— Горько слышать это, Сыр. — Я придвинулся к стеклу. — Есть и еще кое-кто, кто не на шутку разозлился.

— Да? И кто же это?

— Брат Роговски.

Пальцы, которыми Сыр почесывал себе грудь, вдруг замерли, а передние ножки стула, висевшие в воздухе, стали на пол.

— Что же прогневило брата Роговски?

— Кто-то из ваших мызнул ему несколько раз трубой по затылку.

Сыр покачал головой:

— Не из моих, милок. Не из моих.

Я посмотрел на Энджи.

— К несчастью, — сказала она.

— Да, — вздохнул я. — Плохо дело.

— Что? — сказал Сыр. — Вы же знаете: да чтобы я поднял руку на брата Роговски…

— Помнишь того парня? — спросила Энджи.

— Которого? — сказал я.

— Ну, ты его знаешь, несколько лет назад… важная шишка в ирландской шайке. — Она щелкнула пальцами.

— Джек Рауз, — подсказал я.

— Точно. Он был вроде ирландского крестного отца, так? Или что-то в этом роде.

— Постойте, — сказал Сыр. — Никто же не знает, что стало с Джеком Раузом. Кроме того, что он разозлил Патрисос или кого-то там еще.

Он посмотрел на нас через стекло, и мы оба медленно покачали головами.

— Постойте, вы что же, хотите сказать, что Джека Рауза зарезал…

— Ш-ш-ш. — Я поднял к губам указательный палец.

Сыр положил телефонную трубку на стол и целую минуту разглядывал потолок. Потом он снова посмотрел на нас, но к этому времени стал, кажется, сантиметров на тридцать меньше ростом и вспотел так, что волосы прилипли ко лбу, отчего Сыр стал выглядеть лет на десять моложе. Он снова взял трубку.

— Слухи из кегельбана? — прошептал он в нее.

Года два-три назад Бубба, наемный убийца по имени Пайн, я и Фил Димасси повстречали Джека Рауза и его правую руку, полоумного Кевина Херлихи у заброшенного кегельбана в Кожевенном квартале. Зашло нас туда шестеро, вышло четверо. Джека Рауза и Кевина Херлихи связанных, с кляпами во рту истязали Бубба и несколько шаров для игры в боулинг. У жертв шансов спастись не было. Санкционировал это убийство Жирный Фредди Константайн, глава здешней итальянской мафии, и те из нас, кто вышел тогда из кегельбана, знали, что тела убитых никто не найдет и дураков искать их не найдется.

— Это правда? — прошептал Сыр.

Утвердительный ответ он прочел у меня в глазах.

— Бубба должен знать: я к этой истории с трубой не имею никакого отношения.

Я посмотрел на Энджи. Она вздохнула, взглянула на Сыра и потом на полочку под самым стеклом.

— Патрик, — сказал Сыр, и в его голосе не было и следа обычных интонаций, — ты должен передать это Буббе.

— Знаешь что? — сказала Энджи.

— Я к этому отношения не имею.

Энджи улыбнулась и покачала головой.

— Ну да, конечно, Сыр, конечно.

Он стукнул тыльной стороной ладони по стеклу:

— Послушайте меня! Я к этому отношения не имею.

— Бубба на это смотрит иначе, Сыр.

— Так скажите ему.

— Почему?

— Потому что это правда.

— Я на это не куплюсь, Сыр.

Он подвинул свой стул поближе к нам и сжал телефонную трубку так, что мне показалось, она вот-вот треснет и развалится надвое.

— Слушай меня, кусок дерьма. Этот психотик думает, я его трубой трахнул, так я с таким же успехом мог бы и какого-нибудь охранника тут пришить, чтобы засадили в одиночку пожизненно. Этот чувак — ходячий смертный приговор. Так что скажите ему…

— Да пошел ты, Сыр!

— Что?

Я повторил, на этот раз очень медленно.

— Я заходил к тебе два дня назад, — сказал я через некоторое время, — и умолял тебя сохранить жизнь четырехлетней девочке. Теперь она мертва. Из-за тебя. И теперь ты просишь о милосердии? Я передам Буббе, что ты сожалеешь о своем распоряжении дать ему трубой.

— Нет.

— Скажу, что ты так и сказал: «Я сожалею». Что как-нибудь загладишь свою вину.

— Нет. — Сыр покачал головой. — Ты этого не сделаешь.

— Смотри, что я делаю, Сыр. — Я отстранил трубку от уха и сделал вид, что сейчас повешу ее на рычаг.

