Максим без особой надежды воззрился на высокие, сходящиеся полукругом створки ворот. Тонкие прутья сразу показались ему бессмысленными — между ними было такое внушительное расстояние, что не протиснуться через них может только очень толстый или очень мускулистый человек. А субтильным зачастую школьникам ничего не стоит встать боком и просочиться на территорию спортивно-оздоровительного лагеря «Юннат».

Название, конечно, не ахти — но чем хуже всяких «Буревестников» и «Ласточек»? По глубокому Максимовому убеждению уныло-официозной сути это не меняет. А значит, ближайшие три недели ему, вместе с гомонящей толпой, предстоит имитировать что-то вроде пионерского прошлого. Но то прошлое, которое не застал даже в родительских воспоминаниях — имитировать сложно вдвойне.

С воспоминанием о родителях на мысли будто набежало облако. Вроде и несерьёзное, но ясности в голове сильно поубавилось.

Будто синхронизировавшись с его внутренней переменой, на дорогу налетел тёплый летний ветер. Он протащил по истоптанной тропе волны пыли и принёс с собой запах бензина и раскалённого металла — автобусы ещё не успели уехать. Их сейчас проверяли вожатые — на случай, если кто-нибудь особо умный решил спрятаться под сиденьем. Это же так весело — уехать в автобусный парк.

От порыва ветра одна из воротных створок со скрипом отползла в сторону. Совершенно не в приглашающем жесте — скорее о чём-то предупреждая своим длинным, надрывным скрипом.

Погода стояла хоть и тёплая, но не солнечная — небо надёжно закрыли низкие, буроватые облака. Словно густой сигаретный дым. Максиму даже почудился фантомный запах гари, и он машинально оглянулся в поисках источника. Но увидел только длинную просёлочную дорогу и бесконечно далёкие леса у самого горизонта. Да уж. Бежать особо и некуда. Наверное, потому никто и не меняет явно декоративные ворота.

Стараясь перекричать шум толпы, вожатые в ярко-жёлтых галстуках призывали строиться парами. А от толпы будущих лагерников дружно исходили страдальческие флюиды — все явно надеялись, что хотя бы вдали от школы не придётся ходить двойным строем. Дальние же ряды всё ещё пребывали в неведении — у практикантов, назначенных вожатыми, явно не успели закалиться учительские голосовые связки.

Кое-как толпу будущих спортивных и здоровых воспитанников удалось организовать в более-менее приличные колонны. И даже двинуть самую мелкую — на вид пятиклашек — в сторону входа. Колонна Максима двинулась в самом конце — после них шёл только самый старший отряд: семнадцатилетки с тенденцией к совершеннолетию.

Не успел Максим толком проникнуться торжественностью момента — всё-таки, первый раз в подобном месте — как его настиг тяжёлый толчок в плечо. Больно. Обернувшись, Максим упёрся взглядом в растрёпанную, поблёскивающую потом макушку. Макушка была направлена в другую сторону, и обладатель её продолжал что-то со смехом договаривать. Видимо, толчок этот был случайностью, и Максим успел расслабить инстинктивно поджавшуюся челюсть. Но когда обладатель макушки развернулся к нему, улыбка быстро покинула его острое, с удлинённым носом лицо. Он сразу насупился, окинул Максима взглядом и на пару секунд задумался, продолжая держать со всеми не слишком ровный строй.

— Извини, — наконец буркнул он, недобро глядя на Максима.

Тот только кивнул:

— Проехали.

Особой злости Максим не испытывал. Да и разбираться с парнем желания совсем не имел. Но Максимова взгляда почему-то многие не любили, даже если сам Максим смотрел безо всякой задней мысли.

«Просто у тебя иногда такой вид, будто ты уже распланировал убийство и свою последующую смену личности», — подшучивала иногда мама. Явно лукавила — на них-то с отцом никакие его взгляды не действовали.

Дёрганый вожатый, за которым их отряду пришлось идти, неожиданно скрылся в воротах. Вернее, его голубая кепка продолжала чуть ли не взлетать на каждом шагу, просто он перестал выделяться своей белой рубашкой и жёлтой петлёй вокруг тощей шеи. И смешался со стайкой ему подобных — ожидающих, когда невысокая женщина обойдёт их на своим коротких ножках и выдаст каждому по связке ключей.

