Почувствовав перемену, Такеши отпустил ее и, шагнув назад, скрестил руки на груди. Он смотрел на нее так, что Наоми поняла: выхода не было. Ей придется покориться ему, придется сделать так, как он скажет. А потом… а потом она сможет уйти. Сама. Добровольно. Может быть, увидит маму. Если Боги будут столь милосердны, что позволят ей это — после всего, что должно будет случиться.

— Наоми, — жесткий голос Такеши вернул ее к реальности. — Раздевайся.

* Камон (яп. 家紋, «знак дома»), также мон (яп. 紋, «знак»), монсё (яп. 紋章, монсё:, «родовое изображение») — в Японии — своего рода семейный герб. Камон является в некоторой степени оригинальным знаком рода, семьи или человека, достаточно известного, чтобы иметь личный символ.

Глава 3. Сломленная?..

!!! Рейтинг этой главы — 18+ (горячая сцена)

Деревянными руками, не помня себя, Наоми принялась развязывать оби. Такеши стоял напротив, провожая взглядом каждое движение. Шелковая ткань пояса скользнула к его ногам, и Наоми замерла, взявшись за завязки кимоно.

— Дальше, — приказал Такеши и нетерпеливо дернул плечом.

Дрожащие пальцы не слушались, и Наоми потребовалось несколько минут, чтобы справиться с двумя узелками. Она старательно не смотрела в сторону Такеши, а его взгляд жег ее кожу. Она скинула кимоно с плеч и позволила ему упасть на татами ворохом роскошной ткани.

Наоми переступила с ноги на ногу, слыша странный звон в ушах. Ей казалось, это все происходит не с ней. Это просто дурной сон, и он скоро закончится, и она проснется в своей комнате. И ничего этого не будет. Пусть она выйдет замуж за Такеши, пусть они сыграют свадьбу через неделю, как он и говорил. Пусть ей никого не дозволят пригласить. Пусть…

Ками-сама, пару часов назад она думала, что помолвка с Минамото — худшая вещь, случившаяся с ней. Сейчас же Наоми была бы ей нескончаемо рада. Лучше так, чем быть проданной за долги отца рабыней.

Бесправной. Униженной. Опороченной.

Минамото прищурился, скользя по Наоми почти безразличным взглядом. На ней остался лишь тонкий, просвечивающий хададзюбан — белая нижняя рубашка, едва скрывавшая ее тело.

Такеши любил совсем других женщин. Он любил маленьких, с плавными изгибами, с покатыми, крутыми бедрами и тяжелой, налившейся грудью. Наоми же была высокой — выше многих японок — и угловатой, почти нескладной.

Многолетние тренировки, наказания отца и постоянный страх сточили ее тело, уничтожили приятную мягкость и округлость. Ее грудь была совсем небольшой, а живот по-мальчишески плоским, и Минамото не находил это привлекательным.

Он любил женщин, не девочек. И он ее не хотел.

«Сколько ей лет? — подумал он, по-прежнему не отводя взгляда. — Верно, не больше семнадцати».

Наоми смотрела на него раненым зверьком, и Такеши скривился. Он шагнул к ней, и она отшатнулась, до предела вжимаясь в стену и мечтая полностью в нее впечататься. Он приблизился вплотную — ее прерывистое, частое дыхание щекотало шею — и впервые смог внимательнее разглядеть ее.

Оказалось, что глаза Наоми не болотные, как он подумал сперва, а цвета яркой весенней зелени с вкраплениями крошечных желтых точек. Такеши никогда бы не заметил их, не стой он так близко. На ее скуле он увидел тщательно припудренные синяки, а под носом — затянувшуюся ссадину.

«Такао?»

Наоми с трудом сглотнула, отвернув лицо. Близость Минамото нервировала ее, вызывая необъяснимый трепет. Она вздрогнула, когда почувствовала, как его руки начали собирать ткань хададзюбана, и покорно позволила его с себя снять. Теперь она была полностью обнажена. Такеши перехватил ее запястья, когда она дернулась прикрыть грудь, и прижал их к бокам.

Он провел пальцами по ее оголенным, острым плечам, погладил ключицы. Он действовал нарочито неторопливо, растягивая каждое прикосновение, и Наоми не переставала дрожать. Она не могла его понять. Она знала, что должно случиться, и недоумевала, отчего Минамото делает… все это. Отчего не повалит ее на татами и не возьмет сразу же. Она ведь теперь принадлежит ему. Отчего он медлит?

