— Я сказал: нашел. — Я указал на карту. Примерно в четверти мили к северу от центра болота располагалось нечто, обозначенное как «участок № 865».

Энджи отвернулась от карты и сказала красавчику:

— Мы хотим приобрести участок номер восемьсот шестьдесят пять. Вы не могли бы сообщить нам, кому он принадлежит?

Красавчик широко улыбнулся — зубами ослепительней мог бы похвастать разве что Дэвид Хассельхофф.[116] Коронки, решил я. Спорить готов, что у этого ублюдка все зубы искусственные.

— Разумеется. — Его пальцы запорхали над клавиатурой. — Участок восемь-шесть-пять, верно?

— Он самый, — сказала Энджи.

Я посмотрел на участок. Рядом — ничего. Ни 866, ни 864. Абсолютно ничего акров на двадцать вокруг. Если не больше.

— Чертова падь, — тихо проговорил он, не отрывая взгляда от экрана компьютера.

— Что вы сказали?

Он поднял голову и моргнул, сообразив, что произнес эти два слова вслух.

— Ну… — Он смущенно улыбнулся. — В детстве мы называли это место Чертовой падью. Брали друг друга на слабо: кто осмелится пройти через этот участок.

— Почему?

— Долгая история. — Он опустил глаза к клавиатуре. — Ходили разные слухи…

— Что за слухи? — Энджи наклонилась над стойкой.

Красавчик пожал плечами:

— Да больше тридцати лет прошло. Меня тогда еще и на свете не было.

— Ну да, — сказал я. — Тридцать лет.

Он облокотился о стойку. Глаза у него загорелись, как у сплетника, готового выдать грязную тайну. Понизив голос, он заговорил:

— Болтали, что в пятидесятых у военных там была исследовательская лаборатория. Ничего особенного, всего несколько этажей, — так мне родители рассказывали, — но все в обстановке строжайшей секретности.

— И чем они там занимались?

— Ставили эксперименты на людях. — Он нервно хохотнул в кулак. — Вроде как на сумасшедших и слабоумных. Мы в детстве верили, что там водятся призраки. Призраки всяких психов. — Он поднял руки и отступил на шаг назад. — Возможно, это была просто страшилка. Родители нарочно пугали нас, чтобы мы не шлялись по болоту.

Энджи одарила его лучезарной улыбкой:

— Но вам-то известно, что там было на самом деле?

Он покраснел:

— Ну, я действительно порылся в кое-каких документах.

— И?

— На этом участке до шестьдесят четвертого года и правда стояло какое-то сооружение, но затем его то ли снесли, то ли оно само сгорело, и земля оставалась в собственности государства до девяносто пятого года, когда ее продали с аукциона.

— Кому? — спросил я.

Он уставился в экран компьютера:

— Владельцем участка восемь-шесть-пять является Борн. Диана Борн.

В Плимутской библиотеке имелась спутниковая карта всего города, к тому же довольно свежая. Снимки делали год назад, в безоблачный день. Мы разложили карту на большом столе в читальном зале, с помощью лупы, позаимствованной у библиотекаря, принялись изучать ее и примерно через десять минут нашли клюквенное болото, а затем передвинули лупу на одну десятую дюйма вправо.

— Ничего там нет, — сказала Энджи.

Я медленно водил лупой над зелено-коричневым фрагментом фотоснимка. Как я ни вглядывался, ничего похожего на крышу дома не находилось.

Я приподнял лупу чуть повыше и осмотрел весь участок целиком:

— Это точно то самое болото?

Под увеличительным стеклом появился палец Энджи:

— Ну конечно. Вот грунтовка. Вот сарай. Вот Национальный парк Майлза Стэндиша. А больше ничего. Вот и верь после этого в твои провидческие сны.

— Этот участок принадлежит Диане Борн, — произнес я. — Хочешь сказать, что это ничего не значит?

— Я хочу сказать, что никакого дома там нет.

— Что-то да есть, — сказал я. — Должно быть.

