С тех пор как Кара начала ходить, каждому было ясно, что она никогда не останется в нашей округе.

Так уж повелось, что красивые девушки не задерживались здесь, поэтому отъезд был обозначен в ее глазах так же, как разводы на радужной оболочке. Когда бы вы ни беседовали с ней, какая-то часть ее тела — будь то голова, руки или резвые ноги — была не в состоянии оставаться спокойной. Казалось, она уже проносится мимо тебя и границы нашей округи в то место, что ей грезилось.

Возможно, для друзей Кары она была необыкновенной, но ее история в разных версиях повторялась примерно каждые пять лет. Во времена нашей тусовки на углу это была Энджи. Насколько мне известно, она была единственной, кто отверг эту странную логику наших мест крушения надежд и осталась дома.

До Энджи была Эйлин Мак, поскакавшая по дорогам Америки прямо с выпускного вечера, в бальном платье. Спустя несколько лет ее увидели в сериале «Старский и Хатч»[5]. В эпизоде, который длился двадцать шесть минут, она познакомилась со Старским, переспала с ним, добилась одобрения Хатча (хотя он заглянул туда всего на минутку) и приняла предложение выйти замуж за смущенного Старского. После рекламной паузы она уже умерла, а Старский, придя в ярость, отправляется на поиски убийцы жены, находит его и с жестким, но праведным выражением лица выбивает из него дух. Заканчивается эпизод сценой на кладбище: Старский стоит под дождем у могилы жены, а зритель остается в уверенности, что он никогда не забудет ее.

В следующей серии у него уже новая подружка, об Эйлин он никогда не вспоминает. Не видели ее больше не только Старский и Хатч, но и жители округи.

Кара отправилась в Нью-Йорк после годичного обучения в Массачусетсом университете. Вот все, что я слышал о ней. Однажды мы с Энджи, выходя от Тома Инглиша пополудни, видели, как она садилась в автобус. Был разгар лета, и Кара стояла на автобусной остановке. Ее волосы от природы были светлыми, цвета спелой пшеницы, ветер задувал их ей в глаза, пока она застегивала ремешок на своем ярком сарафанчике. Она помахала нам, мы ответили ей тем же, она подняла свою сумку, вошла в подъехавший автобус и отбыла с ним.

Сейчас ее волосы были коротко острижены, торчали сосульками и чернели как чернила. Кожа ее была слишком бледной. На ней была черная безрукавка с высоким воротом, заправленная в разрисованные джинсы цвета древесного угля. Каждое ее предложение заканчивалось странным звуком, напоминавшим икоту или нервное придыхание.

— Хороший день, правда?

— Согласен. Конец октября, в это время обычно уже снег.

— В Нью-Йорке тоже. — Она усмехнулась, кивнула сама себе и посмотрела на свои обшарпанные ботинки. — Гм. Да.

Я отпил немного кофе.

— Так как ты живешь, Кара?

Она снова приложила руку к глазам, закрываясь от солнца, и стала смотреть на вялое утреннее движение. Лучи яркого солнца проникли через торчащие сосульки ее волос.

— Хорошо, Патрик. Правда, хорошо. А как ты?

— Не жалуюсь. — Я взглянул на улицу, а когда повернулся к ней, она внимательно смотрела мне в лицо, будто пытаясь понять, привлекает оно ее или, наоборот, отталкивает.

Она слегка покачивалась из стороны в сторону, движения ее были почти неуловимы. Сквозь открытую дверь «Черного Изумруда» доносились голоса двух парней, спорящих о пяти долларах по поводу бейсбольного матча.

— Ты все еще детектив? — спросила Кара.

— Угу.

— Хорошо зарабатываешь?

— Иногда, — ответил я.

— В прошлом году в одном письме мама сообщала, что о тебе писали все газеты. Крупное дело.

Меня удивило, что мама Кары смогла выкарабкаться из стакана с виски, причем на достаточно длительное время, чтобы прочитать газету и даже написать дочке письмо о том событии.

— Видно, была скучная неделя по части новостей, — сказал я.

Кара оглянулась на здание кафе, провела пальцем над ухом, как если б хотела откинуть назад волосы, которых там не было.

— Какова твоя ставка?

— Зависит от дела. Тебе нужен детектив, Кара?

