Она не чувствовала ни боли, ни наслаждения — было неудобно и непривычно, и только изредка внизу живота что-то наливалось в тугой комок. Она подалась вперед, прижимаясь к Минамото ближе, ногами обвила его торс. Ей нравилось и его рваное дыхание, и напряженное лицо, и тихие, сдавленные стоны. Он схватил ее за выбившиеся из пучка пряди, потянул назад, заставляя подставить шею под его быстрые поцелуи-укусы.

Наоми почувствовала, как начали сокращаться его мышцы в оргазме. Он зарычал, больно кусая ее плечо, до хруста прижимая к себе. Такеши дернулся вперед несколько раз, вскрикнул, давя в зародыше громкий, рвущийся наружу стон, выгнул спину, откидывая назад голову и закрывая глаза. А после рухнул на Наоми, впечатав в татами весом своего тела.

Несколько мгновений тишина в комнате прерывалась лишь его жадным, сбившимся дыханием. Глаза Наоми влажно блестели, и она чувствовала его семя, стекавшее по бедру. Ей было трудно дышать: Минамото давил прямо на грудь, и она обеспокоенно заерзала, пытаясь освободиться от тяжести.

Заметив это, Такеши скатился с нее и усмехнулся. Двигаться дальше ему было лениво. Он скосил глаза на Наоми, напряженно изучавшую потолок. Девчонка оказалась не так плоха, как подумалось ему вначале. В ней была искра — он верно разглядел тогда, на приеме у Императора. Искра и стержень. Он заметил, как она сощурилась и растянула губы в узкую полосу. Такеши с легкостью мог угадать, о чем она думала. И убедился в своей правоте, когда услышал вопрос:

— Что будет дальше?

— Поедем в поместье, — на выдохе ответил он и, поднявшись, потянулся до хруста в суставах.

Он взял с татами порядком измятое кимоно и накинул на плечи — в чайном домике стало вдруг очень холодно. Краем глаза он наблюдал за Наоми: та неловко попыталась сесть и зашипела, почувствовав, как саднило между ног. Она обхватила ладонями плечи и зябко поежилась, оглядывая комнату.

Такеши взял ее изорванное фурисоде и подошел к ней, присев на одно колено. Наоми следила за каждым его движением взволнованным, воспаленным взглядом. Верно, ждала чего-то.

Что позволит ей жить. Что даст ей надежду. Что спасет ее честь.

Минамото очень не понравился этот взгляд. Он сам набросил кимоно ей на плечи и молниеносным движением нажал на точку чуть пониже шеи. Наоми не успела даже вскрикнуть, без чувств свалившись ему на руки. Он опустил ее на татами, укрыв прохладным шелком, и, посмеиваясь, вытащил из прически два сен-бона*.

— Неужели думала, я действительно приму их за шпильки?

Такеши внимательно осмотрел комнату на предметы, которыми Наоми сможет нанести себе вред, как очнется — он не сомневался, что она попробует. Забрав с собой сен-боны и найденный ножичек, он вышел в сад.

Вечерняя прохлада приятно бодрила, остужала разгоряченное тело. Под стрекот сверчков и цикад Такеши дошел до ворот, где ждали его люди. Если кого-то из солдат удивило его появление, то вслух об этом заикнуться никто не посмел.

— Кацуо, Масато, — он выделил двоих, и те шагнули вперед. — Ступайте к чайному домику в глубине сада. Там Наоми-сан. Она пока… спит. Дождетесь ее пробуждения и проводите до главного дома. Проследите, чтобы она ничего с собой не сделала.

— Да, Такеши-сама, — одновременно ответили мужчины и, поклонившись, скрылись в темноте сада.

Минамото оглядел оставшихся солдат:

— Мы уедем ночью.

Он не спешил возвращаться в дом главы клана и брел по саду, наслаждаясь вечерней тишиной. Гравий шуршал под его шагами, и где-то вдалеке у искусственного пруда кричала ночная птица. Такеши кривился, представляя, как встретится скоро с Такао и скажет ему, что сразу же заберет Наоми в поместье.

Он не терпел многих традиций древности и, верно, отказался бы от проведения традиционного свадебного обряда, даже если они не задумали бы это с отцом. Как наследник клана Минамото и его глава во время отъездов Кенджи, он бывал на торжествах во многих знатных кланах и каждый раз прикладывал усилия, чтобы остаться, чтобы не выразить открыто свое пренебрежение.