Такеши хмыкнул, продолжая водить грубыми ладонями по плечам Наоми. Все ее эмоции были написаны на лице: смятение, страх, молчаливая мольба… Он надавил пальцем на ее губу, заставляя прекратить прикусывать, и поцеловал. Она, протестуя, застонала, ладошками уперлась ему в грудь, но Такеши навалился на нее, распластав по стене. Его губы были твердыми и холодными, а ее — изрезанными бесчисленными трещинками, остававшимися после каждого прикусывания.

Такеши прервал поцелуй, отстранившись, взял ее ладони и заставил развязать свой оби. Наоми задрожала еще сильнее, и быстро-быстро забилась жилка на ее шее, выдавая волнение и страх. Она послушно принялась снимать с него кимоно и зажмурилась, когда черная ткань скользнула к их ногам. Ей показалось, она уловила его негромкий, шелестящий смех, и зарделась, тотчас открыв глаза.

Первым, что она увидела, было отвратительное клеймо под левой грудью Минамото. Она подняла вопросительный взгляд, и он, скривившись, обронил:

— Был в плену, — а после сжал ее талию, прижимая к своему голому телу. Такеши укусил нежную кожу на шее, лизнул ранку и сжал зубами мочку уха.

Наоми тихонько охнула, когда он накрыл ладонями ее небольшую грудь и пропустил сквозь пальцы соски. Он не был груб — так, как она ожидала. Не вел себя так, будто у нее нет ни чувств, ни желаний.

«Как долго это будет продолжаться? — в смятении спрашивала она себя. — Как долго он будет… терпелив?»

Ее страшила неизвестность, ведь невозможно было предугадать дальнейшие действия Минамото. Ее страшила и его непривычная мягкость, и неторопливые ласки, и близость.

Она тряхнула головой, осмелившись, и стиснула ладонями его спину, слегка надавив ноготками. К чему было злить Минамото? Наоми уже решила: она уйдет сразу же, как все будет кончено. Она не позволит клейму этого позора пристать к ее коже. А сейчас же… не нужно его злить.

Такеши увлек ее на татами и навис сверху, опираясь на согнутый локоть. Он вновь поцеловал ее — жадно и долго; погладил грудь и ключицы, впалый живот, очертил лобковые косточки, щекоча почти невесомыми прикосновениями. Он грубо сжал бедро, подтягивая Наоми ближе, прижимая к своему паху, заставляя почувствовать свое возбуждение.

Она охнула и широко распахнула глаза, извернулась, губами коснулась его груди, принялась покрывать лихорадочными поцелуями плечи, чувствуя, как Такеши медленно скользит по нежной коже ее внутренней стороны бедра. Она инстинктивно свела коленки, смущенная, раскрасневшаяся, но он надавил, заставляя раздвинуть ноги.

Такеши внимательно вглядывался в ее лицо: как она прикусывала губу, как морщила лоб, как закидывала голову и сводила на переносице брови, трепеща в его руках. Он снял с ее губ очередной всхлип и вошел одним пальцем.

Наоми испуганно дернулась и попыталась отползти, застонала, протестуя, но Такеши одернул ее грубым рычанием, продолжая медленно двигать рукой. Он склонил голову, покусывая ее соски, покрывая влажными поцелуями живот и грудь. Он почувствовал, как Наоми расслабилась спустя минуту и длинно выдохнула, царапая татами. А потом — до крайности удивила его, надавив ладошками на плечи и заставив откинуться навзничь. Она легла на него сверху, поцеловала в шею, провела языком дорожку до яремной вены и нарочито медленно начала ползти вниз, поглаживая широкую грудь и подтянутый живот, покрытые паутиной светлых рубцов.

Такеши хлопнул ее по ягодицам и сел на татами, устроив Наоми на своих коленях и заставив прогнуться в спине, затылком коснуться пола. Он до синяков стиснул ее бедра и вошел — одним резким, быстрым движением.

Она вскрикнула, и тоненькая струйка крови сбежала по ее бедру. Ей было больно, но не так сильно, как рассказывали женщины, и вовсе не хотелось плакать. Такеши навис над ней, опираясь на сжатые кулаки, нагнулся, тягуче сцеловывая с губ стоны и всхлипы, и шумно выдохнул сам, когда Наоми укусила его шею.