— Не беда, — сказал я. — Сейчас позвоним Пулу и Бруссарду.

— Зачем звонить Пулу и Бруссарду? — не поняла Энджи.

— Так вы видели Третта в бейсбольной кепке «Ред сокс»? — Мы с Пулом сидели в кофейне «Волластон».

Я кивнул.

— Которая была ему мала. На три-четыре размера меньше, чем нужно.

— И это наводит вас на мысль, что вышеупомянутая кепка принадлежала Сэмюэлу Пьетро.

Я снова кивнул.

Бруссард посмотрел на Энджи:

— Вы согласны?

Она закурила.

— По обстоятельствам подходит. Третты живут в Джермантауне, прямо напротив Уэймаута, недалеко от игровой площадки «Нантакет-бич», где Пьетро находился непосредственно перед исчезновением. И карьеры, карьеры тоже не слишком далеко от Джермантауна, и…

Бруссард скомкал пустую пачку из-под сигарет и бросил ее на стол.

— Думаете, та же история, что и с Амандой Маккриди? Считаете, раз Третт живет в радиусе восьми километров от карьеров, значит, он ее и убил? Вы это серьезно? — Он посмотрел на Пула, и оба покачали головами.

— Вы показали нам фотографии Треттов и Корвина Орла, — сказала Энджи. — Помните? Вы рассказали, что Корвин Орл подбирает детей для Треттов. Вы сказали, чтобы мы держали с ним ухо востро. Это же вы были, детектив Бруссард, не так ли?

— Патрульный, — напомнил ей Бруссард. — Я уже больше не детектив.

— Что ж, — сказала Энджи, — если десантировать нас где-нибудь поблизости от Треттов и дать немного пошуровать вокруг, может быть, снова им станете.

Дом Третта стоял метрах в десяти от дороги на поле, заросшем высокой травой. За янтарной завесой дождя маленький белый домик был как на крупнозернистой расплывчатой фотографии, заляпанной огромными, испачканными копотью и двигавшимися кругами пальцами. Рядом с фундаментом, однако, кто-то разбил небольшой садик, на цветах было много бутонов, они как раз начинали распускаться. Бросалось в глаза несоответствие ухоженных пурпурных крокусов, белых подснежников, алых тюльпанов и нежно-желтых форсайтий и такого грязного ветхого жилища.

Роберта Третт, вспомнил я, прежде была цветоводом, и, по-видимому, способным, раз смогла вырастить такую красоту на каменистой почве да еще при наших долгих зимах. Трудно было заподозрить наличие столь тонкого вкуса в этой неуклюжей туше, хладнокровно целившейся Буббе в голову.

Окна второго этажа, выходившие на дорогу, были заколочены черными досками. Под ними дранка растрескалась и местами отсутствовала, так что верхняя треть дома напоминала треугольное лицо с пустыми глазницами и безумной беззубой улыбкой. Накануне, подходя к дому в темноте, я подумал, что он весь пронизан тленом. Та же мысль мелькнула и сегодня, хоть и был виден аккуратный садик.

Высокий забор со спиралью колючей проволоки поверху отделял владение Треттов от соседей с тыла. Окна дома с обеих сторон выходили на участки площадью по двадцать соток, где, кроме травы и заброшенных домов, больше ничего не было.

— Придется через парадную дверь, иначе никак, — сказала Энджи.

— Похоже, — согласился Пул.

На лужайке лежала рама с прикрепленной к ней сеткой, которую Бубба сломал вчера вечером, вход в дом закрывала парадная дверь, белая, деревянная, с трещинками посередине. Стояла неприятная тишина. Насколько мы успели заметить, желающих здесь жить было немного. Вчера при нас мимо дома проехала лишь одна машина.

Задняя дверь «краун-виктории» открылась, к нам забрался Бруссард и стал стряхивать с волос дождевую воду. Капли попали на Пула.

— Ты ну чисто пес. — Пул недовольно утерся.

Бруссард усмехнулся.

— Я промок до нитки.

— Заметно. — Пул вытащил из нагрудного кармана носовой платок. — Повторяю: совсем в пса превратился?

— В ерша. — Бруссард еще раз встряхнул головой. — Задняя дверь там, где сказал Кензи. Расположена примерно так же, как парадная, только с тыла. Одно окно наверху выходит на восток, одно на запад, одно в тыл. Все заколочены. Окна первого этажа занавешены плотными шторами. У заднего угла дома, метрах в трех направо от двери — запертая пристройка.