— Она жива.

— Что? — сказала Энджи.

Я снова поднес трубку к уху.

— Она жива, — повторил Сыр.

— Кто? — спросил я.

Сыр закатил глаза и кивнул в сторону охранника, стоявшего у дверей.

— Сам знаешь кто.

— Где она? — спросила Энджи.

Сыр покачал головой:

— Дайте мне несколько дней.

— Нет, — сказал я.

— У вас выбора нет. — Он посмотрел через плечо, придвинулся поближе к стеклу и прошептал в трубку. — С вами свяжутся. Поверьте мне. Мне надо сначала кое-что выяснить.

— Бубба очень рассердился, — сказала Энджи. — И у него есть друзья. — Она обвела взглядом тюремные стены.

— Это правда, — сказал Сыр. — Его дружки, гребаные братья Тумей как раз сели за ограбление банка в Эверетте. Будут крутиться тут следующую неделю, пока суд да дело. Так что нечего меня пугать. Я и так напуган. Поняли? Но мне нужно время. Так что попридержите своего пса. Я вам весточку пришлю, обещаю.

— Откуда у тебя уверенность, что она жива?

— Знаю. Понятно? — Он горько улыбнулся. — Вы понятия не имеете, что на самом деле творится. Вы это знаете?

— Теперь знаем, — сказал я.

— Передайте Буббе, я перед ним чист. Я вам живой нужен. Так? Без меня девчонке конец. Полный конец, безвозвратный. Поняли? Прощай, детка, прощай, — пропел он.

Я откинулся на спинку стула и некоторое время молча смотрел на него. Казалось, он говорит правду, но Сыр большой мастак прикидываться. Он сделал карьеру на точном знании того, что больше всего может повредить одним людям, и выявлении других, кто мог быть в этом вреде заинтересован. Кому нужно было этих людей устранить. Он умел помахать пакетиком с героином перед наркоманками, вынудить их отсасывать у кого попало и потом дать только половину того, что обещал. Он умел задурить голову копам и окружным прокурорам полуправдами и заставить их подписаться в положенных местах, отмеченных пунктирной линией, прежде чем отдавал им факсимиле своих изначальных обязательств.

— Мне этого недостаточно, — сказал я.

У дверей постучал охранник и сказал:

— Осужденный Оламон, осталось шестьдесят секунд.

— Недостаточно? Какого еще хрена тебе надо?

— Мне нужна девочка, — сказал я. — И сейчас же.

— Я не могу сказать…

— Ну и пошел ты. — Я хлопнул по стеклу. — Где она, Сыр? Где?

— Если я тебе скажу, узнают, что это пошло от меня, и к утру я буду покойником. — Говоря это, он пятился от нас, выставив перед собой ладони, и на его жирном лице была неподдельная гримаса ужаса.

— В таком случае дай что-нибудь, какую-нибудь надежную зацепку.

— В порядке независимого сотрудничества, — сказала Энджи.

— Независимого чего?

— Тридцать секунд, — сказал охранник.

— Ну, Сыр, что-нибудь!

Он взглянул через плечо, на стены, отделявшие его от воли, и на толстое стекло между нами.

— Да ладно вам, — просительно сказал он.

— Двадцать секунд, — сказала Энджи.

— Слушайте, перестаньте…

— Пятнадцать.

— Нет, я…

— Тик-так, — сказал я. — Тик-так.

— Дружок этой сучки, — сказал Сыр. — Знаете?

— Слинял из города, — сказала Энджи.

— Так найдите его, — прошипел Сыр. — Это все, что я знаю. И спросите, какую роль он играл в тот вечер, когда исчез ребенок.

— Сыр, — начала было Энджи.

За спиной Сыра появился охранник и положил руку ему на плечо.

— Какие бы предположения вы ни строили, — сказал Сыр, — они с действительностью и близко не лежали. Вам, ребята, до истины — как отсюда до гребаной Гренландии. Поняли?

Охранник наклонился над ним и забрал телефонную трубку.

Сыр встал со стула и позволил тащить себя в сторону двери. Охранник открыл ее, Сыр обернулся к нам и, беззвучно шевеля губами, повторил одно слово:

— Гренландии, — и несколько раз поднял и опустил брови. Потом охранник вытолкал его за дверь, и больше мы Сыра не видели.

На следующий день вскоре после полудня на уступе у южной стены карьера Грэнит-Рейл на глубине около пяти метров водолазы обнаружили клочок ткани, зацепившийся за выступ гранита, похожий на пестик для колки льда.