‒ Что вы тут возитесь как сонные мухи! Выходи строиться! Бегом марш! ‒ сержант стоял у выхода из душа и отбивал стеком на по ладони какой-то марш, ‒ раз, два ‒ раз, два. И под этот размеренный ритм все новобранцы как-то быстро построились и выровнялись.

‒ Ну что вижу санобработка пошла вам на пользу, шевелиться начинаем. Равняйсь! Смирно! Направо! Сержант опять загрузил свой взвод в лифт, и они снова поднялись на другую палубу.

‒ У нашего взвода первые три кубрика ищем рассредоточиваемся согласно фамилиям на дверях ‒ сержант расслаблено прохаживался по коридору и улыбался, наблюдая как его подчинённые суетятся, стремясь найти свой кубрик и при этом не задеть перегораживающего половину прохода командира.

Таких удобств Осборн в своей жизни не видел никогда. За дверью их ожидали десять отдельных кроватей. Рядом с каждой стояла тумбочка. На стене висел огромный экран. Из комнаты с кроватями куда-то вели ещё две двери. За одной оказалась просторная гардеробная где стояли десять же шкафчиков, в которые казалось можно было спрятать грузовик. За другой дверью была уборная с двумя унитазами и пятью душевыми кабинками.

‒ Роскошно! ‒ воскликнул Том, обежав несколько раз всё помещение по кругу, ‒ с такими удобствами можно служить хоть всю жизнь!

‒ Как же, размечтался, «всю жизнь», ‒ пробубнил Дик Писарь, ‒ сказано месяц — значит месяц. Отвезут тебя до места назначения и будешь служить где положено, а не где тебе хочется. А там условия будут такими какими будут. Так что давайте наслаждаться пока есть возможность.

‒ Так и сделаем, ‒ дрыщ заставивший своей трусливостью всю роту отжиматься, кинул свой баул, но самую дальнюю от входа, а значит и самую лучшую, по мнению Лена, койку, ‒ чур моя!

Осборн переглянулся с Петром и Томом, и они втроём подошли к долговязому. Лен молча без замаха ударил дрыща под дых. Пацан согнулся и стал заваливаться на Осборна. Тот не дал ему упасть на себя и ударом снизу в челюсть отправил его валяться на койку. Но Пётр с Томом не позволили дрыщу отдохнуть на коечке. Том взял его за грудки, притянул к себе и зловеще спросил:

‒ Как тебя зовут убогий?

‒ Ганс, ‒ хрипя выдавил тот.

‒ Послушай Ганс, Тебе не кажется, что ты должен извиниться?

‒ За что?

‒ А ты считаешь не за что? Так иди подумай! ‒ Петр ударом в глаз отправил Ганса на пол у входа в кубрик. Том выкинул туда же сумку Ганса. Осборн занял освободившуюся койку, на соседних расположились Том, Пётр и Дик Писарь.

Не успели они занять своими места как огромный экран ожил и изображение Йоханссона отдало команду: "выходи строиться".

Мастер-сержант Йоханссон мрачно прохаживался вдоль строя. Пройдя туда-обратно не менее трёх раз, сержант остановился напротив Ганса Цу, сверкавшего свежим синяком под глазом.

‒ Что, это рядовой Цу? Кто тебя наградил этаким орденом? ‒ спрашивая, сержант почему-то остановился напротив Петра Дёмина и стал его пристально разглядывать, ‒ Рядовой Цу, два шага вперёд. Тебя били?

‒ Никак нет сэр, упал.

‒ Как ты упал?

‒ Споткнулся о ножку кровати и ударился об её угол.

‒ Понятно. Принять упор лёжа. Пятьдесят отжиманий.

Ганс упал на пол и молча начал отжиматься.

‒ Итак рядовой Цу и все остальные хитро сделанные недоноски, ‒ сержант переместился к Осборну, затем к Тому и наконец остановился напротив Дика Писаря, ‒ если вы считаете, что можете безнаказанно наносить ущерб Корпусу Жандармов, а потом скрывать это от начальства, да еще и врать ему, то вы глубоко заблуждаетесь. Я ясно излагаю Писарь?

‒ Так точно, сэр!

‒ Отлично Писарь. Тогда быть может ты мне скажешь о каком ущербе я говорю?

‒ Не могу знать, сэр!

