Танька прижалась к его спине. Женька зарылась лицом в грудь. Сердце успокаивалось. На них медленно опускалась вечерняя темнота и тишина.

Танька заворочалась, устраиваясь на кровати повыше.

— А я ведь проект для универа должна была сегодня делать, — притворно разочарованно прошептала она в макушку Максима.

— Извини, — притворно раскаялся Максим. — Но, скорее всего, в эти выходные с учёбой тебе будет сложновато.

— И вообще — в жизни есть проекты важнее учебных, — сообщила Женька, переворачиваясь на спину и с блаженной улыбкой глядя в потолок.

*Из песни гр. «Иванушки Int» — «Билетик в кино»

Танька удалялась всё дальше. Не то, чтобы специально. Своими незаметными шажками, которых вроде и не видно, она пошатывалась, будто влекомая декабрьскими ветрами в сторону. И вроде как пыталась ускорить приближение автобуса. Все же знают эту примету: решил в ожидании транспорта закурить или психанул и пошёл пешком: и вуаля — автобус тут как тут. Но нет, Таньку влекли в сторону не суеверия. Скользкий, чуть коричневатый снег проскальзывал под зимними ботинками, но Танька не обращала на это никакого внимания. При таких долгих и частых зимах на автомате учишься передвигаться и по сугробам, и по льду, и по остаткам асфальта. И даже почти не скучаешь по лету. Некогда. Слишком долго приходится укутываться перед выходом за границы тёплого дома.

Максим и Женька уже понял, что и к чему, но пока что не подавали виду. А Танька тем временем всё ближе и ближе подбиралась к небольшому загончику, ярко раскрашенному и похожему немного на купол цирка. В это время года практически всё ярко напоминает о празднике, хочешь ты этого или нет. Вот и сейчас над ажурными решётками гордо красовалась завитушками надпись: «Ёлочный базар».

Танька в детстве никогда не канючила перед родителями на предмет покупки игрушек. Ей достаточно было подойти к нужной магазинной полке и сделать глаза чуть круглее обычного. А если этого вдруг не замечали, то можно было глубоко вздохнуть. Но если и этого было мало, то уж приходилось пускать в ход всё очарование и изображать на лице мечтательную улыбку. Обычно после этого нужная игрушка отправлялась за мелкой Танькой на кассу. Видимо, осознанно или нет, но сейчас Таня решила провернуть похожую историю. Пусть нужна ей и не игрушка.

Но и Максим, и Женька, по-видимому, даже вдвоём были морально крепче, чем Стас и Светка с Леркой вместе взятые. Так что упорно не замечали Танькиного манёвра и продолжали беседовать о грядущей сессии. И против ожиданий, Таньку это не расстроило. И в разрез со всеми законами природы и мироздания, автобус тоже не подошёл быстрее. Так что никто не мешал изучать ёлочного многообразия.

Первое, что попадает во внимание — это запах. Какой-то особенно-ёлочный, который не сымитировать никакими ароматизаторами или духами. Он будто даже носом ощущается как исключительно зелёного цвета — и как такое может быть? Какой-то терпкий, полный морозца и посторонних примесей, но сливающийся в безошибочный аромат хвои. И, несмотря на свежесть, будто с примесью янтаря и солнечных лучей, навсегда застрявших в живой кроне.

Оттенок у раскидистых веток был голубоватым, и особенно крупные напоминали пушистые беличьи хвосты. Так и хотелось их потрогать, чтобы убедиться, что на ветках всё-таки иголки, а не пушистый мех. Или украсить, чтобы подчеркнуть их красоту и богатство. Танька сама себе улыбнулась. А когда напоролась на взгляд скучающего, не самого симпатичного продавца непонятного возраста, торопливо состроила недовольную максимально мину.

— Хочешь в этом году живую ёлку? — неожиданно над плечом возникла Женька. Голос её звучал глуховато из-за того, что нижнюю половину лица надёжно закрывало вязаным шарфом.

— Да ну, — против обыкновения наморщила нос Танька. — Пару недель постоит, а потом иголки начнут опадать. Будут ноги колоть.

— Да и вообще, наряжать ёлку — это языческий обряд, — подключился с другой стороны Максим. — И знаешь, чем её наряжали? Внутренностями и кишками животных.

