А Максим, усаживаясь обратно, одновременно закинул руку за голову, будто у него вдруг резко зачесалось не ниже лопатки. А в следующую секунду его футболка неровно поползла вверх, оголяя крестец и пряча тёмную голову в недрах горловины. Следующим движением ткань напрочь исчезла с его тела. С верхней его части.

Женька машинально проследила это короткое движение. И, не отводя глаз от крепкого торса, почти наощупь поставила свою чашку на столешницу. Практическим на самый его край. Но никто этого не заметил.

А Максим, пряча во взгляде довольную хитринку, глянул сначала на одну девушку, потом на другую. Которые были совершенно разными что внешне, что внутренне. Но сейчас очень похоже замерли. Практически в идентичных позах. И с одинаково расфокусированными взглядами.

Женька моргнула почти одновременно со вспышкой. И её почти сразу накрыло мощной волной грома.

Гром, конечно, не опасный. Но слишком уж громкий и неожиданный. Так что Женькино тело машинально дёрнулось к тому, в ком можно найти опору. К Максиму.

Танька вроде подобных вещей не шугалась, но, видя Женькину реакцию, тоже решила не отставать. И схватилась Максиму за живот, на который уже скользнула ладонь сестры. И, для верности, просунула руку ещё и между Максимовой спиной и спинкой дивана. У того резко и непроизвольно дёрнулись мышцы. И Танька не смогла этого не заметить.

— А, так ты щекотки боишься! — победоносно заявила она, загораясь глазами. И, не дожидаясь ответа, принялась Максима щекотать — самыми кончиками тонких твёрдых пальцев и немного короткими ногтями. Проходясь по очертившемся линиям пресса, будто она учится играть на гитаре. Не имея к этому ни малейшего таланта, и потому движения её лишены изящества. Хотя изящество тут вполне могло и осложнить дело — особенность щекотки в лёгких, невесомых прикосновениях, дразнящих самые кончики нервов. Если же не дразнить, то и щекотки нет. Что Максиму в данный конкретный момент весьма и весьма на руку. Потому что отвлекающим манёвром можно засмеяться, а когда Танька этому обрадуется, сгрести её, тёпленькую, в охапку. Во всех смыслах тёпленькую. И которая начинает задорно извиваться, подставляясь самыми чувствительными местами под ладони Максима. А когда Танька сжимается замирает — видимо, понимая, что, шевелясь, нагнетает на себя ещё больше внимания, можно переключиться и на Женьку. Которая явно этого не ожидает, а потому, когда Максима хватается за её локоть, взвизгивает и смешно растопыривает ладошки.

Оказывается, держать в охапке двух девушек совсем не сложно. А ведь Максим когда-то переживал, что не сможет удержать и одной. Хотя тут ещё, наверное, всё дело в том, что девушки не сопротивляются.

Женька неловко двинулась, и от этого Максиму в бок упёрлось что-то острое. За время их отношений Максим поднаторел в женский вещах и прекрасно знал, что это — косточка бюстгалтера. Но не знал, как женщины их сами терпят. Зато окончательно перестал робеть перед самими бюстгалтерами — и наловчился их расстёгивать если не одной рукой, то двумя — почти наверняка.

Танька начала возиться первой, всячески показывая, что хватка Максима ей начинает надоедать. Но при этом продолжая прижиматься к его торсу — просто орудуя локтями. Вот у неё лифчик явно был без косточек, так что можно не опасаться и прижиматься к ней всем телом.

Вообще девичья хрупкость Максима завораживала. Вроде Таня и Женя — совсем разные, что внешне, что по характеру. И всё же проскальзывает в их телах что-то неуловимо общее. И что доступно только Максиму. От этого ощущения в паху у него подвело. Но пока терпимо — скорее предупреждающе.

Женино дыхание защекотало самый сгиб между шеей и плечом. Танины тёмные волосы тепло легли на грудную клетку, будто защищая её от чего-то. А потом очень мягкое и тёплое прикосновение возле самого солнечного сплетения. Долгое. Женины руки, не спеша, обвили его за шею и продолжили изучающие движения по плечу. Будто заново знакомились с ним.

