Со вздохом Таня открыла глаза и увидела перед собой Женьку. Та успела лечь рядом с ней, а сама Таня — развернуться к ней. Максим двинулся особенно резко и приятно, и Таня инстинктивно сжала чужую ладонь, глядя в очень голубые глаза. Которые её почти загипнотизировали. А потом глаза исчезли. Потому что Женька ткнулась влажным поцелуем ей в губы.

От этого всю Таньку потянуло куда-то вниз. Навстречу Максиму. Она сжалась, плотнее обхватывая член и чувствуя каждое его мельчайшее движение. Такое острое и приятное. Такое нужное. Почти как рука Женьки между ними, оглаживающая её напряжённую грудь и плавно скользящую к животу. Чтобы потом вернуться обратно.

Таньке вдруг резко не захотелось выпускать Максима. Захотелось стать ещё ближе к нему. Сжать. Стиснуть. Слиться. Она машинально вцепилась в его плечи и застонала. А тот вдруг стал двигаться медленно, почти остановился. Отчего Таня почувствовала резкий толчок во влагалище. Потом ещё один, какой-то мучительно-протяжный. А потом Максим, ко внутренней её радости снова возобновил движения.

Дыхание перебило. Внутри напряглось абсолютно всё. Замерло. А потом между ног взорвалось так резко, что пульс стал отдаваться в ушах. И каждая клеточка тела будто перевернулась, а потом заняла нужное положение.

Таньке стало расслабляюще-жарко. А Максим уже отстранился от неё, встав на колени и очень резко и шумно дыша. Глаза его были открыты, но вряд ли он кого-то видел. Губы хватали воздух.

Потом взгляд его зацепился за тонкое, лежащее рядом тело, кокетливо закинувшее ногу на Танькино бедро. А успокаивающе-ласкающая ладонь переползла с Танькиной талии на свою грудь. Сжала её, отчего розовый сосок мелькнул между пальцами. А когда ладонь разжалась, то оставила после себя красноватые следы.

Женька стала казаться ему чуть ли не развратной — с этой её шальной улыбкой и манящими, полуприкрытыми глазами. И с тем, как светло-розовый язык размыкает набухшие губы. Наверно, особенно ярко для Максима это оттенялось тем, что рядом с ней лежала, тяжело дыша, Таня, в которую он только что едва не кончил.

Женька была уже сильно возбуждённой. По крайней мере, войти в неё получилось легко и почти сразу до конца. Женька застонала, прикрывая глаза и упираясь ладонями ему в грудь. Не отталкивая, но будто стараясь почувствовать его тело. И сильно сжала ноги вокруг его бёдер. А у Максима сама собой взялась высокая скорость — напряжение после Таньки ещё не успело спасть — только затаиться. И теперь снова набирало мощности, когда попало в знакомое лоно.

Максима дёргало и трепало. Наверное, сильнее, чем за всю его жизнь. Женька казалась ему лучше всех. И Танька тоже. И вообще всё, абсолютно всё внутренне трубило о своей крутости. О том, что всё в этом мире прекрасно, и ещё прекраснее быть просто не может.

Женька обвивала его руками. Влажно дышала в шею. Щекотала его по спине и хваталась за пояс. Стискивала ягодицы. Целовала в ухо, отчего по телу шёл жаркий озноб. Или всё это была Танька?

Хотя какая уже разница — когда плотный узел в паху наливается и грозит лопнуть в любую секунду? Предупреждающие волны уже начинают накрывать тело. Женька стонет подозрительно в такт с ними — наверное, у Максима изменился ритм. Он сам не чувствует. Только напряжение. Только маяту. Только…

Кажется, его оглушило. Это вся внутренняя сила, вся энергия разом и бесповоротно покинула его тело. Оставив после себя только щемящее блаженство и разливающееся счастье.

Оказывается, не самого широкого дивана вполне себе может хватить на троих. Особенно если забить на любое личное пространство и просто прижиматься друг к другу. Чтобы тела стали немного общими. Чтобы общей стала тишина. Чтобы мысли беззвучно, но всё же текли бы в одну сторону.

Уже темнело. На квартиру опускалась ленивая тишина. И вставать не хотелось. Очень скоро и время было узнать невозможно — настенные часы рассеялись без солнечного света. Оставалось только слушать общее дыхание и погружаться, растворяться в нём.

