Узнав о приезде секретаря, Королев пришел на шахтный двор. Окруженный группой людей, Туманов о чем-то беседовал с ними. Королев знал, что Туманов вернулся с фронта, несколько раз собирался поехать к нему, но не находил времени или вдруг раздумывал: «Теперь небось и без меня дел у секретаря хватает».

Королев прислушался, о чем говорят. Чей-то голос увещевал и настаивал:

— Ты же наш, коммунарский, и помогать своей шахте первым делом обязан. Велел бы подкинуть хоть поганенького «сосуна». Не выносить же воду из шахты подолом.

— Твой подол, тетушка Палаша, для такого ответственного дела не приспособлен, дыряв очень, — пошутил кто-то. Послышался сдержанный смех. Секретарь сказал серьезно: — Будут и насосы, и лебедки — все будет, товарищи. Кузбассовцы уже отгрузили для нас два эшелона шахтного оборудования. Ждем также помощи с Урала, из Караганды. А пока что придется воспользоваться дореволюционной техникой: качать воду коловоротом, черпать бадьей. На других шахтах этот метод, можно сказать, освоили в совершенстве, — заключил он с невеселой улыбкой.

Королев громко сказал:

— Петр Степанович, скоро новый насос пустим. Заканчиваем сборку.

Туманов быстро взглянул на него.

— Вот видите, оказывается свои «сосуны» нашлись, — сказал он обрадованно и продолжал уже иным тоном: — Запомните одно, товарищи: пока что надейтесь только на самих себя, делайте все, что в ваших силах. Сами понимаете, как сейчас нужен фронту донецкий уголь, — и по-приятельски добавил: — А вообще, можете быть уверены: ваш земляк всегда помнит о «Коммунаре». — Отыскал глазами пожилую женщину в мужской, в заплатах, косоворотке, — и о твоем худом подоле позаботимся, Пелагея. Не щеголять же тебе в нем век.

Когда люди стали расходиться, Туманов подошел к Королеву.

— Ну как рана?

— Спасибо, Петр Степанович, подживает.

— А теперь давай обнимемся, а то вроде б и встреча не встреча. — Они крепко обнялись и с минуту простояли молча, преодолевая волнение.

— Признаться, не ожидал вас так скоро, — сказал Королев.

Туманов коротко развел руками.

— Ничего, брат, не поделаешь. Приказ есть приказ.

Они подошли к скверику, в котором уцелело несколько старых черностволых акаций. Весь молодняк был почти начисто съеден козами, торчали одни пеньки и жердины. Уселись на камнях, кем-то заботливо сложенных для отдыха.

— Сегодня же надо созвать коммунистов и избрать парторга, — сказал секретарь, — а пока еще есть время, выкладывай, что там у тебя накопилось в душевных закромах.

Эту фразу Королев не один раз слышал от него на фронте. Прежде чем ответить комиссару, он по обыкновению с минуту молчал, все обдумывая и взвешивая. Немного помолчал и сейчас. Затем рассказал, как разминировали шахту, с каким трудом пришлось поднять на-гора насосы. Люди работали в загазированной выработке без респираторов, по пояс в воде. Сменялись через каждые десять минут, разбирая механизмы по частям. Рассказал и о том, чьи семьи уцелели, а чьи погибли во время оккупации.

— А семья забойщика Найденова жива? — перебил его вопросом Туманов.

— Нет ее здесь, — сказал Королев. — Говорят, Найденов вместе с семьей мотнулся на Кубань, а что с ним — не известно.

— Хороший был забойщик, — задумчиво проговорил секретарь, — когда-то я учился у него.

— Найденова нет, а вот его благодетель жив-здоров, — усмехнулся Королев.

— Это кто же такой? — не поняв его усмешки, спросил Туманов.

— Помните Галактиона Бурлака?

— Это который лесным складом заведовал?

— Он самый. Так вот этот Бурлак, когда Найденов собрался уезжать, приобрел у него почти за дурно домишко и открыл в нем лавочку. В каком-то селе у него были связи, оттуда ему привозили пшеницу, кукурузу, просо. Все это Бурлак тут же пускал в оборот: пять-шесть стаканов кукурузы — шерстяной платок или кофта; десять стаканов пшеницы — добрый костюм… Обобрал посельчан что ни на есть до нитки. Люди ходили в села менять на зерно последние вещи, которые Бурлак в грош не ценил. Кое-кто приносил ему золотые кольца, серьги, часы… Вот оказался какой благодетель у Найденова.

Туманов, слушая, все больше мрачнел.

