— Всего семнадцать лет — и такое… — сетовала недобрая Екатерина Васильевна. — Ты хоть представляешь, что с тобой могло случиться?..

Воспитательница многозначительно покосилась на Максима, и у того сжались кулаки от злости. Его ругают, как нашкодившего ребёнка. И за что?..Да и кому понравится чувствовать себя бестолковым ребёнком в шестнадцать-то лет? И будто он собирался сделать Жене что-то плохое… Раздражение стало закипать сильнее.

— Об этом, Солдатеева, завтра же узнают твои родители, — с каким-то мстительным удовольствием подытожила Екатерина Васильевна, победно глядя на Женю из-под узких очков с толстыми линзами.

Видимо, так она пыталась отыграться на красивой девчонке — красивые девчонки таким, как Екатерина Васильевна, не нравились никогда. Но вместо того, чтобы окончательно пасть духом, Женя вдруг распрямилась плечами и недобро зыркнула на воспитательницу.

Кого-кого, а родителей она не боялась, и это придало ей сил для отпора:

— Тогда ещё они узнают, что ваши вожатые занимаются растлением несовершеннолетних, — как на духу выпалила она.

Марго и второй вожатый с любопытством обернулись на Женьку, а Екатерина Васильевна будто получила пощёчину. Слухи до неё, конечно, доходили, но она предпочитала им не верить, считая это фантазиями девочек. Но, в любом случае, развивать эту тему не хотелось, да и было опасно.

— А ещё у вас около лагеря пешком разгуливают маньяки, и об этом наши родители тоже пока не знают, — подключился Максим.

Екатерина Васильевна зыркнула на него глазами, в которых читалось плохо скрываемое поражение, прикрытое излишним раздражением.

— Ты, Саянов, вообще помалкивай, — попробовала она вернуть себе бразды правления. — После такого-то…

— А что? — окончательно осмелел Максим. — И моим родителям сообщите? Так мой отец за меня только порадуется.

Женя на это поспешила закашляться и только бросила короткий одобрительный взгляд на Максима. Который настолько придал ему уверенности, что ему даже захотелось, чтобы воспитательница на него наябедничала.

— Вот завтра и посмотрим, — твёрдо произнесла Екатерина Васильевна. И больше ничего не говорила до самого Женькиного корпуса.

По пути Женя с Максимом успели попереглядываться, скрывая хитрые улыбки и явно одобряя друг друга. Разогнали их, конечно, без права прощания. Но Максима это не слишком расстроило.

Улёгшись на кровать, он упорно не отвечал на вопросы девятого и только чувствовал, как по кровотоку бежит чистая радость.

А вот Танькины чувства радостными назвать было нельзя.

Ворочаясь с боку на бок, она всё никак не могла убежать от дурацких мыслей.

Зачем она попёрлась за Женькой с Максимом? В момент, когда они уходили с танцплощадки, Танька была уверена: чтобы понять, что сестре ничего не угрожает.

За этим же она издали следовала за ними до самой речки. Ведь там этот псих мог Женьку и утопить… А поняв, что топить её никто не собирается…

Танька и тогда не ушла. А продолжала сидеть за кустами, наблюдая. Конечно, было толком ничего и не видно, но фантазия у неё всегда была хорошая. И что-то вроде злости — или радости? — билось у неё в ушах. И она не могла перестать подглядывать и представлять, представлять…

Голоса тех троих она услышала первой. Ужас сковал её тело и сознание. Надо было что-то сделать…

Сейчас-то Танька понимала, что нужно было кинуться им наперерез, попытаться отвлечь чем-нибудь. Но тогда она сообразила только схватить с земли камень и запустить в нужную сторону. Не в идущих, конечно, а в сторону Женьки с Максимом.

Теперь она убеждала себя, что так они хотя бы успели отпрыгнуть друг от друга, и это хоть немного спасло их от возмездия.

Но всё равно чувствовала себя Танька не только глупой, но ещё и бесполезной. Такая себе королевская ночь.

Когда кто-то старается не шуметь, то шума от него всегда становится ещё больше.

Через поверхностную утреннюю дрёму Максим расслышал осторожную возню в коридоре. Была суббота и, судя по бледной серости окна, ранее утро. Поэтому шуметь в коридоре было некому. Разве что барабашке.