Ее губы стали совсем тонкими, образовав горестную гримаску, как если бы она во время поцелуя закрыла глаза, а открыв их, обнаружила, что возлюбленный исчез.

— Нет. — Она засмеялась, затем икнула. — Я еду в Лос-Анджелес. Скоро. Получила роль в сериале «Дни нашей жизни».

— Правда? Ну, поздр…

— Всего лишь роль без слов, — сказала она, тряхнув головой. — Играю роль медсестры, которая всегда торчит с бумагами за спиной другой, той, что стоит за стойкой в приемном покое.

— Неважно, — сказал я, — все равно это начало.

В дверях бара появилась голова мужчины. Затуманенными глазами он посмотрел вправо, затем влево, наконец, увидел нас. Мики Дуг, строительный рабочий на подхвате и одновременно дилер в коксовом бизнесе на полной ставке. В свое время он принадлежал к компании Кары и слыл большим сердцеедом. Он до сих пор пытался играть эту роль, хотя волосы его заметно поредели, а мышцы обмякли. Увидев меня, он заморгал и втянул голову в плечи.

Плечи Кары напряглись, как если б он стоял рядом, она невольно потянулась ко мне, и я почувствовал резкий запах рома, исходящий из ее рта. И это в десять часов утра.

— Безумный мир, правда? — Ее зрачки сверкнули как бритвы.

— М-м… пожалуй, — сказал я. — Тебе нужна помощь, Кара?

Она вновь засмеялась, затем начала икать.

— Нет, нет. Нет, я всего лишь хотела поздороваться, Патрик. Ты был для нашей компании классным старшим братом. — Она вновь повернула голову в сторону бара, поэтому мне стало очевидно, где именно закончили сегодняшнее утро некоторые члены этой «компании». — Я ведь хотела просто поздороваться.

Я кивнул и заметил, что по коже ее рук прошла легкая дрожь. Она продолжала смотреть мне в лицо, как будто оно могло открыть ей что-то, потом, не обнаружив ничего, отводила взгляд вдаль, но лишь затем, чтобы через секунду вернуть его обратно. Она напоминала ребенка, стоящего у лотка с мороженым без денег, в то время как у остальных ребят деньги имелись. При этом, провожая взглядом каждую порцию мороженого и шоколадного эклера, которые через ее голову направлялись в другие руки, половина ее естества знала, что ей никогда ничего не достанется, в то время как другая лелеяла слабую надежду, что продавец мороженого по ошибке либо из жалости все же даст ей лакомство. Ложность этого ожидания заставляла ее сердце обливаться кровью.

Я вынул кошелек и достал оттуда свою визитку.

Увидев ее, Кара насупилась, затем взглянула на меня. Ее ухмылка была саркастичной и немного злой.

— У меня все хорошо, Патрик.

— Ты уже порядком набралась в десять утра, Кара.

Она пожала плечами.

— Кое-где уже полдень.

— Но не здесь, однако.

Мики Дут снова высунул свою голову из двери. На этот раз он смотрел прямо на меня, и глаза его не были затуманены, видимо, проясненные уколом, уж не знаю, чем он там торговал теперь.

— Эй, Кара, зайдешь ты, наконец, в зал?

Ее плечи чуть шевельнулись, моя визитка увлажнилась в потной ладошке.

— Побудь там еще, Мик.

Похоже, Мики собирался сказать что-то еще, но, постучав по двери, как по барабану, исчез за ней.

Кара смотрела на улицу, на автомобили долгим, задумчивым взглядом.

— Когда уезжаешь, — сказала она, — ожидаешь, что все станет меньше, когда вернешься. — Она тряхнула головой и вздохнула.

— Не стало?

Она покачала головой.

— Все выглядит так же, как раньше, просто охренеть.

Она отступила на несколько шагов, похлопывая моей визиткой по бедру, широко распахнула глаза, глядя на меня, и отработанным жестом повела плечами.

— Береги себя, Патрик.

— И ты себя, Кара.

Она указала на мою визитку.

— А зачем, когда у меня есть это?

Засунув визитку в задний карман джинсов, она повернулась в сторону открытых дверей «Черного Изумруда». Затем остановилась, повернулась и улыбнулась мне. Это была открытая, великолепная улыбка, но ее лицо, видимо, не было привычно к ней, так как края ее щек задрожали.