— О тебе часто вспоминала, Сережа. Адрес твой все хотела узнать.
Королев промолчал. Ему не легко было вспоминать о Тамаре…
Когда проходили мимо землянок, ютившихся на пустыре в высоких бурьянах, навстречу им вышла женщина с надвинутым на глаза платком, босая. Не поднимая лица, прошла мимо. Королев хотел было окликнуть ее, но Варя удержала его, слегка дернув за рукав. Выждав, пока женщина отойдет шагов на десять, Варя спросила:
— Узнаешь ее?
— Кажется, Аграфена Пушкарева?
Варя кивнула и сказала:
— Она не отвечает, когда с ней здоровкаются. И вообще ни с кем не разговаривает.
И стала рассказывать. Недавно Аграфена получила письмо от мужа фронтовика. Муж поносил ее самыми ругательными словами, будто при немцах Аграфена жила в свое удовольствие, а детишек морила голодом. Женщина не вынесла обиды и решила наложить на себя руки. Спасли ее случайно, когда она уже накинула на шею петлю.
Королев не от Быловой первой услышал о нелегкой судьбе этой женщины. Слушая, думал: «А почему же о себе ничего не рассказываешь?..» А знал, что у Вари жизнь во время оккупации сложилась нелегко и тревожно.
…Приехала она на шахту вместе с овдовевшим отцом двенадцатилетней девочкой. Здесь закончила семилетку и стала работать плитовой. Во время налета немецких бомбардировщиков тяжело ранило ее отца, и Варя вынуждена была остаться с ним. Отец уговаривал дочь, чтоб уезжала — все равно ведь ему не подняться. Но она оставалась непреклонной.
Отец умер на второй день после вторжения немцев. Варя сама вырыла могилу, сбила гроб и на тачке свезла его на кладбище. Вернувшись домой, сразу же засобиралась в дорогу на свою Кировоградщину. Погрузила в тачку узлы, прикрыла их старой рядюжкой, натянула на себя что похуже и рушила со двора. Когда уже выезжала из поселка, неожиданно из-за угла навстречу ей вышел Шугай. Она уже знала, что десятник пошел в услужение немцам, и у нее замерло сердце: надо же случиться такой встрече! Шугай придержал тачку рукой, огляделся, сказал негромко, но властно:
— Вернись-ка домой, Былова.
— Вы не имеете права задерживать. Куда захочу, туда и поеду.
Шугай крепко сжал ее руку.
— Не шуми, — припугнул он. Вынул из нагрудного кармана маленькую книжицу с черной свастикой и поднес к ее глазам.
Не подчиниться было нельзя. Она круто повернула тачку и покатила обратно к своему дому.
Десятник сам снес вещи в квартиру, тачку вкатил в сарайчик, где были заготовлены на зиму уголь и дровишки. Все делал молча, по-хозяйски деловито, будто у себя дома.
Пока Шугай возился с тачкой, Варя пошла в комнату, и первое, что пришло ей в голову, — закрыть за собой дверь на замок. Но у нее не хватило решимости, и она замерла посредине комнаты в тревожном ожидании. Он вошел без стука, надежно закрыл за собой дверь, раз и другой повернув ключ в замке.
— А теперь, Варюха, поговорим всерьез, — сказал он, основательно, словно надолго, усаживаясь на стуле…
Спустя несколько дней плитовая Варвара Былова появилась на шахте. Все знали, какое горе постигло девушку. Не случись с отцом несчастья, она бы давно была в далеком тылу. Когда ей советовали уйти из поселка, она сумрачно щурила свои сине-серые глаза и упрямо говорила:
— Никуда я от своего батьки не уйду. Тут он помер, тут и мне доживать свой век.
Работала она забойщицей. Ее фотокарточка рядом с другими появилась на доске «За трудовое усердие». Доску с согласия коменданта на шахте учредил штейгер Шугай.
Случалось, комендант являлся на шахту с подарками. Всех, кто был удостоен доски «За трудовое усердие», он оделял русской махоркой. Забойщице Быловой однажды преподнес пудреницу и губную помаду. С того дня Варя каждый раз являлась на смену с сильно напудренным лицом и густо накрашенными губами. Все догадывались, что делает это она нарочно, чтобы вызвать смех, но комендант, довольный, говорил:
— Гут, фрау. Очень корошо, девучка!
Вскоре в «Донецком листке» появилась корреспонденция с фотографией горнячки Варвары Быловой.