— Фу-у! — ещё сильнее наморщилась Танька. — Тебе бы разоблачения всякие в тик-токе снимать.

— А Снегурочка — это на самом деле принесённая Карачуну в жертву, замёрзшая насмерть девушка, — продолжил ликбез Максим.

— Ты ещё скажи, что Деда Мороза не существует, — хихикнула Женька.

— Нет, ну я не настолько жесток, — усмехнулся Максим.

— Пошли, а то мама с папой нас самих в жертву принесут, — Танька первой заметила приближение автобуса. А родители уж слишком не любили ждать и вполне могли не дождаться, пока их троица соизволит вернуться из кино. И без них уйдут на каток. Не сказав, на какой именно.

А покататься очень хотелось. На коньках и в специально отведённом месте. А не по городским тротуарам.

***

Ёлку они всё-таки купили. Несмотря на то, что совсем скоро она начнёт сыпать на пол острые зелёные колючки. И несмотря на то, что пока Максим тащил её домой, раз десять поклялся больше ни за что и никогда. И ещё столько же, покуда тащил её по лестнице — лифт, конечно же, приспичило отключить на профилактику именно сегодня.

Но когда девчонки, суетясь, принялись разматывать толстые верёвки, опутавшие ствол и, несерьёзно переругиваясь, перемешивать влажный песок в ведре, Максим решил быть не столь категоричным. Несмотря на то, что плечо неприятно тянуло изнутри назад.

В квартиру вместе с живой ёлкой тут же проник запах зимы и свежести. И Максим с удовольствием вдохнул его, перемешанного с лёгким флёром женских духов и привычной уже никотиновой ноткой.

Потом Женька тщательно обмотала тёмный пластик ведра серебряной мишурой, и в её искристости от шевеления воздуха казалось, что ёлка вырастает из ледяной горки.

Дерево было не слишком высоким — всего-то около метра семидесяти. Но из-за пушистости поперёк себя казалось шире. Удивительно, как среди длиннючих иголок не затерялись разноцветные игрушки, которыми они украшали ёлку. Кстати, иголки оказалась совсем не колючими, а очень даже эластичными.

Накинув на ёлку парочку гирлянд — одной оказалось маловато — Максим выключил свет.

— Ва-ау! — получилось у Таньки с Женькой почти одновременно. Переливчатые огоньки, то потухающие, то снова разгорающиеся, отразились в их глазах.

— Теперь осталось только рассказать стишок, — довольная, произнесла Женька. И ткнула сестру в бок. — Тебя поставим на табуретку — чтоб Дед Мороз увидел.

— А тебя Снегурочкой сделаем, — не осталась в долгу Танька. — Макс, как там Снегурочек раньше делали?

— Ничего не знаю, — примирительно пожал плечами Максим, врубая электричество и ненавязчиво обхватывая девушек за талии.

Танька щурилась, и свет будто путался в рыжих волосах. Максим ещё не до конца привык к перемене в её образе — и подсознательно ожидал увидеть перед собой брюнетку. Но природная рыжина больше из принципа не закрашивалась тёмным цветом. Только на самых кончиках ещё сохранился тёмно-каштановый — стойкая краска не спешила покидать волосы.

— Ладно, пойдёмте на кухню, — велела Женька. — Оливье сам себя не порежет, не съест и в холодильнике не прокиснет.

Танька начала прикалываться, что Женька стареет, раз собирается готовить на Новый год оливье. Но следом за сестрой на кухню всё же просочилась. А Максим задержался.

С ёлкой в комнате стало теснее. Но в тесноте ведь не в обиде? Главное, решить, кого положить теперь на диване с краю — он ведь наверняка будет царапаться о нижние ветки. Что-то Максиму подсказывало, что этим кем-то будет именно он. Ну и ладно.

Год кончается. Жизнь продолжается.

Повинуясь непонятному романтическому порыву, Максим взял с полки книжку. Ту самую, в которой когда-то нашёл Женькин телефон. Там ведь было кое-что ещё, напоминающее о смене в лагере «Юннат».

Быстро перелистнулись плотные бумажные страницы. Вот и он. Странный, неизвестный науке цветок. Из трёх совершенно разных соцветий, которые непонятной силой природы объединились в одно.