— То есть вы приедете, попросите — и завод запустится?
— Между прочим, моя фамилия — Серова. Таня Серова.
— И что? А… понятно.
— Ничего вам не понятно, я даже не родственница, но там — и я даже знаю кто конкретно — подумает точно так же, как и вы. В конце-то концов, чем вы рискуете? Если меня возьмут там за задницу, то скажете, что я просто бланк у вас со стола украла…
— А как вы в Германию попадете?
— У меня хорошие подруги туда через день летают, грузы всякие возят. А я — маленькая, самолет не перегружу…
— Девушка, вы определенно сошли с ума…
Шэд огляделась: в крошечной комнатушке в подвале, служившей начальнику хозотдела кабинетом, никого не было, да и за дверью было тихо…
— Тогда еще раз напоминаю: если что, то я у вас бланк украла.
— Какой?
— Вот этот: с печатью и вашей подписью. Кстати, смело говорите, что подпись тоже поддельная. Да свидания!
— Ну точно сумасшедшая! — подумал начальник хозотдела, так и не заметив, что у него из жизни куда-то пропали пять минут…
В субботу вечером, то есть около шести, Таня, забежав на минутку на «табуреточный завод» и попросив Клима Мироновича ее дождаться, появилась в кабинете первого секретаря райкома.
— Белоснежка, рад тебя видеть… надеюсь, что рад. Или ты опять чего-то придумала?
— Ничего я не придумала. Товарищ Егоров, как вы наверняка знаете, в стране не хватает мебели.
— Значит придумала. Ну продолжай…
— Повторяю: я ничего не придумала. В стране мебели не хватает, а на табуреточном заводе места нет для расширения производства. При том, что рядом с третьим госпиталем просто так пустырь простаивает.
— Давай поподробнее…
— Кирпич есть, цемент…
— Третью цементную печь на неделе запустят, а дальше?
— Стекло тоже есть, но нужна направляющая воля партии. И люди, которые к ноябрю цеха новые выстроят.
— Люди… людям нужно зарплату платить…
— Месяц, сто человек…
— Это уже тысяч тридцать-сорок.
— Вы про премию мою уже слышали? Я Миронычу на счет артели двести переведу, а не хватит — то и добавлю. Черт, я же в сберкассу никак не успеваю… нотариус до скольких у нас работает?
— Суд до семи, она еще на работе.
— Тогда к ней зайдем, я вам доверенность выпишу, сами деньги переведете.
— Ладно, я займусь. Слушай, а облигации военного займа? Город план недовыполняет…
— Федор Савельевич, Федор Савельевич… знаете же, что я даже не комсомолка и патриотизма во мне ни на грош. Табуреточной фабрике ведь не только здания нужны, но и станки всякие, опять же материалы и прочее. А новым артельщикам и жилье потребуется, которое тоже выстроить бесплатно не выйдет.
— У тебя весь патриотизм на ехидство переработался. Но на твоем ехидстве у нас даже немцы патриотами СССР стали. Мне Георгий Николаевич сводку спустил: по стране у нас немцев чуть больше четырех сотен советское гражданство запросили, и из них больше четверти в Коврове и с полсотни во Владимире, причем все из твоих пациентов. Слушай, может ты все же в партию вступишь? Я рекомендацию…
— Я артели заказ большой принесла, от университета. Но, чтобы его выполнить, мужикам потребуется еще довольно много леса… березы.
— Ты что, первый раз ко мне пришла? Я же все твои хотелки не запомню!
— Не первый, просто я не хочу, чтобы вы при прочтении вот этой записки меня за глаза ругать стали. В глаза — оно как-то душевнее получается.