***

Ещё никогда в жизни Танька не была такой осторожной и тихой. Даже когда мама приходила с тяжелого ночного дежурства и всем своим видом, что было ей совсем не свойственно, демонстрировала намерение отправить в мир иной того, кто потревожит её сон. Даже тогда Танька вполне могла себе позволить наступать на полную стопу и передвигаться с высокой скоростью. А сейчас нет. Сейчас можно только делать по несколько шагов в минуту и только на цыпочках — пол в этой квартире очень скрипучий. И очень холодный.

Стиснув зубы, Танька как канатоходка пробиралась по коридору. В руках, словно для равновесия, ком собственной одежды. По крайней мере, Танька надеется, что ком именно её, потому что в ночи не сильно видно. А включать свет нельзя — свет сразу же разбудит Максима с Женькой. Как и скрип. Поэтому скрипа Танька очень старается не допускать.

Одеваться приходится в прихожей и тоже в темноте. Танька только надеется, что не напялила платье наизнанку. Хотя, по большому счёту, какая разница — всё равно на улице ночь.

Главное препятствие — дверной замок, который может громко щёлкать. Поэтому пару минут, прежде чем открыть его, Танька прислушивается к тишине и настраивает внутреннюю скорость. Наконец, задерживает дыхание и одним махом дергает ручку, выскакивает на лестницу и, кое-как захлопывает дверь. Внутренне надеясь, что воров сейчас поблизости нет, и они не будут красть ни Максима, ни Женьку.

Не чуя ног, несётся по лестнице вниз — хорошо, что она освещена и можно не бояться сломать себе что-нибудь. Или сломать кого-нибудь. Хотя последнее Таньку и не очень заботит. У неё колотится сердце и кажется, будто её преследуют.

Оказавшись на улице, она тяжело дышит. От бега. И от радости.

Но на неё тут же накидывается холод. Он же и освежает голову и сердце.

В освещённой фонарном свете ночи Таньке становится чуть спокойнее. Все мысли и чувства отступают на второй план. Сейчас надо просто идти домой. Просто. Идти. Домой.

И Танька идёт. И как-то странно смотрятся обычные кусты, деревья и тропы. Словно из параллельного, словно фантастического мира. Который стоит вокруг Таньки стеной и движется вместе с ней. Хочется быстрее домой. Быстрее к себе. Зарыться под одеяло и уткнуться носом в стенку. Одной. И чтобы уличная темнота оставалась за дверью. Как и все мысли.

Просто. Спать.

* С Днём Рождения тебя.

Ролик ей не нравился. И предыдущий тоже. И тот, что был до него. Но всё равно Таньке приходилось каждый раз принимать телефон Матвея и выдавливать из себя что-то одобрительное. Хотя с каждым разом делать это было сложнее и всё меньше энтузиазма звучало в её хмыканье. Но Матвей этого, кажется, не замечал. Только на последнем, когда у Таньки просело всё терпение и она позволила себе более-менее честную реакцию, вырвал собственный телефон из её рук. Так, что Танькина ладонь беспомощно повисла в воздухе.

Танька со злостью глянула в сторону парня. Тот, что-то бормоча, злостно тыкал в экран. Танька захотелось психануть на него. Ещё бы — заставить её смотреть абсолютно скучные и несмешные ролики, а потом беситься с того, что они ей не нравятся. Она обязана что ли любить то же, что и он? И вообще, с какой стати он не спрашивает, что ей самой интересно, а только долдонит своё?

Всё это, наверное, Танька и высказала бы. Если бы волну злости не сдержало то, что дальше последует.

Нет, насилия она не боялась. Матвей был совершенно не из тех, кто выглядит милым, а на деле — домашний тиран. Но вот того, что Матвей может её прогнать — вполне себе возможно.

И тогда ей будет абсолютно некуда будет деться. Домой идти — не вариант, там может быть Женька. А больше некуда…

С Женькой они избегали друг друга с того самого дня. Просто, проснувшись утром в их комнате дома, Танька обнаружила пустоту. И фотоаппарат на столе. Около которого та самая фотка — Женька и Максим.