У нынешней знати не было ни чести, ни достоинства. Потомки купцов, ремесленников, торговцев, купивших себе имя и положение при дворе звонкой монетой, а не выковавших его сталью меча, не обагривших кровью врагов, не отдавших жизнь — лишь бы не обесчестить его. Что они знали?.. Верили в своих глупых Богов, соблюдали традиции, придуманные такими же ничтожными, как и они.

Дикое стадо, не способное разобраться с собственной жизнью, а потому — оглядывающееся на всех остальных, следующее за пастухом, подчиняющееся его приказам, какими бы глупыми они не были.

Клан Минамото издревле был кланом воинов, что служили одному императору и только ему. Мужчин здесь воспитывали мужчинами, а не тряпками, которыми будут понукать, за которых будут решать всё старшие родичи, а после — Боги, монахи, традиции.

Которые были ни на что не способны.

Истинных самураев — воинов, а не слуг — оставалось все меньше. Им на смену приходили наемники, деньги или желторотые юнцы, лишь недавно выпущенные из-под материнской юбки.

Такеши хотелось плевать, когда он встречался с такими во дворце. Он презирал их и даже не скрывал этого. Он мог позволить себе эту роскошь, а они — нет. Потому что на его поясе всегда висела катана, на их же — лишь тугой кошель.

Токугава был некогда славным кланом. Сильным, влиятельным. Каких-то пятьдесят лет назад с ним было невозможно не считаться. В то время Такеши не удалось бы сделать то, что он собирался сделать сейчас. Такого позора Токугава не допустили бы. Было и брезгливо, и самую малость жаль — но глупо сетовать на слабость клана, ведь Минамото это только на руку.

Подумав о Такао, он вспомнил Наоми и свое удивление: иссушенная фигура, кости и мышцы вместо привычной женской мягкости. А после он заметил отметины на ее спине — такие оставляет порка — и понял. Понял, зачем девчонка тренировалась, понял, отчего так неловко ходила в гэта, отчего казалась изнуренной.

В его клане считалось позором наказывать девушек. У каждой был мужчина — отец, брат, муж — который воспитывал ее, и именно он отвечал и был виноват в том, что его женщина не умела себя достойно вести. Как человеку, не умевшему сладить с женщиной, можно доверить вести переговоры или возглавлять бой?

«Отец верно тогда посмеялся над Такао. Нужно быть слабаком, чтобы не мочь справиться с дочерью без палки».

Такеши повел плечами, когда почувствовал капли дождя, просочившиеся сквозь густые ветви деревьев. Стало холоднее, но погода мало его заботила. В детстве отец гонял его босым по снегу в мороз — что такое вода по сравнению с этим?

Он поднял голову, и ветки сакуры, прибитые дождем, коснулись его лица. По губам Такеши пробежала непонятная усмешка, он сбросил нераспустившиеся бутоны со лба и волос и быстрым шагом пошел в сторону дома Такао, решив, что пора со всем покончить.

***

Было холодно.

Она поджала ноги поближе к телу, пытаясь согреться, когда острая боль в затылке окончательно ее пробудила. Наоми с трудом открыла глаза и приподняла голову: тело слушалось ее неохотно, будто через силу. Она обнаружила себя лежащей на татами и укрытой разорванным фурисоде.

Она тупо моргнула, пытаясь осознать и вспомнить произошедшее, и болезненно скривилась, прикоснувшись тонкими пальцами к вискам. В голову будто вкручивали длинные гвозди — такой сильной была боль.

Наоми облизнула пересохшие губы и села, кутаясь в кимоно. Сознание вернулось к ней одним резким толчком: вспомнила разом и минувший вечер, и то, что случилось в чайном домике.

«Минамото усыпил меня, — она погладила тыльную сторону шеи, поморщившись. — Зачем? Думал, я буду мешаться?».

Внезапно мелькнувшая мысль почти ослепила ее, Наоми вскинула руки, торопливо ощупала пучок. Сен-бонов не было. Она огляделась, принялась осматривать татами, оглушенная стуком своего сердца. Что ей делать без них? Что делать?!

Она кинулась к низкому столику в углу и не обнаружила на привычном месте небольшого ножа. Из ее груди против воли вырвался горестный стон, и Наоми стиснула кулаки. Сомнений не было: Минамото забрал и сен-боны, и ножичек. Догадался, что она задумала?