потомком младшего сына Валя отец твой, княже, великий Рюрик, родившись с такой же меткой Одина, седой прядью. Так что и в тебе течёт кровь прекрасной небесной девы и отважного воина.

Глаза маленького князя потяжелели от истории воспитателя, и вскоре он задремал, а сны его наполнились образами храбрых предков и невиданной красоты девицы-лебеди.

Старый Веремуд улыбнулся, наблюдая за сном маленького князя и зная, что красивая легенда принесла ему утешение и покой. Он продолжил сидеть у кровати отрока, заботливо положив руку ему на плечо, до тех пор, пока не убедился, что наследник престола крепко спит.

ГЛАВА IV: МАЛЕНЬКИЕ ВОЛНЫ

"Реченька течёт и плещет,

Неспокойна светла голова.

Сердце девичье трепещет,

Не найдёт оно словá ...

Белой птицей в вышине

К ненаглядному летит.

Без ответа, в тишине

Реченька бежит, спешит,

К цареградским берегам

К расписным палатам.

Мне милёнка дорога́

Улыбка, не злато..."

Старая неприметная лодка с неслыханным для такого судёнышка упорством шла против течения, прорезая собой, будто лезвием, тёмные и быстрые воды реки; шлейфом за ней оставался контрастный белый след из пены и пузырей.

Брызги студёной влаги время от времени падали на шею и задумчивое лицо Ольги, которая закончила напевать себе под нос придуманную ей же мелодию и теперь просто сосредоточилась на своей работе. Подчинившись однообразным гребкам и ритмичным ударам куска дерева по воде, дочь Эгиля через несколько минут не то задремала, не то впала в подобие транса. Сегодняшние события навалились на неё холодными волнами и захлестнули с головой, поэтому она и искала какого-то отчаянного спасения в этих монотонных, до боли простых действиях. Обычное утро вместо радости встречи со старым другом принесло тревогу и раненого гостя, а ведь солнце ещё только стояло в зените, и неизвестно, какие сюрпризы преподнесет остаток дня.

Весло привычно погружается в воду... и сначала половина его пропадает в стрежни Великой, а затем сокрытая в глубине часть снова становится доступна взгляду, вот только кажется неестественной, надломленной, искривлённой из-за причудливой игры света в толще реки.

На мгновение варяжская дочь решает, что это знак свыше, прежде чем её взгляд цепляется за пассажира напротив. До этого не подававший никаких признаков жизни, кроме медленного дыхания, незнакомец пошевелился и повернулся на бок, лицом к одному из бортов челнока.

Мужчина с трудом открывает глаза, которые казались намертво слипшимися и отяжелевшими, как будто веки были закрыты целую вечность. Зрение всё ещё раплывчато и не может сфокусироваться, а блики солнечных зайчиков, отражённые от водной глади, слепят и вызывают неприятную резь.

В голове отголосками ночных злоключений пульсирует тупая боль, мысли продолжают оставаться спутанными и затуманенными. Лишь чудом витюзя удаётся нащупать среди дымки забвения путеводную нить, за которую он, как за последний шанс, хватается и пытается восстановить ход событий последних часов.

Огромный волк. Погоня. Поскользнувшийся на распутице верный конь. Сумерки и блуждание по густой чаще, что кажутся вечностью.

Когда чувства и воспоминания постепенно возвращаются, сердце воина начинает колотиться от страха и паники. На мгновение он снова ощущает себя уязвимым и незащищенным, как раненое животное, ожидающее своей жестокой участи, но затем на него попадает отрезвляющая капля холодной воды. Сейчас он не там. Теперь он в безопасности.

Вот только где?

Вяло моргнув несколько раз, князь в замешательстве оглядел окружающую обстановку и попытался сесть, однако горько пожалел об этом: от резкого движения лодка дрогнула, а поторопившийся молодец ударился головой о скамью и завыл. Не на земле он, а в холодном и влажном челноке!

Посреди боли и сумятицы мыслей Игорь услышал голос, который звал его; голос одновременно знакомый и в то же время какой-то далекий.

— Спокойно, витязь, — обратилась к нему девица, и воин почувствовал на своём лбу нежную руку, успокаивающую и умиротворяющую. — Ты в безопасности.

Почему в груди у него спёрло дыхание и одновременно разлилось тепло? Почему глаза его наполняет влага?

Оказаться снова среди людей после пережитого кошмара — словно заново родиться.

Игорь ощутил внезапный прилив благодарности и облегчения, но говорить с кем-то всё ещё было непривычно, поэтому голос князя прозвучал хриплым шепотом, едва слышным, как рокот речных волн.

— Спасибо, — пробормотал раненый.

Рука на лбу витязя сдвинулась, и он почувствовал, как к ссошхимся губам прижалась прохладная ткань влажного края рукава от сарафана. Всё ещё размытая фигура его спасительницы тянется к брошенной слева от весла фляге и прислоняет горлышко к изнемогающему от жажды рту.

Решившись сначала выпить маленький глоток, князь, однако, не зная меры, залпом проглотил всё содержимое сосуда и закрыл глаза, чувствуя, как освежающая жидкость течет по его пересохшему горлу, успокаивая и исцеляя.

Вслед за голосом постепенно возвращается к нему зрение, и теперь Игорь как следует может рассмотреть свою спасительницу, свою берегиню.

Едва ли ей было шестнадцать.

Светлые, цвета спелой пшеницы волосы заплетены в тугую косу и обвиты атласными алыми лентами, над ухом виднеется скромное украшение — маленький белоснежный цветок. Безупречная и гладкая кожа холодного оттенка, кажется, светится на солнце подобно перламутру. Полные губы напоминают о ещё не созревших до конца розовых ягодах земляники, аккуратный нос и щеки с лёгким румянцем только дополняют тонкие черты лица, не идеальные, но пропоциональные и придающие незнакомке невинное очарование юности.

Но больше всего внимание князя привлекают пронзительные серо-голубые глаза. В глубине своей они сияют с какой-то спящей огромной силой, что ждёт своего момента, как затаивается перед прыжком на добычу пардус или блестит за секунду до удара серебром дамасская сталь. Сейчас красавица едва ли догадывалась о её существовании.

Очи князя, продолжая изучать девицу, опускаются ещё ниже.

На шее костром пылает ожерелье из рыжего сердолика, а простой и скромный сарафан, намокнув от воды и прилипнув к телу, теперь облегает фигуру лодочницы и акцентирует каждое её достоинство, каждый сантиметр молодого стана. Небольшие перси, стыдливо прикрытые полупрозрачным потемневшим льном, прячутся за покоящейся на груди левой рукой, тонкая талия и извилистые бедра подчеркнуты узким красным поясом с вышивкой.

Варяжка чувствует на себе пристальный, липкий взгляд своего пассажира, замечает набухающий верх его шароваров и поспешно отводит глаза в сторону. Щёки девицы краснеют, правая кисть начинает взволнованно перебирать край рукава, левая же невольно хватается за сердце, что то замирает, то с новой силой принимается колотиться в унисон задрожавшим ногам.