— Ох, и не завидую я твоему будущему мужу! Ладно, ты партию не подводишь — и партия тебя не подведет. У тебя всё на сегодня? Тогда пошли к нотариусу, я тебя потом за глаза пообзываю…
Клим Миронович на простой Танин вопрос ответил несколько замысловато:
— Тут ведь, понимаешь, нужно считать почем лес нам обошелся, а он когда за деньги, а когда и забесплатно. Опять же, лак-то из лаборатории мы получали, и цену я вообще не спрашивал. А парни наши работали-то с душой, не за деньги…
— Клим Миронович, я не из любопытства спрашиваю. Есть заказ, большой, от университета. То есть будет, как только университет узнает, сколько заказ стоит: там-то люди важные, им сначала смету подавай, потом сто бумаг подпиши…
— Татьяна Васильевна, а сразу сказать? Я думал, ты еще кому из подруг, а вот ежели государственный заказ… сейчас, погодь две минутки. Вот, — продолжил он, раскрыв какую-то тетрадку, — тут у меня все записано. Только учти: это не по тем, что мы для тебя делали, а вообще… значит, лес, скобянка, а петли мы наверное на заводе закажем, нам много самим не сделать… так… и лак из лаборатории, но это нужно будет отдельно у них спросить. В прошлый раз они говорили, что вроде восемнадцать рублей за банку… это мы для табуреток брали, а на шкаф с кроватью полбанки… четыреста восемьдесят шесть рублей. Я парням зарплату по средней посчитал, нормально?
— Вполне.
— И сколько таких кроватей нужно?
— Для начала, думаю, восемьсот штук хватит, а там посмотрим: в Москве университет не один общежития держит.
— Сколько⁈ Да мы столько за год не сделаем! То есть за год-то и сделаем… наверное.
— Ясненько… поэтому на счет артели товарищ Егоров в понедельник положит двести тысяч. Из которых будет платиться зарплата тем рабочим, которые на пустыре за госпиталем два новых цеха мебельного завода к ноябрю построят. А с тебя — список нужного оборудования, которое на фабрике понадобится. В следующую субботу прилечу, и список должен быть готов: я в Германию слетаю и там все куплю. В смысле, заказы на оборудование по тамошним заводам распихаю, а что готового есть, то сразу к вам отправлю.
— Это как?
— Это так. На стройку товарищ Егоров кирпич, цемент и стекло обеспечит, столярку сами сделаете. Рамы там оконные, двери… ладно, я пошла уже, а ты еще подумай, где еще народу в артель найти.
— А…
— А жилье для новичков немцы строить будут, им платить тоже из этих денег. Не хватит — я добавлю.
— Так это все ты…
— Мне мою премию до старости не проесть, не пропить. А людям мебель нужна. Ладно, пойду уже…
Вечером в воскресенье Таня зашла к коменданту аэродрома. Александр Евгеньевич как-то умудрился приписать Ковровский аэродром к дальней авиации, а комендантом там стал Максим Федорович Плетнев, бывший комендант аэродрома в Сальске: его по Таниной просьбе сюда Голованов перевел, под обещание «подлечить подполковника до летных кондиций».
— Максим Федорович, это что у нас за чудо на взлетке готовится к отправке?
— Это, Татьяна Васильевна, нам машины меняют. Старые Юнкерсы на новые. Очень удобно: летчикам переучиваться практически не требуется, а машины и груза втрое поднимают, и летят быстрее… и дальше.
— Что быстрее — это радует. Я к вам вот по какому вопросу: мне в следующее воскресенье нужно будет в Берлине побывать, вы договоритесь о рейсе с товарищем Головановым…
— Это как?
— У вас же связь со штабом Дальней авиации есть? Позвоните, позовите маршала к телефону, скажите, что Тане Серовой срочно нужно в Берлин, пусть коридоры выделят.
— Товарищ подполковник, я ваше чувство юмора уважаю, но…
— Кстати, как нога?
— Должен сказать, что врачи здесь, в Коврове, просто чудеса творят. Мне уже летную годность вернули, я как раз на двести пятьдесят второй машине и норматив сдать успел. Пока только на второго пилота…
— Вот вы со мной в Берлин вторым пилотом и полетите. А кто на первого уже из девочек сертифицирован?
— Да все уже… — с некоторой досадой в голос ответил подполковник. — Один я здесь в курсантах хожу…
— Марина! — Таня помахала рукой идущей к самолету летчице. — Я уже здесь!
— А почему не в самолете?
— А потому что не поняла, что за самолет такой тут стоит. Мне же никто не сказал, что машины поменяли.
— Не поменяли, пять старых у нас остаются, пока остаются. А эти — их сначала пять штук придет… две уже пришли. А остальные только в начале года на такие же поменяют. Или не поменяют, разговоры разные идут: куда-то ведь грузы небольшие, а эти бензин жрут хоть полные, хоть пустые. Не надоело тебе так каждую неделю мотаться?