Очередной раскат грома грянул страшно неожиданно. И Максим сначала ощутил, как два тела синхронно прильнули к нему, а потом только расслышал сильный удар. Наверное, теперь он будет ценить грозы.

Таня выпрямилась, почти выскальзывая из-под его локтя и поднимаясь на колени. И, наклонившись чуть сбоку, прильнула к уголку губ Максима. И не успел тот ответить на касание, тут же отстранилась. И касание симметрично повторилось уже с другой стороны — уже Женей. Максим машинально прикрыл глаза, о ощущения жара, холода, влаги и нежности стали захлёстывать его с обеих сторон.

Он уже наловчился различать их безотносительно того, с какой стороны тела эти ощущения чувствуются. От Жени — нежные и аккуратные, со скрытой внутри манящей чувственностью. От Тани — резкие и порывистые, как освежающий мятный ливень в разгар летней жары. И смешивающийся между собой в непонятный коктейль, который отзывался внутри тела волнительным буханием.

Его руки, повинуясь инстинктивным порывам, стали искать с девичьими телами большей близости — под Таниной футболкой, около самого пояска лифчика и под Жениной юбкой, возле тонкой тесьмы на подрагивающем и покрывающимся мурашками под самыми пальцами бедре. Мыслей в голове становилось всё меньше. А вот чувства — внутренние и внешние — наоборот, обострились. И отчего-то стали очень слышны капли, бьющиеся о подоконник и мелкими слезинками падающими на стекло. Будто дождь очень сильно переживал, что не может попасть внутрь — к ним.

Женя провела руками по тёмной шевелюре Максима. На вид волосы казались жесткими, словно щетина, на стоило только ладони прикоснуться к ним, как причёска покорно приминалась под ними, словно молодая, свежая поросль на лугу. И легко позволила коснуться нежной кожи головы.

Женина ладонь двинулась чуть вниз, к шее, и наткнулась на неожиданное препятствие — пальцы толкнулись в аккуратную, мелкую руку, принадлежащую Тане. Женя остановилась, и сестра не стала напирать, а торопливо ускользнула с дороги, позволяя чужим волосам свободно ложиться на Женины пальцы. И Женя машинально скользнула ниже. Без желания расчистить себе дорогу, скорее в попытке вернуть себе лёгкое прикосновение. И Танин большой палец осторожно накрыл Женино ребро ладони. И ласково прошёлся туда-сюда, посылая по ладони мягкие, расслабляющие волны.

Таня не смогла сдержать резкого вздоха, когда губы Максима сомкнулись на её шее. Язык коротко скользнул по коже, и мягкое прикосновение будто расширилось, становясь жадным. От этого по телу пошли напряжённые канатики, которые напрягли, заостряя, соски. Танина ладонь сама собой впилась в живот Максима, желая прочувствовать все его плотные мышцы. И сжимая пальцы, будто стремясь себе что-то присвоить. Она приткнулась к Максиму ближе, чувствуя, как влажная дорожка его языка настойчиво стремился вверх, к щеке. И как он впивается, закрывая, в её губы.

Женины руки умело скользнули к его ширинке и быстро справились с молнией — до Максима только донёсся её «вжик» и по члену прошло ощущение свободы. И почти счастья. Если не считать ткань трусов, которая хоть и мягко, но всё же натянулась на влажной головке.

Женя — лёгкая. И всё же её вес приятно ощутился на собственных бёдрах, когда та легко его оседлала. Приятная, тонкая ткань юбки сдувшимся парашютом легла ему на живот, закрывая собой и его, и Женины интимные места. Но для Тани складчатая ткань не стала препятствием — её рука, не раздумывая, скользнула под неё и издевательски замерла прямо на резинке Максимовых трусов. Хорошо, что издевательницей Таня по природе своей не была и, к радости Максима, быстро подцепила её и потянула вниз, высвобождая и стараясь не задеть стоящий орган.

А Женя в это время подцепила за нижние края свою майку и одним движением избавилась от неё — так светлым комом повисла в собранных щепоткой пальцах. А потом и вовсе исчезла, когда Женина ладонь раскрылась. Женя выгнулась к нему грудью — руки завела за спину, в мгновение ока расстегивая замок лифчика. Лямки его тут же ослабели, а чашки перестал обтягивать груди, даруя им свободу. Максима резко подвело снизу.