‒ Ах не можешь? ‒ глаза Йоханссона сверкнули нехорошем огнем, ‒ Может ты тогда думаешь, что я сам тебе отвечу на свой вопрос?

‒ Так точно, сэр!

‒ Хорошо, раз ты так просишь, я сделаю это, Осборн, Писарь, Демин. Беренджер ‒ шаг вперед. Полчаса назад вы избили своего товарища по взводу ‒ Ганса Цу. Государство вкладывает немалые средства в обучение и экипировку своих будущих защитников, в расчете на то, что, когда пробьет час, каждый из вас выполнит свой долг. Избив своего товарища по оружию, вы вывели его из строя. Или могли вывести, пусть и временно. Тем самым лишив его возможности выполнить свой долг. Таким образом вы нанесли материальный ущерб Корпусу жандармерии и моральный и физический ущерб рядовому Цу. Так поступают только враги и преступники. По прибытии к месту прохождения службы вы будете преданы полковому суду, который и решит вашу судьбу.

Полковой суд состоялся на следующий день после прибытия в расположение учебной части.

Учебка хотя и находилась на столичной планете Великой Сатрапии Тау— Кита, однако в таком глухом ее углу, что до ближайшего городка было километров десять. Правда оттуда до части ходил автобус, но только утром и вечером, чтобы доставить в часть или домой дежурную смену вольнонаемных. Рядовым жандармерии пользоваться автобусом строго запрещалось. Да и в увольнение новобранцев отпускали редко — не чаще раза в месяц. Сам городок тоже не был богат на развлечения: пара кабаков, подпольный бордель мадам Оникс, церковь и бильярдный клуб вполне себе справлялись с удовлетворением нехитрых потребностей солдат. Для офицеров, которые как известно отличаются более изысканным, чем у солдат, вкусом, в городе был театр — варьете. Поскольку нравы и религиозные воззрения граждан Сатрапии не поощряли процветание искусств, тем более легкого жанра, а местные законы почти их запрещали, считалось, что это варьете приехало на гастроли из самой Центрально галактической Империи и гастролировало в городке уже без малого двадцать лет.

Сама учебная база жандармерии занимала старый форт выстроенный в тёмные века для контроля за одним из главных торговых путей, ведущих от рудников в столицу. Полтора десятка трёхэтажный пакгаузов обнесённых десятиметровой стеной надёжно обеспечивали безопасность, но были довольно мрачным местом. Полковой суд заседал в донжоне, и вся процедура заняла не более получаса. Бригадир, командир роты и сержант Йоханссон быстренько приговорили подсудимых к двум неделям гауптвахты и разошлись.

Нельзя сказать, что отбывать наказание было тяжко, хотя гауптвахта, располагавшаяся здесь же в подвале донжона была достаточно зловещим заведением. Сырые одноместные камеры с откидывающимися только на ночь нарами, вынуждали заключённых весь день находиться на ногах: либо стоять, либо сидеть на корточках. Лежать на полу строго запрещалось. Впрочем, отбывающим наказание полагались ежедневные прогулки. На Лена подземный каземат навевал тоску, поэтому услышав приказ выйти на прогулку он очень обрадовался. Однако за все две недели отбывания наказания это был единственный момент для радости, который запомнился Осборну. Однако и он быстро исчез, когда Лен и его земляки узнали, что это были за прогулки. Командир отделения комендантской роты в семь тридцать утра выводил всех отбывающих наказание и после поверки заставлял бегать. Бег продолжался в зависимости от настроения командира. Если настроение было хорошее, то бегали четыре часа до обеда и четыре после, с перерывом на пятнадцать минут после каждого часа. Если настроение было плохое, то бегали также, но с одним перерывом после двух часов бега. После таких упражнений в течение первой недели более восьмидесяти процентов осужденных попадали в гарнизонную больничку с диагнозом «переутомление». Провалявшись в госпитале пару дней, они возвращались продолжать отсиживать свой срок. Так продолжалось до тех пор, пока наказанные не отбывали весь срок и не выходили стойкими к лишениям и с лютой ненавистью ко всей комендантской роте и в особенности к ее офицерам. Лен и Петр кстати в больничку так и не попали, отчасти из— за крепкого здоровья и выносливости, отчасти благодаря смекалке Петра. Поняв, чем грозит увлечение марафонским бегом Петр предложил Лену на утреннем построении вызываться на разного рода хозяйственные работы: от мытья полов на той же гауптвахте до нарядов на кухне и техническом парке.