— Ичиро-сан прав в одном, — ее голос звучал глухо и сдавленно. — Меня будут называть отцеубийцей.

***

Опасения Наоми оказались напрасными: ей не снились кошмары. Отец не являлся ей во сне ни разу с того дня, как она вернулась в поместье Минамото. Может быть, она все же научилась сбегать от себя?..

Потянулись однообразные, наполненные повседневными заботами дни. Первое время она часто ловила на себе заинтересованные взгляды солдат Минамото, но спустя неделю привыкла к ним и перестала замечать. Или же Масато-сан, строго хранивший ее покой, сделал им внушение?

Акико-сан не спрашивала ничего и смотрела на нее с прежним дружеским участием, не отшатывалась и не вздрагивала, если Наоми невзначай ее касалась. Хиаши-сама хорошо воспитал дочь.

Когда-то давно Наоми приняла бы подобное поведение за равнодушие и чёрствость сердца. Сейчас же она называла это уважением к своему покою.

Как и прежде, она толкла с Мисаки травы и готовила лечебные мази, вела строгий учет риса и запасов, разбирала жалобы и недовольства крестьян из ближайших деревень. Но теперь ей было значительно легче: Акико-сан помогала ей и словом, и делом. Она была привычна и обучена любым хозяйственным занятиям, ведь вела дела родового поместья со времен, когда была еще девчонкой — ее мать тоже умерла рано, но отец так и не женился вновь.

Из поместья Токугава Наоми привезла с собой немного риса, лапши и моти, и теперь страх остаться с опустошенными хранилищами понемногу отступал.

Ее дитя росло с каждой неделей, и Наоми с удивлением и радостью замечала, что ей неудобно наклоняться или же присаживаться перед низким столом для обеда. Она стала быстрее уставать, и нередко в середине дня уходила в спальню, чтобы немного отдохнуть. Акико-сан нянчила малышку, и Наоми внимательно наблюдала за ней и по-прежнему не верила, что вскоре возьмет на руки своего сына.

Те дни были для нее глотком воздуха, короткой передышкой посреди всех невзгод и горестей, что вскоре обрушились на них. Спустя время Наоми вспоминала и не верила, что могла быть тогда столь спокойной, столь безмятежной. На краткий миг она почти забыла о войне — наслаждалась скорым материнством и наконец-то свободно дышала, и необходимость разрешить судьбу отца больше не давила ей на плечи.

Утро, когда все изменилось, Наоми запомнила очень хорошо.

С мешочками мыльного корня она шла к дожидавшейся ее Мисаки, когда на дорожку перед ней выскочила запыхавшаяся служанка.

— Госпожа!.. — выкрикнула она из последних сил. — Акико-сан плохо, госпожа!

Наоми разомкнула пальцы, и мешочки выпали из ее рук в пыль.

— Отведи меня к ней! — дрогнувшим, отчаянно звонким голосом приказала она и со всей поспешностью, на которую была способна, устремилась за молоденькой служанкой. Акико-сан она нашла в комнате перед обеденным столом — та горько плакала, уткнувшись лицом в колени, и, кажется, впервые не слышала, каким громким криком заходилась малышка.

Наоми замерла на мгновение, не зная, к кому бросаться первой, но все же выбрала ребенка. Она подхватила девочку на руки и, покачивая, опустилась на татами подле Акико-сан.

— Что, что случилось? — она сжала ее плечо и слегка потрясла, когда увидела закатившийся под стол сверток.

У нее дрожали руки, когда она поднимала его и разворачивала. Столбцы иероглифов прыгали перед глазами, и не с первого раза Наоми смогла прочесть идеально выведенные символы.

Хиаши-сама писал безжалостно. Не писал даже — сек каждым предложением. Ёрико предала их всех, когда в битве сразила врагов отравленными стрелами. Фухито отказался исполнить свой долг и стал отступником. И теперь, как только закончится война, они будут казнены вдвоем.

«Но лучше бы им умереть в бою», — так закончил свое короткое послание Хиаши-сама. Некоторое время в голове Наоми стояла оглушительная тишина. Не сразу она очнулась и поняла, что малышка по-прежнему кричит в ее руках, и по-прежнему плачет рядом Акико-сан.

— Тшшшш, тшшшш, — зашептала Наоми, не будучи уверенной, кого из них она пытается успокоить. — Все хорошо, все хорошо.

