Максим, видимо, Женьку не услышал — всё равно вышел открывать, они столкнулись у самой двери. Он инстинктивно чуть оттеснил Женьку, прикрывая её собой от неожиданного вторженца. И Женька инстинктивно отошла на полшага назад, выглядывая из-за его широкой спины на открывающееся лестничное пространство.

Сначала ей показалось, что за дверью никого нет, только зеленоватые подъездные стены. Пока Максим не отступил в сторону, освобождая Женьке полную версию подъездного вида.

Там, робко переминаясь с ноги на ногу, стояла Таня. Носки её туфель стояли на плиточном полу по линейке. Коленки то и дело поочерёдно меняли своё положение, ныряя то вперёд, то назад. А руки спрятались за спиной.

Пытаясь то ли скрыть улыбку, то ли наоборот улыбнуться, она робко поглядывала сначала на Максима, потом на Женьку. Потом обратно на Максима.

Женька с Максимом, не сговариваясь, и ничего не говоря Таньке, синхронно отступили назад. Чтобы Танька смогла переступить порог их маленькой квартиры. Которая теперь станет ещё меньше. Впуская Таньку и в квартиру, и в жизнь.

Дверь будто сама собой захлопнулась за её ровной, как струнка, спиной. Скрывая ото всего мира то, что последовало дальше.

Сегодня холодно. Особенно резко похолодание прочувствовалось после вчерашней иссушающей жары. В такие дни солнце кажется чуть ли не врагом, норовящим опытным путём проверить, сколько градусов способно выдержать человеческое тело. Хотя чего там проверять — наукой давно доказано, что это сорок два градуса. Впрочем, какое солнцу дело до каких-то там градусов, если оно само — чистый эфир? Просто эфиру нет никакого дела до иных субстанций — будь они людьми или воздухом.

А вот Таньке до воздуха дело вполне себе было. Он для неё был холодноват. Надо было одеться потеплее. Хотя бы надеть носки — а то ноги, свешенные с дивана, начинают замерзать. Особенно пальцы. И Танька то и дело ими дёргает.

У себя дома она бы, конечно, решила эту проблему — переодеться не сложно. Но она пока у Максима с Женькой.

Эту квартиру ей пока было сложновато считать своей, хоть она и не показывает вида.

Танька посмотрела на Максима, сидящего рядом с ней на диване. Тот тоже был одет легко — в серую футболку и тёмные шорты. Скрестив ноги, как парни делают только в случае крайнего увлечения, он с умным видом зачитывал ей статью из интернета. Тёмные его брови почти сошлись на переносице. Если не знать, то можно принять это мимическое движение за злость или даже ярость. Особенно в паре с поблёскивающими серыми глазами. Можно, если бы Танька не знала, что такое лицо у него бывает в момент крайнего увлечения. Причём что какой-нибудь статьёй, что другими вещами.

Вообще таких глаз Танька у людей ещё не видела. И, признаться, тогда, когда Максим спасал её в «Юннате» от маньяка, она испугалась именно Максима. Взгляд у него тогда стал белёсым и очень угрожающим. И на долю секунды Танька даже забыла об «основном» маньяке.

Надо же было так ошибиться…

От Максима всегда исходило что-то суровое и мужественное. На викинга он, конечно, похож не был, но Танька именно так его внутренне и считывала. Признаться, никто похожий на него ей ещё не встречался. А уж Матвей теперь и подавно казался тряпичной мягконабивной куклой.

Таньку не удивляло, что Максиму понравилась Женька. Женька всегда и всем нравилась. Ну, в детстве — вокруг неё в школе всегда был хоровод подружек и друзей, из-за которого к ней на перемене было не подобраться. Танька тогда скучала и от этого злилась. За это доставала Женьку дома. Правда, ближе к классу седьмому ситуация вокруг той изменилась. Теперь девчонки её недолюбливали, а мальчишки — сторонились. Танька прекрасно понимала, отчего — просто на фоне живой Барби кто угодно будет чувствовать себя так себе. Даже Танька одно время чувствовала. Пока не стала замечать, как уголки глаз сестры стали уверенно сползать вниз, даже когда та улыбалась. Наверное, тогда Танька и начала понимать, что красота — совсем не синоним внутреннего счастья. Но в том, что она может наравне с Женькой нравиться Максу, пока сомневалась.