Барабашек Максим не боялся, поэтому повернулся на другой бок. Резко и коротко ударило об стену — как если бы вешалка описала полукруг и врезалась в твёрдую поверхность.

Возможно, это не барабашка, а грабители. Но с грабителями должна разбираться полиция. Или, по крайней мере, взрослые.

Максим открыл глаза и проморгался. Кажется, собственное сознание сыграло с ним злую шутку: потому что он тоже вроде как взрослый.

Поэтому, презрев сонливость и всякий страх, Максим поднялся с кровати и тихо приоткрыл затворённую на ночь межкомнатную дверь.

Ни барабашек, ни грабителей в квартире не оказалось. Максим не без предательского облегчения обнаружил в коридорном проёме маму, занятую утренними сборами.

Не видя его, она подошла к зеркалу и стала красить губы, внимательно глядя на собственное отражение. Максим уже собирался ложиться обратно, но тут из соседней комнаты, не спеша, вышел отец. Вид его полностью соответствовал виду только поднявшегося человека — растрепанные волосы, пижамные штаны и домашняя футболка. Кстати, стиль его, только вставшего, как-то неуловимо гармонировал с маминым, собирающейся на люди.

— Ты куда?.. — приглушённым и хриплым голосом вопросил он.

— Я? — Лиса рассеянно отвела взгляд от зеркала. — На субботник. Я разве не говорила?

Она посмотрела на Игоря удивленно-круглыми глазами, отчего лицо её каким-то неимоверным образом скинуло разом пяток лет.

— Какой ещё субботник в конце сентября? — явно не поверил Игорь.

— Тот, который мы весной прогуляли, — не повела бровью Лиса и, не глядя, забросила в сумку тюбик помады.

Игорь долго и с явным недоверием продолжил на неё смотреть. Лиса была настроена выиграть эту игру в гляделки, но примерно на середине партии махнула про себя рукой и сказала:

— Куда я ещё могу так вырядиться?

Для наглядности она развела руки в стороны, демонстрируя свой наряд. Который очень гармонировал с пижамой мужа. Признаться, даже Игорь с его пониженным восприятием имиджевых тенденций видел, что вид у Лисы совершенно непрезентабельный. Совершенно не соответствующий обычному строговатому костюму преподавателя английского в университете.

Эти джинсы она, кажется, носила, когда Максим ходил в начальную школу, и с тех пор они претерпели все возможные изменения. Лисиных ног они больше не облегали, а висели наподобие шаровар, безбожно складываясь гармошкой на щиколотках и уходя в золотистые ботинки на шнуровке. Ботинки те тоже были из разряда, что если вдруг увязнут в болоте, то все только порадуются. Футболка так же не выбивалась из общего «гранжевого» стиля — бежевая, с вытянутым горлом, украшенная рисунком горделивой кошки. В общем-то, у футболки вид был самый приличный, если бы не скатавшаяся мелкими бусинками ткань на кошачьем бантике.

Положа руку на сердце, в таком виде можно было либо наниматься на работу огородным пугалом, либо действительно идти на субботник.

— Ладно… — рассеянно согласился Игорь. И всё-таки уточнил: — И что вы там делать будете?

Лиса сделала вид, что не заметила лёгкого оттенка подозрения в его голосе.

— Не знаю, — легко пожала плечами она. — Окна мне всё равно мыть не доверят — я до верха не достаю, и они наполовину грязные остаются. Наверное, буду что-то красить или листья со двора сгребать. Хотя, по-моему, желтые листья во дворе альма-матер — это очень романтично и по-английски. Не знаю, чего этим завхозам не нравится.

На последней фразе она закатила глаза, выказывая своё отношения к старомодным завхозам и всем, кто их до такого довёл. На что Игорь хмыкнул и вроде бы окончательно успокоился. А потом опомнился:

— Давай я с тобой съезжу? Помогу там…

— Вот ещё! — фыркнула Лиса. — Мою субботнюю душу они получили, но твою мы должны уберечь!

В подтверждение слов она победно сжала кулак над головой и со всей своей серьёзностью кивнула Игорю. А потом, не выдержав, всё-таки засмеялась. Тем самым смехом, на который у Игоря ещё ни разу не получилось не улыбнуться в ответ.