Пока Девин с Оскаром хихикали, а Энджи дымила, я выглянул в окно. Лайл как раз спускался со строительных лесов, неуклюже придерживая одной рукой радио и ведерко для охлаждения напитков, из заднего кармана у него торчала бутылка пива.

Тут что-то насторожило меня. Я никогда не видел, чтобы он работал после пяти часов, а сейчас была половина девятого. Кроме того, утром он сказал мне, что у него болит зуб…

— В этом доме есть чипсы? — спросил Оскар.

Постояв немного в раздумье, Энджи направилась к навесным полкам над плитой.

— У Патрика вряд ли может быть большой запас еды. — Она открыла левую секцию, пошарила по банкам.

В это утро мы с Мэй завтракали, но это было после моего разговора с Лайлом. Потом было общение с Кевином, я вернулся в кухню, позвонил Буббе…

— Что я говорила? — вопрошала Энджи у Оскара, открывая среднюю секцию. — Здесь тоже никаких чипсов.

— Вдвоем вам будет очень хорошо, — сказал Девин.

Потом я попросил Лайла сделать музыку потише, потому что Мэй еще спала. И он сказал…

— Последняя попытка. — Энджи добралась до двери третьей секции.

…что не возражает, так как у него назначен прием у дантиста, и он работает только полдня.

Я встал и выглянул в окно, обвел взглядом двор, участок под лесами. В этот момент Энджи что-то вскрикнула и оставила секцию в покое.

Двор был пуст. «Лайл» исчез.

Я посмотрел на буфет, и первое, что заметил, были лежащие там глаза, устремленные на меня. Они были голубые, человеческие и… сами по себе.

Оскар схватил свой мобильник.

— Дайте мне Болтона. Сейчас.

Энджи ударилась бедром о стол.

— Черт…

— Девин, — сказал я, — этот маляр…

— Лайл Диммик, — сказал он. — Мы его проверили.

— Это был не Лайл, — сказал я.

Когда Болтон взял трубку, в разговор вступил Оскар.

— Болтон, — сказал он. — Высылайте своих людей. Аруйо здесь, в этом районе, переодетый в маляра. Он только что ушел.

— Куда направился?

— Не знаю. Высылайте своих людей.

— Выезжаем.

Перепрыгивая через три ступеньки, мы с Энджи спрыгнули на крыльцо, выходящее на задний двор. Пистолеты были на взводе. Аруйо мог уйти в трех направлениях. Если он ушел на запад «огородами», он все еще в пути, потому что на протяжении четырех кварталов на этой стороне нет поперечной улицы. Если он пошел на север в сторону школы, он попадет в руки ФБР. Таким образом, остается южное направление — следующий квартал, позади моего, или восточное, в сторону Дорчестер-авеню.

Я выбрал юг, Энджи отправилась на север.

И никто из нас не нашел его.

Ни Девин, ни Оскар.

Не повезло и людям из ФБР.

В девять вечера над нашей округой появился вертолет, были задействованы также собаки, агенты прочесывали дома. Мои соседи имели на меня зуб по поводу прошлогодних событий, когда я чуть не устроил бандитскую разборку у порога дома; могу только представить, какие древние кельтские проклятия посылали они на мою голову в этот вечер.

Эвандро Аруйо перехитрил систему наблюдения, прикинувшись Лайлом Диммиком. Любой сосед, выглянув из окна и увидев лестницу, приставленную к окнам моей квартиры на третьем этаже, решил бы, что Эд Доннеган стал теперь владельцем и нашего дома и нанял Лайла покрасить его.

Значит, чертов маньяк все-таки побывал в моей квартире.

Глаза, предположительно, принадлежали Питеру Стимовичу, который был найден без оных, о чем обмолвился Болтон.

— Спасибо, что сообщили, — сказал я.

— Кензи, — сказал Болтон со своим постоянным вздохом, — мне платят не за то, чтобы я держал вас в курсе всего. Мне платят, чтобы я привлекал вас в это дело по мере надобности.

Под глазами, которые федеральные медэксперты осторожно сняли с буфета и уложили в специальные пластиковые пакеты, лежал белый конверт с запиской и большая стопка полицейских листовок. В записке была фраза: «приятновидетьтебяснова», напечатанная на той же машинке, что и раньше.

