Руки мои не двигались. Ноги тоже не двигались, и не просто руки-ноги — похоже было, отказали все мускулы.

Я открыл глаза, моргнул несколько раз, пытаясь снять с роговицы покрывавшую ее сухую корку. Передо мной проплыло улыбающееся лицо Дезире. Затем — торс Джулиана. Лампа. И снова торс Джулиана. И лицо Дезире — она все еще улыбалась.

— Привет! — сказала она.

Комната за ними стала наполняться предметами, словно все эти предметы, устремившись ко мне из темноты, внезапно замешкались, остановившись за их спинами.

Я находился в кабинете Тревора, в кресле, стоявшем у переднего левого угла его стола. За моей спиной слышался рев морского шторма. Сон постепенно отступал, и я расслышал тиканье часов справа от меня. Повернув голову, я посмотрел на часы. Девять часов. Я выключился на два часа.

Опустив голову, я взглянул себе на грудь и не увидел ничего, кроме сплошной белизны. Мои руки были притянуты к подлокотникам кресла, а ноги — к его ножкам изнутри. Я был связан двумя простынями: одна охватывала грудь и бедра, вторая — ноги. Узлов я не чувствовал и потому подумал, что соединялись обе простыни, должно быть, на спинке кресла. Связан я был очень туго, от самой шеи, превращен как бы в мумию, но никаких следов веревок или наручников те, кто будет делать потом вскрытие, не обнаружат, а вскрытие, я был уверен, Дезире планировалось.

— Никаких следов, — сказал я. — Отличная работа.

Джулиан приподнял передо мной воображаемую шляпу.

— Это мой алжирский опыт, — сказал он. — Давняя история.

— Человек бывалый, — сказал я. — Ценное качество в шатунах.

Приблизившись, Дезире присела на стол, подложив ладони под бедра, и стала болтать ногами, как школьница.

— Привет! — лучезарно повторила она.

— Привет.

— Мы просто папу ждем.

— Ах вот как… — Я взглянул на Джулиана. — Если Шатун здесь, а Недотепы больше нет, то с кем же Тревор поехал в город?

— Бедняга Джулиан, — сказала Дезире, — сегодня гриппует…

— Печально это слышать, Шатун.

Губы Джулиана слегка дернулись.

— Так что папе пришлось обратиться к услугам частной фирмы по прокату лимузинов и попросить их отвезти его.

— Ужас какой! — сказал я. — Что скажут соседи! Страшно подумать!

Дезире выпростала из-под ног ладошки, вытащила из кармана пачку «Данхилла» и закурила.

— Ну что, еще не поняли плана, Патрик?

Я наклонил голову, потом поднял на нее глаза:

— Вы пристрелите Тревора, пристрелите меня и представите дело так, что это мы застрелили друг друга.

— Похоже, похоже…

Левую ногу она подтянула на стол, села на правую ногу и стала наблюдать за мной сквозь кольца дыма, которые она пускала в мою сторону.

— Копы во Флориде, будучи уверены, что это моя личная месть или проявление какой-то противоестественной склонности к вашему папаше, превратят меня в параноика или еще того похуже.

— Наверно. — Дезире стряхнула пепел на пол.

— Вот видите, Дезире, все складывается в вашу пользу!

Она слегка поклонилась мне:

— Так обычно и происходит, Патрик. Раньше или позже. На вашем месте должен был находиться Прайс, но затем он все испортил, и мне пришлось импровизировать. Потом в кресле этом планировался Джей, но еще пара накладок — и вновь импровизация. — Вздохнув, она загасила сигарету о стол. — И тем не менее это не страшно. Ведь импровизация — это один из моих талантов.

Она откинулась на стол и одарила меня широкой улыбкой.

— Я бы поаплодировал, — заметил я, — только вот руки связаны.

— Важно намерение, — сказала она.

— Пока мы здесь сидим и бездельничаем в ожидании того, когда вы убьете вашего папу и меня, разрешите мне кое-что спросить у вас.

— Вперед, детка!

— Прайс забрал деньги, которые вы украли вместе, и спрятал их. Правильно?

— Да.

— Но как вы допустили это, Дезире? Почему вы не выпытали у него информацию и не убили его потом?

— Он был очень опасным человеком, — сказала Дезире, выгнув дугой брови.

— Да бросьте! По линии того, кто опасен, держу пари, вы могли бы дать ему сто очков вперед!