На Акико-сан ей было больно даже смотреть. В одну минуту она потеряла брата и названную сестру. И это было неизбежностью, с которой ей никогда не удастся примириться.

В ее душе, равно как и в душе Наоми, до сегодняшнего утра жила надежда. Они обе надеялись, что те, кто им дорог, смогут пережить войну. Что они вернутся невредимыми, и их будет ждать долгая и безбедная жизнь.

И потому обрушившаяся на Акико-сан сегодня правда была столь ужасной. Даже если Фухито-сама и Ёрико-сан вернутся, они будут обречены.

Их возвращение не принесет никому счастья, ведь своими поступками они уже обрекли себя на смерть.

Наоми всхлипнула, когда посмотрела на малышку, которую тщетно пыталась успокоить. Девочка вырастет и не узнает отца и матери. Она, сама того не зная, уже стала сиротой. Неотвратимость — молоточками стучало в голове у Наоми — неизбежность.

Спустя время Наоми удалось увести Акико-сан в спальню. Она дала ей сонного отвара, рассудив, что долгий и спокойный сон поможет ей набраться сил и встретить новый день, который не принесет облегчения. Малышку Наоми оставила на попечение служанок, а сама ушла вглубь сада, забросив впервые за многие недели все свои занятия.

У дальнего пруда, за которым никто не ухаживал последние несколько лет, она остановилась и потянула оби, стремясь немного ослабить кимоно.

— Как так можно, — шепнула Наоми, опустившись прямо в траву. — Как так можно?..

И никакое множество прочитанных трактатов Минамото, никакие знания о бусидо и жизни самураев не могли помочь ей постичь эту огромную, чудовищную несправедливость.

— Что бы ты сказал, Такеши? — она приобрела привычку в минуты отчаяния вслух обращаться к мужу. — Что я — глупа и наивна? Что так ничему не научилась?

Она провела у пруда еще много времени: смотрела на неподвижную гладь воды, которую волновали лишь редкие опадавшие листья. Тени деревьев стали намного длиннее, когда Наоми решила, что пора возвращаться.

Она застала поместье в страшной суете и мгновенно устыдилась своего побега: она никого не предупредила, она ничего не сказала Масато-сану!

По-прежнему глупая, беспечная девчонка! Она никогда не научится.

Наоми решительно направилась к главному дому поместья, но Масато-сан встретил ее на половине пути. Ее сердце ускорило ритм, когда она увидела его осунувшееся лицо.

— Что?! — забывшись, она стиснула его руку, требовательно заглядывая в глаза. — Что-то с Такеши?..

Она увидела, как во взгляде мужчины что-то дрогнуло.

— Госпожа, вы не должны волноваться, — после минутного колебания заговорил Масато-сан.

Он не имел права решать и скрывать что-либо от своей госпожи, но нынче, видят Боги, он уберег бы ее от этой горести любой ценой. Он скрыл бы, сжег, пригрозил смертью за любое неосторожное слово, случись все по-другому. Попади то послание кому-либо из солдат, а не в руки служанки.

Теперь же было бесполезно беречь госпожу и что-либо от нее утаивать. Новость разнеслась по всему поместью, и каждый теперь знал о случившемся. Раньше или позже, но узнает и Наоми-сан.

— Госпожа, идемте.

Она послушно направилась следом за Масато-саном, жалея, что не задержалась у пруда, жалея, что не осталась там навсегда.

Они пришли в минка, где жили солдаты, и по их взглядам она поняла, что случилось. Поняла гораздо раньше, чем Масато-сан вынес из минка небольшой сверток. Гораздо раньше, чем встретила его умоляющий о прощении взгляд. Гораздо раньше, чем увидела перед собой засохшую руку Такеши.

Глава 30. Воздух свободы

«… Кенджи-сама постарел. Я не думал, что когда-нибудь напишу такое о нем. Я не перестаю восхищаться его стойкостью с той минуты, когда начал хоть что-то понимать в устройстве этого мира. Мы росли, и он продолжал оставаться для меня незыблемой скалой. Какое-то время в детстве я думал, что гора Фудзи была названа в его честь. Но вчера я видел, что и гора может сломаться. Пришло письмо из родового поместья Минамото — Тайра отрубили Такеши руку и отправили в качестве дара Наоми — сан.