Максимовскому отряду присвоили девятый номер и стали провожать в корпус. Судя по всему, находился он где-то на полпути между Марсом и Венерой. И был, конечно же, тайным — иначе зачем вести всех такими вихляющими тропами, временами проверяя отряд на прочность — то низкой и очень упругой веткой, то обманчиво ровной, а на деле усеянной кратерами дорожкой. Максим уже даже начал подозревать поблизости наличие живого аллигатора. До которого, впрочем, всё равно не дошли — их уже ждало что-то вроде перекрашенной в жетло-красной избушки-без-курьих-ножек. Вместо ножек — столбики на углах, приподнимающие домик примерно на полметра над уровнем земли. У домика было две деревянные лестницы, и к одной из них флегматичная даже со спины вожатая увела пяток девушек. Интересно, когда она успела прибиться? Не иначе прилетела из иного «венерского» измерения.

Вожатый же мужеска пола представился Ильёй и торопливо сообщил, что девятый старший отряд будет жить здесь. Видимо, боялся, что без этого пояснения девятый отряд примет «избушку» за тайный разведывательный штаб или что-то такое. Кажется, Илья был весьма скромного мнения об интеллектуальных и иных способностях своих подопечных и мысленно отсчитывал часы до окончания смены.

Пятёрка парней без его указания выстроилась гуськом, потому что иначе на узкой дровяной лестнице не разойтись. И принялась штурмовать подступы.

Первым волею случая оказался толстый, красного цвета парень. Вразвалочку, склоняясь под весом огромного чёрного рюкзака, он стал перебирать ногами по скрипучим ступенькам. И тут же подвергся словесной критике менее уставших и более расторопных товарищей. Вернее, одного товарища.

— Резче, толстый! — крикнул взъерошенный парень, толкнувший недавно Максима. Он всё ещё шёл позади него, и Максим слышал, как тот шуршит за спиной, нетерпеливо перехватывая ремень сумки.

Парень на ступеньках насупился и стал, кажется, ещё более неуклюжим. Реплики лохматого никто не поддержал. А Максим предположил, что толстого отправили в спортивный лагерь худеть. Вполне здравое и объяснимое решение родителей. Если они, конечно, страдают амнезией и не помнят, какими бывают подростки и можно ли среди них жить тому, кто от них отличается.

Максим оказался у лестницы предпоследним. За ним — только лохматый. Который уже наверняка посчитал толстого метеором — потому что Максим замедлился так, словно за порогом избушки его ждёт вечный урок литературы с разборами психологических портретов старых дворян как образов революции. Но несмотря на это, следующий по пятам парень не возражал.

Переступив деревянный порог, Максим попал в небольшой коридорчик вроде фильтра с поблёскивающими будто глазурь в свете появившегося солнца стенами. Зачем он был нужен — неизвестно, потому что ничего в нём не было — только высокая распахнутая дверь в небольшую комнату и длинный плакат во всю стену, который Максим не стал разглядывать. Сразу зашёл в комнату.

Внутри было, как ни странно, свежо и даже немного уютно: две двухэтажные кровати, стоящие друг к другу углом с резными лестницами, низкий кофейный столик со стилизованными под нечто вроде спортивных кубков табуретками и аккуратный ночник над каждой койкой. Над потолком общая лампа в виде полусферы. И ещё одна кровать в том же стиле, что другие, только одноэтажная. В противоположном углу комнаты. Её Максим и занял.

Свалил прямо на аккуратно свёрнутое покрывало свою дорожную сумку и сел рядом. Тело неожиданно загудело — всё-таки полдня пути не прошли даром. Очень захотелось шевелить утомлённой спиной. А ещё лучше — бухнуться на кровать. Но ещё не время.

Зашедшему последним лохматому парню пришлось занять нижнюю койку прямо напротив окна — через широкий проём только на неё сейчас попадал яркий солнечный свет. Максим постарался прикинуть — если сейчас вечер, значит окно выходит на запад или юго-запад. И утром солнце бить в глаза не будет. Значит, кровать не такая уж страшная. Но лохматому всё равно явно не понравилось это место — то ли от незнания школьного курса природоведения, то ли просто по недоброте душевной. Он нахмурился и бросил в сторону Максима короткий взгляд, будто говорящий: «если б не ты…». Который тот без труда выдержал.