Взглянув на солнце, Наоми поняла, что провела на тренировочной поляне больше часа. Ей давно было пора возвращаться, чтобы успеть до пробуждения отца и мачехи. Она вошла в дом с заднего входа для слуг, улыбнулась в ответ на поклон повара и взяла блюдо с фруктами, не собираясь спускаться к завтраку. Неко уже ждала ее в комнате, и вид у нее был явно сконфуженный.

— Токугава-сама велел, чтобы вы были на завтраке, — сказала она, помогая Наоми снять кимоно. — Там будет вся семья. Он хочет рассказать о вашей помолвке.

— О, будто кто-то еще не знает, — язвительно фыркнула наследница Токугава и опустилась в деревянную бадью. Теплая вода помогла ей расслабиться и снять тянущее напряжение мышц, успевших слегка отвыкнуть от серьезных нагрузок.

Она редко виделась с членами клана, особенно с младшей ветвью. Ее никто особо не жаловал: видели поведение Такао и понимали, что он не ценит наследницу, а значит, не стоит и им. Впрочем, Наоми вообще сомневалась, что есть люди или вещи, которые отец бы ценил. Он не заботился о состоянии и положении клана, не волновался о своей чести. Когда-то Токугава были могущественной семьей, но за последние поколения превратились в торговцев и купцов. Еще десяток лет, и такие кланы, как Асакура, Ода, Минамото, Фудзивара и Тайра окончательно перестанут с ними считаться.

Изрядно остывшая вода вернула Наоми к реальности. Она вылезла из бадьи, замотавшись в простыню, разобрала на пряди длинные черные волосы, чтобы те быстрее сохли, и уселась перед низким столиком, за которым обычно занималась каллиграфией. Неко неслышной тенью скользила по комнате, убирая грязные бинты и кимоно, смахивая пыль, вытирая попавшую на пол воду.

Наоми смотрела перед собой отсутствующим взглядом. Ей было страшно, и неизвестность пугала ее больше всего. Что она знала о клане Минамото?

После внутренне резни, устроенной несколько лет назад, клан — хотя о каком клане можно говорить, если от него остались лишь двое? — жил очень уединенно. В поместье не бывали гости, не устраивались приемы и встречи. Двух оставшихся в живых мужчин Минамото видели лишь во дворце Императора и — изредка — в домах других кланов.

Достоверных сведений было ничтожно мало, зато слухов — предостаточно. Чего стоили одни лишь сплетни о расправе, учиненной Кенджи и Такеши Минамото над убийцей их родичей. Или о том, как Минамото наказывают провинившихся крестьян. Или о том, как они обращаются с женщинами. Если хоть часть из них была правдой, то Наоми ждала очень, очень короткая жизнь.

Она вздрогнула и обхватила себя за плечи, почувствовав, что дрожит. Ей не следует верить пересудам людей. О ней иногда тоже болтают, и, если судить по тем разговорам, выходит, что она родилась строптивой калекой, изъян которой скрывает одежда. Иначе с чего бы отцу так не любить свою дочь? А может, она ему вовсе не дочь? Может, мать прижила ее от слуги?..

За подобными размышлениями Наоми провела большую часть утра, пока Неко не напомнила ей о скором завтраке. В четыре руки они ловко управились с кимоно и стянули ее волосы в красивый узел на затылке, украсив его гребнем и двумя длинными заколками с бусинами на концах.

— Не забудьте нанести пудру, — предусмотрительно напомнила служанка, протягивая хозяйке небольшую баночку.

— Даже не подумаю, — Наоми усмехнулась и приложила ладонь к правой щеке, где после вчерашнего вечера уже наметилось несколько синяков. — Для чего мне скрывать их? Будто то, что отец бьет меня, является тайной!

— Такао-сан рассердится.

— И пусть, — она дерзко сверкнула глазами. — Наказывать он меня больше не станет, лицо перед свадьбой портить не посмеет. Так что не вижу, что такого может сотворить со мной отец, чего бы еще ни делал. В любом случае, помолвку с Минамото он ничем перебить не сумеет.

Она улыбнулась с непривычной для себя циничностью и вышла за дверь, чтобы спуститься в большую комнату, где обычно проходили совместные трапезы. В ней собрались уже почти все представители клана, и Наоми улыбалась им, пока шла к своему месту по левую руку от отца. Она видела ответные улыбки, но знала, что они ничего не стоят. Никто из них никогда не заступался за нее, не пытался поговорить с главой клана, не пытался его смягчить.