— Какие-нибудь признаки жизни есть? — спросила Энджи.

— Ничего не могу сказать. Шторы плотные.

— Так что делать будем? — сказал я.

Бруссард взял у Пула платок, промокнул лицо и бросил его на колени владельцу. Тот взглянул на платок с удивлением и примесью отвращения.

— Делать? — сказал Бруссард. — Вы двое, — он поднял брови и посмотрел на нас с Энджи, — ничего делать не будете. Вы — люди гражданские. Если пойдете через заднюю дверь или вообще хоть словом обмолвитесь о наших планах, я вас арестую. Мы с моим бывшим и будущим напарником подойдем к дому, постучим в дверь и посмотрим, не захочется ли мистеру Третту и его жене с нами поболтать. Они нас пошлют, тогда позвоним в полицию Квинси и попросим подкрепления.

— Может, сразу попросить? — подала голос Энджи.

Бруссард сочувственно переглянулся с Пулом.

— Нельзя вызывать подкрепление, не имея для этого веских оснований, мисс Дженнаро.

— Но они у вас появятся, едва в дверь постучитесь.

— Если у них хватит ума открыть, — сказал Пул.

— А вы что, — сказал я, — думаете, удастся заглянуть в щелочку, и сразу увидите Сэмюэла Пьетро с плакатом «ПОМОГИТЕ»?

Пул пожал плечами.

— Иногда просто поражаешься, как много можно услышать через щелку приоткрытой двери, мистер Кензи. Бывает, конечно, полицейские принимают свист чайника за крик ребенка. Досадно, когда из-за таких вот ошибок вышибают двери, крушат мебель, избивают жильцов, но при достаточных основаниях такие действия законом разрешаются. Система правосудия порочна, но другой у нас нет.

Пул достал из кармана двадцатипятицентовую монету, положил на ноготь большого пальца и подтолкнул локтем Бруссарда:

— Давай.

— В какую дверь?

— По статистике идущий через парадную попадает под более плотный огонь.

Бруссард посмотрел за окно на идущий дождь.

— По статистике.

Пул кивнул.

— Но к задней двери путь неблизкий.

— И все по открытой местности.

Пул опять кивнул.

— Проигравший постучит в заднюю дверь.

— Почему бы вам обоим не пойти через парадную?

Пул закатил глаза.

— Потому что их по меньшей мере трое, мистер Кензи.

— Разделяй и властвуй, — сказал Бруссард.

— А как же все эти пистолеты? — спросила Энджи.

— Которые якобы видел у них ваш загадочный друг? — спросил Пул.

Я кивнул:

— Да, эти. «Каликоу М-110», так ему показалось.

— Но без магазинов.

— По крайней мере, вчера вечером магазинов не было, — сказал я. — Но, может, они за эти шестнадцать часов ухитрились раздобыть где-нибудь в другом месте.

Пул кивнул.

— Плотный будет огонь, если достали магазины.

— Давайте решать проблемы по мере их поступления. Никогда не могу угадать, какой стороной упадет.

— И все же попробуй.

Бруссард вздохнул.

— Орел.

Пул подбросил монету, она взлетела, вращаясь, в полумраке салона машины, на долю секунды осветилась янтарным светом, сверкнула золотом и упала в подставленную ладонь.

Бруссард взглянул на монету и недовольно поморщился.

— Может, два из трех?

Пул покачал головой и убрал монету в карман.

— Я — с парадного, ты — с заднего.

Бруссард прислонился к спинке сиденья.

С минуту все молчали, глядя сквозь косой дождь на облезлый, обшарпанный домишко с просевшим крыльцом, ободранной дранкой и заколоченными окнами. Невозможно было представить себе людей, занимающихся любовью в его спальнях, детей, играющих во дворе, смех, перекатывающийся от стен к потолку, — ничего, что имело отношение к нормальной жизни, не могло иметь отношения к этой хибаре.

— Дробовики? — наконец сказал Бруссард.

Пул кивнул.

— Ну чистый вестерн получается.

Бруссард потянулся к дверной ручке.

— Боюсь испортить вам этот эпизод, в котором очень хорошо смотрелся бы Джон Уэйн,[70] — заметила Энджи, — но вы не думаете, что обитателям дома дробовики покажутся подозрительными, ведь вы скажете, что приехали поговорить?