— Да, время было смутное, но сейчас не в бурлаках суть. Придет время, каждый ответит за свое. Чертовски обидно за другое: кое-кто склонен думать, что, мол, люди, которые оставались при немцах, подозрительные, неблагонадежные, чуть ли не наши враги. Что ж, среди них есть и враги, и такие, как Галактион Бурлак. Но нельзя же из-за десятка подлецов ставить под подозрение сотни других ни в чем не виновных. Я исколесил весь район и почти всюду встречал, извини, таких ультрапатриотов. — Он подумал и вдруг спросил: — Ты слыхал разговор о Палашкином подоле? Заметил, что сейчас главное для тех, кто испробовал на своей шкуре фашистское иго? Все пообносились, изголодались, а хоть один заикнулся об одежде, о скудном продовольственном пайке? Они рады, что наконец-то почувствовали себя людьми. Им дай насосы, крепежный лес, чтоб в первую очередь поставить на ноги шахту, чтоб любой ценой вернуть прежнюю жизнь, по которой они за годы лихолетья истосковались…

Королев слушал, не перебивая. Душевная боль и озабоченность, с которой говорил секретарь горкома, передались и ему. Туманов не проявлял сердоболия, жалости к людям, жизнь которых сложилась столь сурово и трагично, ему просто по-человечески было неспокойно за них.

Коммунисты собрались в кабинете начальника шахты. Когда вошла Арина Федоровна, Туманов, обрадованный, быстро поднялся и, на ходу протягивая руку, пошел ей навстречу.

— Слыхал, мать, что приехала, была в городе, а ко мне не зашла, — с легкой обидой говорил он.

— Неправда, заходила. Да разве тебя застанешь, — не оправдываясь, а будто выговаривая, сказала она. Отстранила его руку, обняла и поцеловала в щеку. Туманов, спохватившись, что не сделал этого первый, поцеловал ее в обе щеки. Не снимая с ее плеча руки, отвел в сторонку, усадил на табуретку и сам сел рядом. Пока сходились члены партии, Туманов и Королева о чем-то беседовали. Старая горнячка еще в начале войны в одном эшелоне с Тумановым эвакуировалась в Караганду. У них было что вспомнить…

— Можно начинать, товарищ секретарь горкома. Все коммунисты налицо. Ждать больше некого, — с тоскливой улыбкой сказал Шугай и вышел из-за стола, уступая место Туманову. Но секретарь не сел за стол, стал сбоку, как бы подчеркивая, что здесь он всего-навсего представитель горкома.

— Я думаю, товарищи, есть кого ждать, — он без тени упрека взглянул на начальника шахты, желая лишь обратить внимание на только что сказанное им. — Сегодня нас собралось немного, но вы знаете, что это далеко не все коммунисты «Коммунара». Осталось не долго ждать, когда их будет вдвое, вдесятеро больше… — Он обвел внимательным взглядом присутствующих, словно еще раз знакомясь и запоминая каждого в отдельности. — Есть предложение начать партийное собрание, — сказал. — Нет возражений, товарищи? Нет. Кого предлагаете избрать в президиум?..

Медленно опускались серые осенние сумерки, окрашенные снизу густо пламенеющим закатом. Прежде в это время в разных концах города, в далеких и близких от него рабочих поселках один за другим вспыхивали электрические огни, сейчас же вокруг ни единого огонька. Туманов вспомнил совещание у первого секретаря обкома. Слушали вопрос о восстановлении Зуевской электростанции. Докладывал уже пожилой, высокий, в полувоенном костюме человек. Всем было известно, как он с небольшой группой инженеров пробирался в Донбасс, ни на шаг не отставал от передовых частей фронта. В полевой сумке у него хранился мандат, гласивший, что он, инженер Юрьев, является уполномоченным по снабжению электроэнергией освобожденных районов Донецкого бассейна. Юрьев подошел к батарее, стоявшей на берегу реки Крынки, спросил у командира:

— В чьих руках Зугрэс?

— Условно наш, — сказал молодой офицер.

Как человек гражданский, Юрьев не придал значения слову «условно». Для него главное было «наш». Зугрэс наш! И пошел на электростанцию. Но, как вскоре убедился, Зугрэс в этот день не был еще полностью наш. Заметив за уцелевшими стенами немецкие танки, Юрьев вернулся к артиллеристам и всю ночь провел на линии огня. Со стороны электростанции один за другим доносились взрывы. Утром, когда Зугрэс полностью был очищен от немцев, инженер вместе со своими коллегами пришел на станцию. Плотина была взорвана, котельное хозяйство, генераторы лежали в развалинах. В течение дня под огнем вражеской артиллерии саперы обезвредили десятки тонн взрывчатки.