Комары просто озверели. Настал очередной жаркий влажный день, и над болотом стояли густые испарения. Резко пахло клюквой. Солнце, сверкавшее как лезвие опасной бритвы, слепило глаза. Комары, почуяв свежую кровь, как с цепи сорвались.

Энджи беспрестанно хлопала себя по ногам и по шее, так что спустя некоторое время ее кожа покрылась красными пятнами, причем я не мог сказать, кто больше был виноват в их появлении — укусы насекомых или ее собственные шлепки.

Я еще пытался вести себя по-дзенски, то есть не обращать на них внимания, изо всех сил внушая комарам, что мое тело не представляет для них никакого интереса. Но после первой сотни укусов я сказал себе: да ну его в задницу, этот ваш дзен. Конфуцию не приводилось мириться с жарой в 92 градуса[117] при влажности воздуха 98 процентов. А доведись ему такое пережить, он отрубил бы пару-тройку голов и заявил бы императору, что от него не дождутся ни одной мудрой мысли, пока во дворце не установят кондиционер.

Мы засели на опушке леса, близ восточного края болота, и достали бинокль. Если Пирс — бывший спецназовец и активный участник кровавой бойни в панамском борделе — окопался где-то поблизости, можно было не сомневаться, что вокруг полным-полно мин-растяжек, ловушек и «прыгающих Бетти»[118] — нарвись я на одну из них, и в будущем виагра мне уже не поможет.

Пока я видел только лес: иссохшие заросли ежевики, хилые березы и узловатые сосны да похожий на асбест клочковатый мох. То еще местечко — мало того что зловонное, а на жаре и вовсе тошнотворное.

Я пристально, насколько позволяла оптика бинокля, добытого Буббой у знакомого «морского котика», оглядывал окрестности, но никакого дома не заметил.

Энджи прихлопнула еще одного комара:

— Зажрали, гады.

— Ты что-нибудь видишь?

— Ничего.

— Смотри понизу.

— Почему?

— Это может быть подземный бункер.

Она снова хлопнула себя по ноге.

— Ладно.

Прошло пять минут. Крови в нас практически не осталось, но в окулярах биноклей мы по-прежнему видели все то же самое: подлесок, сосновые иголки, белок и мох.

— Он точно здесь, — сказал я, когда мы шли назад по болоту.

— Лично я тут в засаде сидеть отказываюсь, — отрезала она.

— А я тебя и не прошу.

Мы забрались в «порше», и я обвел болото медленным взглядом.

— Он прячется где-то здесь, — сказал я.

— Значит, хорошо прячется, — сказала Энджи.

Я завел машину, положил локоть на руль и снова уставился на деревья.

— Он меня знает.

— В смысле?

Я посмотрел на сарай в центре дощатого креста.

— Пирс. Он меня знает. Он меня раскусил.

— А ты раскусил его, — сказала Энджи.

— Не настолько, как он меня, — признался я.

Казалось, что деревья шепчутся между собой и стонут.

Держись отсюда подальше, словно говорили они. Держись отсюда подальше.

— Он знал, что рано или поздно я найду это место. Может, не так скоро, но найду.

— И?

— И он должен действовать. Притом быстро. Не знаю, что он замышляет, но это случится в ближайшее время. Если уже не случилось.

Она протянула руку и коснулась ладонью нижней части моей спины:

— Патрик, не позволяй ему проникнуть в твои мысли. Он именно этого и добивается.

Я обвел взглядом деревья, сарай и курящееся туманом кроваво-красное болото.

— Слишком поздно, — сказал я.

— Этим ксероксом что, задницу подтирали? — спросил Бубба. Он смотрел на копию спутниковой карты клюквенного болота.

— Другой не было.

Он покачал головой:

— С такими разведданными я бы сейчас в Бейруте червей кормил.

— А почему ты про это не рассказывал? — Ванесса подошла и уселась на барный стул рядом с ним.

— Про что? — рассеянно спросил он, не отрывая взгляда от ксерокопии.

— Про Бейрут.

Он повернул свою огромную голову и улыбнулся ей:

— Рвануло, и я отключился. На три года лишился обоняния. Вот. Рассказал.