Наклонившись ко мне, она бросила на меня взгляд, скромный, но одобрительный. Она опять переменила позу, скрестив ноги на столе.

— Вы, в общем, правы. Захоти я только, я могла бы за какой-нибудь час вернуть себе эти два миллиона. Но пришлось бы проливать кровь. А к тому же, знаете, Патрик, дела с партнерами у Прайса шли вовсе не плохо. Если б этот корабль не затонул, он сорвал бы еще десять миллионов.

— И вы в тот же день убили бы его и забрали деньги себе.

Она кивнула:

— Неплохо, правда?

— Но пакетики с героином всплыли на пляже Флориды.

— И все дело лопнуло, окончилось пшиком. — Она закурила новую сигарету. — А потом папа послал туда вас и Клифтона с Кушингом, и Клифтон с Кушингом вывели из игры Джея, и мне пришлось опять импровизировать.

— Но это ж ваш конек, Дезире.

Она улыбнулась и кончиком языка легонько облизнула верхние зубы. Она спустила ноги на пол и, спрыгнув со стола, сделала несколько кругов вокруг моего кресла, покуривая и поглядывая на меня лучистыми глазами.

Потом она остановилась и облокотилась о стол, не сводя с меня своих нефритово-зеленых глаз.

Не знаю, сколько времени мы оставались так, вперившись друг в друга взглядом, ожидая, когда другой моргнет. Хотелось бы мне сказать, что, вглядываясь так долго в поблескивающие зеленые глаза, я ее понял. Хотелось бы мне сказать, что я проник в ее душу, разгадал природу ее, нашел в нас с ней нечто общее, какую-то связь, как проявление общей человеческой сущности. Хотел бы я все это сказать, но не могу.

Чем дольше я смотрел на нее, тем меньше понимал. Фарфоровые зеленоватые глаза заставляли подозревать в них пустоту. А подозрения в пустоте уступали место уверенности в ней. В глазах этих не было ничего, кроме, может быть, голой жадности, наглой алчности, механизма машины, умеющей только одно — страстно хотеть, и не ведающей ничего иного.

Дезире загасила и эту сигарету на столе рядом с предыдущей и опустилась на корточки передо мной:

— Патрик, знаете, что самое гнусное?

— Кроме вашего сердца? — спросил я.

Она улыбнулась:

— Да. Кроме него. Самое гнусное, что вы мне в общем-то нравились. До этого ни один мужчина и никогда не отвергал моих авансов. Никогда. И то, что вы их отвергли, меня завело. Если б у нас было время, я б вас охмурила.

— А Джея вы охмурили? — спросил я.

Она потерлась щекой о мои бедра.

— Я бы считала, что да.

— Почему же вы так сглупили в аэропорту, сказав мне про «Аварийную безопасность»?

Она подняла голову с моих колен:

— Так это вам и подало знак?

— Да, в отношении вас, Дезире, меня тогда как ветром с забора сшибло.

Она прищелкнула язычком:

— Что ж, молодец Джей! Молодец! Из могилы подстроил мне ловушку, да?

— Да.

Все еще сидя на корточках, она чуть откинулась назад.

— Бросьте! Сильно же это ему помогло! Как и вам! — Она потянулась всем телом, двумя руками взъерошила волосы. — Я всегда готова к любым случайностям, Патрик. Всегда. Этому-то отец меня научил. При всей моей ненависти к мерзавцу тут надо отдать ему должное — научил. Всегда иметь запасной план. А если необходимо — два-три.

— Мой отец учил меня тому же. При всей моей ненависти к мерзавцу, в чем могу признаться и я.

Она чуть склонила голову набок:

— Правда?

— Да, Дезире. Истинная правда.

— Он что, блефует, Джулиан? — бросила она через плечо.

Бесстрастное лицо Джулиана дрогнуло.

— Он блефует, дорогая моя.

— Блефуете, — упрекнула она меня.

— Боюсь, что нет, — сказал я. — Дорогая моя. Отцовский адвокат давал вам знать о себе сегодня?

По комнате запрыгали отсветы автомобильных фар, и снаружи донесся скрип шин по гравию.

— Это, должно быть, ваш отец, — сказал Джулиан.

— Кто это должен быть, я знаю, Джулиан. — Она глядела на меня в упор, и челюстные мускулы ее едва заметно шевелились.