Ее лицо горело от любопытных, пристальных взглядов, вызванных то ли новыми синяками, то ли известием о ее скорой помолвке с Минамото. Тщательно следя, чтобы не запутаться в длинном подоле кимоно и позорно не оступиться, Наоми просеменила к столу и опустилась на подушечку, коротким поклоном приветствуя мачеху и отца. Недовольный ее опозданием Такао поджал губы, но ничего не сказал. Он взялся за палочки и громко произнес:

— Итадакимас*!

Глава клана приступил к еде, а значит, все остальные тоже могли начать завтрак.

Без всякого удовольствия Наоми подцепила кусочек риса и не успела его проглотить, когда услышала придирку мачехи:

— Почему ты не привела лицо в порядок прежде, чем спуститься?

— Не захотела, — Наоми раздраженно дернула плечом и почувствовала, как в груди теплеет — такое ошеломленное лицо сделалось у Хеби.

«Что ж, — подумала она, разглядывая сидящую напротив мачеху, — пожалуй, напоследок я смогу поразвлечься. Отец не станет меня избивать, а значит, ничто не помешает мне с ней пререкаться».

— Ты нарываешься на наказание? — Хеби склонила голову набок, пристально вглядываясь в падчерицу.

К их перепалке уже начали прислушиваться другие представители клана, и Наоми вдруг сделалось безумно весело.

— Знаете, едва ли вы сможете придумать нечто более изощренное, чем моя помолвка с Минамото, — парировала она и улыбнулась.

— Замолчите обе. И следи за языком, Наоми. До твоей свадьбы еще месяц, так что любые следы успеют затянуться.

Она вскинула взгляд, но сдержалась, крепко стиснув зубы, а Ханами — ее сводная сестра — о чем-то шепнула матери, и они обе рассмеялись. Внутренне уязвленная, Наоми постаралась не подавать виду, что поняла насчет чего, а точнее, кого, была эта шутка. Не хватало распыляться на их мелкие уколы.

— Может, стоит запереть ее в комнате на этот месяц? — Хеби взглянула на мужа. — Это научит девочку смирению.

— И избавит меня от необходимости разделять с вами пищу.

Такао дернулся, темнея лицом.

— Еще слово, лишь одно слово, и я велю высечь. Но не тебя, а твою служанку.

Наоми обожгла его ненавидящим взглядом, но прикусила язык: отец всегда знал, куда бить. Знал он так же и то, что теперь она не посмеет раскрыть рта: своя боль и наказание ее не волновали, но чужие…

— Интересно, матушка, а как поступают в клане Минамото с зарвавшимися женщинами? — мило улыбнувшись, спросила Ханами, и по общему столу зашелестел смех. — Думаю, они знают множество способов, как укоротить язык непослушной жене.

Наоми устало посмотрела на девочку. Ей едва минуло двенадцать, а характер уже отличался особенной мерзопакостностью. А ее мать лишь сильнее это взращивала. Такао же не принимал никакого участия в воспитании младшей дочери, и Наоми находила, что тот попросту разочаровался и в женщинах, и в детях. Все известные ей отцовские бастарды были девочками, и порой это знание вызывало у нее нервные смешки.

Остаток завтрака Наоми провела в молчании, пытаясь не обращать внимания на перешептывания родственников, пытаясь игнорировать обращенные к ней взгляды. Она с трудом дождалась разрешения отца встать из-за стола, чтобы позорно сбежать в свою комнату.

— Как отец вообще мог додуматься и предложить Минамото свадьбу? Не верю, что сватовство исходило от них! Интересно, чем отец их взял? Уж не моим богатым приданым, — Наоми принялась измерять комнату шагами, походя избавляясь от тяжелого и неудобного кимоно. Она лихорадочно соображала, припоминая первую и единственную встречу с Такеши в сознательном возрасте, состоявшуюся год назад.

Ежегодно Император устраивал во дворце большой прием, на котором собирались главы значимых кланов со своими семьями. Такао такие приемы ненавидел: у него не было достойных наследников, которыми можно было бы похвастаться, но он не мог не подчиниться приказу Императора. Поэтому каждую весну, скрепя сердце, брал жену и двух дочерей для поездки в Эдо*. Наоми полагала, что больше всего его раздражает невозможность оставить дома ее.