Случалось, к коменданту приезжали гости. Германское правительство разрешало въезд на завоеванные территории избранным своим соотечественникам и соотечественницам, чтоб могли воочию убедиться, каким богатством владеет теперь Германия.
Крюгер никогда не упускал случая показать им настоящую русскую девушку. Придя в нарядную, гости окружили забойщицу, засыпали ее вопросами. Варя, вымученно улыбаясь, охотно позировала перед фотообъективами.
У шахтного ствола круглосуточно дежурили полицейские. Они придирчиво строго обыскивали всех, кто входил в клеть. Искали спички, табак, а у тех, кто поднимался на-гора, — взрывчатку. Доступ к ней имел один штейгер. Полицаи обыскивали и его, на что он нисколько не обижался.
Выйдя из шахты, покорно подходила Варя к полицейскому. Когда по ее груди, по бедрам скользили грубые мужские руки, у нее немело все тело, цепенели пальцы, сжатые в кулаки, но она не сходила с места.
Вскоре Варя узнала, что одного молодого полицейского зовут Трофимом Комаровым. Он показался ей застенчивым и робким. Однажды она не вытерпела и полушутя, полусерьезно пригрозила ему:
— Знала б я твою жинку, все б дочиста рассказала, как ты тут чужих девок обхаживаешь.
— А у меня, душенька, жинки нету. Не обзавелся, война помешала.
— Здесь нету, — зло передразнила его Варя, — а дома небось и жинка, и детки. Все вы, кобели, одной масти.
— Вот крест святой, не женатый я, — нисколько не обидевшись на ее грубость, серьезно сказал парень.
— Что ж, выходит, специально напросился в обыскальщики, чтобы подыскать себе дружину, — съязвила Варя. — Тогда получше щупай, а то как бы промашку не дал.
Парень рассмеялся:
— Да ну тебя к лешему, — махнул он на нее рукой, — дьяволица, а не девка.
Узнав, что Комаров попал в полицейские не по своей воле, а по мобилизации, Варя осторожно поинтересовалась:
— А чего ж красные тебя не мобилизовали?
— Годами не вышел, — виновато сказал Комаров.
— Добровольцем бы пошел.
Парень ничего ей не ответил, а Варя больше никогда уже не возвращалась к этому разговору.
Как-то молодой полицай, будто за что-то рассердившись на Варю или заподозрив в чем-то, особенно старательно всю ее обыскивал.
Белобрысое лицо его раскраснелось, на разгоряченном лбу выступили росинки пота.
— Хороша ты, душенька, — сказал он, затаенно вздохнув.
— Есть получше, Троша, — многообещающе улыбнулась ему Варя.
— Ты не шути, я серьезно.
Варя вроде б задумалась и неожиданно спросила:
— Так что будем делать, Троша? Целоваться — и по рукам?
Парень совсем сконфузился, не понимая, все еще шутит с ним девка или говорит серьезно.
— По душе ты мне, Варюха, — сказал он, понизив голос.
Варя сделала смущенный вид, ничего не ответила и ушла.
С того времени Комаров никогда не обыскивал Варю, стесняясь прикоснуться к ней. Он чувствовал себя счастливым, когда девушка хоть на минутку задерживалась, заговаривала с ним.
В дни дежурства Комарова Варя без особенного риска выносила из шахты два-три патрона взрывчатки, а потом прятала в условленном месте в поселковом сквере. Там патроны кто-то забирал, а кто именно — Варе не было известно. Знал об этом один Шугай, но он ни разу не обмолвился словом, и сама Варя не спрашивала у него, понимала: раз он молчит, значит, так надо.
Однажды прошел слух, что на перегоне между станциями Ясиноватая — Авдеевка был подорван и пущен под откос эшелон с военным снаряжением. Варя впервые за несколько долгих месяцев изнуряющего труда, постоянных опасений и тревог пережила настоящую радость.
С той поры шахту «Коммунар» все чаще стали навещать непрошеные гости из полевой жандармерии. Как-то в день взрывных работ они окружили подъем и со всеми строгостями принялись обыскивать всех, кто выходил из клети. На этот раз Шугай не передал Варе патронов. Видимо, кем-то был предупрежден об очередном налете.
Как только она поднялась на-гора, к ней подошел жандарм. Варя была, как и все шахтеры, одета в испачканную углем, промокшую спецовку, кепка поверх косынки задом наперед. Жандарм принялся было обыскивать ее. Варя вскрикнула и отшатнулась.