Зябнуть начали уже не только пальцы ног, но и руки. Почему-то в районе локтей. Так что Танька, подобрав их, осторожно привалилась к тёплому боку Максима. Тот чуть запнулся. Но всё равно продолжил читать дальше. Правда, уже чуть более сдавленным голосом.

Танька, чувствуя, как тело начинает окутывать мягкое тепло — и не только от Максимова тела — крикнула:

— Ты скоро там?

Конечно, не Максиму, хотя тот всё равно от неожиданности вздрогнул, а Женьке. Та как раз заваривала на кухне чай. Не потому, что её туда нарочно отправили. Просто Женька действительно любила возиться с чаем. Специально раздобыла чайник, который мог нагревать воду разной температуры. И зелёный чай всегда заваривала на второй раз. Естественно, презирая всеми фибрами своей души чаи в пакетиках.

Женька вопрос к себе проигнорировала. Просто потому, что Танька задавала его не из реального интереса к чаю, а желая показать, что та нужна им здесь, в комнате.

Подумав, Женька решила всё-таки не заморачиваться с выдержкой заварки, а нести то, что есть.

Танька с неподдельной благодарностью потянулась к пузатой кружке, над которой причудливыми узорами извивался влажный дымок. Толстые стенки надёжно удерживали тепло внутри.

Максим окончательно отложил в сторону телефон и принял свою — откровенно мужественную чёрную чашку, на которой от кипятка проступала недовольная рожа. Которая в корне отличалась от его собственного настроения.

За окном блеснуло. Тем самым коротким блеском, который осознаётся уже после того, как исчезает. Скорее запечатлевается в памяти светлым осколком. Женька моргнула. И почти не обратила внимания на раскат грома — тот был очень тихим и практически аккуратным. Женька больше за компанию поднесла к губам чашку — маленькую и с очень тонкими стенками. С резной ручкой, через которую мог проскользнуть только один палец.

Согревал её сейчас не чай с молочным привкусом — а скорее тишина и пасмурная погода. Такую Женька любила именно за то, что под дождевыми каплями никому в голову не придёт ломануться куда-нибудь развлекаться. А значит можно спокойно сидеть дома, из которого без крайней необходимости никто не уйдёт.

Странно… Только сейчас Женька назвала эту квартиру домом. И сама догадалась, что дело в простом присутствии Таньки. Прямо как в детстве. Когда можно было запихнуть её, мелкую, под стол, завешенный одеялом и играть, что они в домике. А теперь будто получилось заманить в этот домик кого-то третьего.

Тяжёлая капля, как птица, бухнулась на подоконник. От этого остальные, словно по команде, начали облеплять окно. Будто какой-то хулиган швырялся в них чем-то, но волею высших сил это что-то превращалось в безобидную воду и не могло не малейшим образом никому повредить.

На этот раз громыхнуло почти одновременно со световой стрелой, порезавшей небо страшноватой рогаткой. Громыхнуло опасно и длинно, будто природа пыталась на чём-то настоять. И злилась тому, что её не слушают. В стекло ударился столп ветра — кажется, оно даже дёрнулось в раме. Но, конечно, не треснуло — современные окна худо-бедно рассчитаны на погодную немилость.

Танька почувствовала тепло. Из груди учащённое сердцебиение плавно перетекло в голову и ноги. Руки даже начало жечь через стенку кружки, так что Танька встала и поставила её, ещё не опустевшую, на стол. И зайчиком метнулась обратно на диван — в отсутствие Максима и Женьки это самое тепло будто прицельно покидало бренное тело.

— Что, замёрзла? — улыбнулся Максим, когда Танька нырнула ему обратно под бок. С каких пор он стал таким догадливым?

Но вместо того, чтобы галантно закинуть руку ей на плечо, Максим отстранился. Ему, чтобы избавиться от злобной чашки, вставать на пришлось — стол стоял ближе к парню, так что он только приподнялся и бухнул чай на стол. Остывающий напиток заплясал по самому краю и всё-таки выплеснулся на поверхность столешницы.