— Спасибо. Твоя доброта значит для меня больше, чем ты можешь себе представить.

— Моя доброта значит, что я не успею вовремя сделать всю работу там, внизу. Но ты, кажется, недостаточно выздоровел, чтобы надеть передник и пойти разносить хмель по столам этих пройдох и шарлатанов.

Дочь Задора садится на ложе великана, ставит поднос себе на колени и вздыхает. Девица берёт миску с похлёбкой и осторожно подносит её к губам Ходуты, следя за тем, чтобы он не напрягался: каждое движение всё ещё отдаётся болью в повреждённой руке.

— Осторожным будь. Варево горячее, если ещё и обожжёшься — дольше отсюда не выйдешь.

— Может, мой план в этом и заключается? — не сводя глаз с лица собеседницы и любуясь ей, отвечает он, не подумав, и тут же оказывается под прицелом сердитого взгляда девицы.

Тепло от похлёбки — или присутствия трактирщицы? — распространяется по всему телу витязя, облегчая боль и принося успокоение.

— У тебя золотые руки и сердце, Забава. Не знаю, как бы я без тебя выжил.

— Золотыми они станут благодаря перстням да браслетам, когда ты заплатишь мне за все потраченные время и силы, — буркнула она себе под нос и аккуратно вытерла полотенцем испачканные бульоном губы молодца.

Дальше девица достаёт небольшую плошку с тёплой водой и мягкую тряпицу. Опустив ткань в воду, она выжимает её, а затем бережно вытирает пот с лица постояльца. Своими прикосновениями дочь Задора не только очищает его физические раны, но и будто стирает тяжким грузом лежащие на душе думы и переживания.

И пусть каждое её слово колет десятком острых иголок, каждое действие говорит о нежности и заботе, а всякое её касанием становится бальзамом для раненого тела и духа Ходуты.

— Иногда в самые тёмные моменты открывается самый яркий свет, — произносит молодец и робко, несмело, берёт хрупкую руку девушки в свою грубую ладонь и зажимает её там.

Их глаза встречаются, и на мгновение время замирает. Они обмениваются коротким, но многозначительным взглядом... и Забава встаёт со своего места, очами метая громы и молнии в сторону юноши.

— Пора мне за работу взяться. А что до тебя — ежели ещё раз учудишь что-то похожее, то в похлёбке своей найдёшь не грибы и репу, а корень болиголова!

— Коли погубишь меня — то как же я уплачу за все долги свои? — смеётся Ходута вслед хлопнувшей дверью красавице, что не нашла, что ответить, и побежала прочь на первый этаж отцова заведения.

1) Рог единорога — бивни нарвала, выдаваемые за чудесные целебные части тела мифического единорога. Добывались в северных морях.

2) Вирянское море — Балтийское море.

3) Трусо — прусско-готландский торгово-ремесленный центр в устье реки Ногаты. С него в IX-X веках начинался Янтарный путь на юг.

4) Саксланд — скандинавское название германских земель.

5) Хедебю — важнейший торговый центр датских викингов, расположенный в глубине фьорда Шлей, на пересечении торговых путей из бассейна Балтийского в бассейн Северного моря (здесь суда перетаскивались волоком в обход Зунда) и из Каролингской империи и её частей после Верденского раздела в Данию — так называемый Воловий путь (Оксенвег) или Хервайен (Hærvejen — «дорога воинов»).

6) Ставленный мёд — на Руси медовый алкогольный напиток сначала назывался просто «мёд» или «мёд питный». Готовился такой мёд путём медостава («ставленный мёд» от 5 до 20 лет перебраживался из натурального нестерилизованного мёда в зарытых в землю дубовых бочках) .

7) Челядь — пленные невольники, в IX–X веках они стали объектом купли-продажи;

8) Старигард — крупнейший центр Вагрии на южной Балтике, один из городов славян-ободритов.

9) Закат богов — Рагнарёк, (др.-сканд. Ragnarök, Ragnarøkkr — букв. «Судьба богов», «Сумерки богов»), в германо-скандинавской мифологии — гибель богов и всего мира, следующая за последней битвой между небожителями и хтоническими чудовищами.