Болтон взял конверт раньше, чем я успел вскрыть его, затем сравнил записку с двумя предыдущими, полученными за последний месяц.

— Почему вы не обращались к нам с ними?

— Я не знал, что они от него.

Болтон отдал их на экспертизу.

— Отпечатки Кензи и Дженнаро у агента Эрдхема. Снимите также следы шин.

— Зачем ты собираешь листовки? — спросил Девин.

Действительно, у меня скопилось свыше тысячи этих листков, разделенных на две равные порции, каждая связана резинкой. Одни пожелтели от времени, другие сморщились, некоторые были всего десятидневной давности. У каждой в левом углу была фотография пропавшего ребенка, под ней краткая биография. И все объединял один вопрос: «Вы меня не видели?»

Нет, к сожалению, не видел. На протяжении многих лет, думаю, я получал сотни подобных посланий по почте и всегда внимательно вглядывался в эти лица прежде, чем выбросить в мусорное ведро, но за все годы я ни разу не встретил знакомое лицо. Получая их примерно раз в неделю, забывать не составляло труда, но сейчас, перебирая их руками в туго натянутых резиновых перчатках, я ощущал, как мои ладони покрываются потом, это было невыносимо.

Их были тысячи. Пропавшие. Целая страна. Сюрреалистическая свалка несостоявшихся жизней. Полагаю, многие из них погибли. Другие были найдены, и всегда почти в безнадежном состоянии. Остальные были брошены на произвол судьбы и плыли по течению жизни подобно бродячему цирку, пробираясь сквозь центры городов, засыпая на камнях, решетках и дырявых матрацах, со впалыми щеками, желтоватой кожей, пустыми глазами, завшивленные.

— Это то же самое, что бамперные наклейки.

— Как это понимать? — спросил Оскар.

— Он хочет, чтобы Кензи разделил с ним его супермодную страсть. По его мнению, мир распался на части и не может быть воссоединен, тысячи глоток орут на все голоса сплошную бессмыслицу, и ни один не в состоянии переубедить другого. Мы постоянно действуем наперекор друг другу, а целостного, объединяющего мировоззрения у нас не существует. Зная, что дети исчезают практически каждый день, мы спокойно говорим: «Это ужасно. Передай мне соль». — Болтон взглянул на меня. — Правильно говорю?

— Возможно.

Энджи покачала головой.

— Нет. Все это бред.

— Прошу прощения?

— Ерунда, — сказала она. — Может, отчасти и так, но не в этом смысл его послания. Агент Болтон, вы допускали, что, возможно, у нас двое убийц, а не один малютка Эвандро Аруйо, так?

Он кивнул.

— Этот второй выжидал или, черт возьми, созревал целых два десятка лет. Это пока предварительная версия, верно?

— Да.

Энджи кивнула. Она зажгла сигарету и выставила ее напоказ.

— Несколько раз пыталась бросить курить. Знаете, сколько усилий для этого нужно?

— А знаете, какое удовольствие я бы сейчас получал, если бы вам это удалось? — сказал Болтон, уворачиваясь от облака дыма, заполняющего кухню.

— Подумаешь. — Энджи пожала плечами. — Моя точка зрения такова: мы все тяготеем к выбору. Это единственный путь к собственной душе. Иными словами, наша суть. Без чего, например, вы не могли бы жить?

— Я? — спросил Болтон.

— Вы.

Он улыбнулся и, слегка растерявшись, посмотрел в сторону.

— Без книг.

— Книг? — засмеялся Оскар.

Он повернулся к нему.

— Что в этом смешного?

— Ничего, ничего. Продолжайте, агент Болтон. Вы тут главный.

— Какие это книги? — спросила Энджи.

— Великие, — немного заикаясь сказал Болтон. — Толстой, Достоевский, Джойс, Шекспир, Флобер.

— А если они будут запрещены законом? — спросила Энджи.

— Значит, я его нарушу, — ответил Болтон.

— Да вы революционер! — сказал Девин. — Я потрясен.

— Неужели? — Болтон пристально посмотрел на него.

— А что у вас, Оскар?

— Еда, — сказал Оскар и похлопал себя по животу. — Не здоровая пища, а настоящая, вкусная, пусть даже опасная для сердца еда. Бифштексы, ребрышки, яйца, жареные цыплята под соусом.