ГЛАВА XIX: МУКА

Когда обсуждения насущных дел между посадником и князем подошли к концу, они наконец-то вернулись в принадлежащий градоначальнику особняк. И если Гостомысл после встречи решил отдохнуть в кругу семьи, то Игорь — с подачи дяди — предпочёл вместе с Ольгой совершить ещё одну вылазку в город, дабы лично проследить за приготовлением хлеба, который впоследствии будет роздан бедным в честь предстоящей свадьбы.

Одна из самых больших пекарен на Калачном ряду, известная своими мастерством и размерами, встретила царственную чету с распростёртыми объятиями. Когда они вошли внутрь помещения, в воздухе разлились жар от печей и кисло-сладкий аромат свежеиспеченного ржаного хлеба.

Хозяйка, невысокая и полноватая старушка, вышла к ним навстречу с доброй улыбкой.

— Добро пожаловать, княже, княгине, — сказала она, сделав почтительный поклон. — Для меня большая честь, что вы посетили нашу скромную пекарню. Мы уже начали готовить хлеб для обездоленных, работа спорится и кипит. Вино из погребов к нам привезут завтрашним утром, чтобы загрузить обозы и всё вместе отправить к месту проведения торжества.

— Благодарю Вас, — милостиво ответил князь Игорь, — госпожа...

— Выпь.

— Госпожа Выпь. Мы хотели лично проследить за приготовлениями. Всё-таки благополучие народа имеет для нас первостепенное значение, да и мне любопытно посмотреть, как вы справляетесь с таким объёмом работы.

Взяв за руку будущего супруга, Ольга делает шаг вперёд и добавляет:

— Госпожа Выпь, мы надеемся, что этот поступок вдохновит и других имущих людей протянуть руку помощи обездоленным. Если наши маленькие жесты принесут радость и пропитание им хотя бы на один день, вечером своей свадьбы я стану самой счастливой женщиной во всём Новгороде.

Пекарша засияла от гордости и восхищения.

— Я рада помогать вам в этом благородном деле. Мои калачники неустанно трудятся над тем, чтобы каждый каравай был приготовлен с любовью и заботой.

Хозяйка провела их внутрь пекарни, которая напоминала огромный муравейник со снующими в разные стороны работниками. Стены были сложены из грубо отёсанного камня, в центре помещения стояли большие деревянные столы, на которых пекари замешивали тесто и формировали будущие хлеба.

— Какой вкусный хлеб! — воскликнул, не удержавшись и попробовав хрустящую свежеиспечённую краюху, князь Игорь. — Впервые я вижу, как готовится хлеб... и впервые ем настолько восхитительный!

— Не могли бы Вы и Ваши люди... — прошептала, не сводя глаз с Рюриковича, дочь Эгиля на ухо хозяйке пекарни и незаметно протянула ей серебряную монету. — Оставить нас здесь на некоторое время? Я хочу кое-что показать нашему великому князю и порадовать его.

— Как скажете, госпожа, — кивает Выпь и торопливо прячет деньги в карман на своём испачканном мукой фартуке.

* * * * *

Ходута вернулся домой как никогда вовремя, за час до появления отца. Юноша не только переоделся (и старательно закрыл длинными рукавами раны на руке — последствие вчерашнего нападения со стороны душителя Вепря), но и попросил мачеху не рассказывать отцу о своём отсутствии ночью.

Как бы не поддерживала своего пасынка Богуслава, разница в возрасте с которым у неё была едва ли десятилетней, поздно тот спохватился: посадник уже прознал о том, что его первенец ночевал не в родных стенах. Впрочем, пока, за ужином, он никак не проявлял своего недовольства. Осталось лишь предположить, долго ли Гостомысл будет сдерживать свои громы и молнии.

— Немного холодного вина, моя возлюбленная?

— Не откажусь, господин, — улыбается Богуслава.

Посадник наливает в кубок своей супруги немного белого вина, разводит его таким же количеством ключевой воды и передаёт ей, затем поднимая и собственную чашу.

— За наш любимый город и его жителей... — произносит тост Гостомысл.

— И за грядущее торжество! — добавляет жена градоначальника и делает глоток прохладного напитка.

— Вы о княжеской свадьбе? — с завистью косится на кувшин с вином Ходута и отхлёбывает наваристой рыбной похлёбки из своей плошки.