1) Окрестные деревни, снабжавшие боярские дворы полотнами, скатертями и убрусами в порядке феодальной повинности.

2) Иранско-византийские мастерские шелковых и златотканных материй. Киев был долгое время (до крестовых походов) главным поставщиком этих тканей в Западную Европу. Множество их, разумеется, оседало на Руси[826].

3) Фрисландские суконные мастерские, снабжавшие своими изделиями значительную часть Европы. «Ипское» сукно в большом количестве привозилось в Новгород, Полоцк и Смоленск.

Но, тем не менее, прядение льна и шерсти производилось и женами ремесленников, и боярынями, и княжнами, как об этом можно судить по частым находкам пряслиц и в рядовых избах, и в составе драгоценных кладов, где шиферные пряслица находились рядом с жемчугом, эмалью и золотом.

Недаром летописец XII в. поучительно цитирует притчи царя Соломона, где речь идет об обязанностях хозяйки дома: «… дееть бо [жена] мужеви своему благо все житие. Обретши волну и лен, сотворить благоупотребьная рукама своима… Руце свои простираеть на полезьная, локъти же свои утверждает на вретено… Не печется о дому своемь муж ея, егда где будеть — вси свои ее одени будуть…»[827] Возможно, что ткацкое дело в боярских и княжеских дворах было в руках женской половины дворовой челяди, руководимой хозяйкой, которая иногда и сама — «утверждает локти на веретено», что считалось наиболее приличным времяпрепровождением для знатной женщины в средние века.

Таким образом, городское домашнее производство было четвертым неремесленным источником получения тканей. Тем ценнее для нас одинокое свидетельство о смерти на поле Липецкой битвы в 1216 г. новгородца «Иванки Прибышинещя Опоньника»[828]. «Опона» — суконная ткань, следовательно, «опонник» — сукнодел, ткач.

Наличие в Новгороде в начале XIII в. ткачей-суконников представляет значительный интерес.

Можно предполагать, что выделение городских специалистов-ткачей, обособившихся от княжеского или боярского двора, началось именно с обработки шерсти, а льняная и конопляная ткань долго еще была по преимуществу деревенской.

Ткани зачастую украшались разнообразными вышивками золотыми, серебряными и шелковыми нитями. Особый интерес представляет наличие набивного рисунка, воспроизводящего на шерстяной крашенине орнамент византийских тканей. Изученные Л.И. Якуниной фрагменты тканей найдены в кургане XI–XII вв. близ Стародуба[829].

Для набойки рисунка резались специальные деревянные набойные доски. Экземпляр такой доски из Старой Рязани хранится в Рязанском музее[830].

Наличие в древней Руси набойного дела может свидетельствовать о появлении специалистов-ремесленников, занятых выделкой тканей.

Особым разделом городского ремесла было переписывание и украшение книг. Хорошая изученность вопроса освобождает меня от рассмотрения деталей процесса изготовления книги[831]. Остановлюсь лишь на одной стороне книжного дела, а именно — на степени ремесленной самостоятельности его и независимости от церкви.

Если мы разобьем всех известных нам писцов XI–XII вв. на две группы по признаку отношения к церкви и расположим их в хронологической последовательности, то получим следующую таблицу:

Учитывая всю неполноту и случайность данной таблицы (материал для которой почерпнут из книги Е.Ф. Карского), мы можем все же сделать из нее некоторые выводы.

За два столетия русской письменности до нас дошли 25 подписей писцов. Семь из них принадлежат духовным лицам (попы, дьяки, пономарь), а восемнадцать — писцам, не указавшим своей принадлежности к церкви. Их мы вправе считать писцами-ремесленниками, которые в XIII в. уже определеннее называли себя «мастерами»[832].

Очень интересен и хронологический момент: на протяжении XI в книги пишутся церковниками, но в конце XI в. в Новгороде Великом возникает ремесло «книжных списателей», и дошедшие до нас книги конца XI и XII вв. принадлежат почти исключительно светским мастерам, соответствующим 72 % всех известных нам по именам писцов.

Новгородское происхождение большинства дошедших до нас рукописей свидетельствует о появлении книгописных мастерских в Новгороде в конце XI в.

Наблюдения над почерками рукописей, совместные подписи некоторых писцов на одной книге и изучение поправок, внесенных одним писцом в текст другого, привели исследователей к установлению разделения труда между писцами, наличия мастеров и их помощников. Так, например, Н.М. Каринскому удалось установить, что дьяк Иоанн, писец Святославова изборника, пригласил от себя помощника, стоявшего в подчиненном положении к самому мастеру[833]. Подчиненное положение писцов-подмастерьев явствует из того, что их имена не всегда даже указывались в подписи; книга писалась в мастерской, а подписывал ее только старший писец. Такое же деление между мастерами и подмастерьями существовало и у художников-миниатюристов[834].

Сложное дело «постройки» книг неизбежно требовало участия следующих специалистов: 1) кожевников, готовивших «харатью» — пергамен; 2) писцов; 3) златописцев и художников, исполнявших миниатюры; 4) переплетчиков-ювелиров.

Большинство городских построек было деревянными. Из дерева строили дома, городские стены и башни, мосты; бревнами мостили улицы и площади. Построить город значило в древней Руси «срубить город», настолько неразрывно были связаны представления о городе и о деревянных зданиях. Из дерева делали ладьи, колы (телеги), стенобитные орудия, домашнюю мебель. Из дерева же резалась различная посуда и утварь: бочки, кади, оковы, корыта, ковкалы (чаши), дежи, уполовники, ложки, резные ковши и т. д.[835]

Совершенно естественно, что в условиях города XI–XIII вв. вся эта масса деревянных вещей не могла быть произведена внутри каждого хозяйства. Если для деревни мы не могли установить наличие плотничного и столярного ремесла и ограничились только указаниями на бондарное, то для города мы располагаем большим количеством сведений о ремесленниках — плотниках и столярах.

Плотников называли древоделами, а столяров — теслями, теслярами (от глагола «тесать»). Специалисты по крупным постройкам назывались городниками или огородниками[836].

Плотники не могли уже быть сезонными ремесленниками, совмещавшими свое ремесло с земледелием, так как время плотничных, работ, лето, совпадало с полевыми работами. Зимой готовили бревна для строек, весной лес пригоняли в город плотами, летом строили. При постройке церкви в Вышгороде князь Ярослав «повѣлѣ дрѣводѣлямъ да приготовлять древо на согражение церкви, бе бо уже время зимно [курсив наш. — Б.Р.]… и наставшю лѣту, възградиша…»[837] О плотничных работах подробно говорится в Киево-Печерском патерике и в Сказаниях о Борисе и Глебе, где речь идет о постройке церквей и монастырей. Отсюда мы можем почерпнуть крайне интересные сведения об организации плотников. Задумав построить церковь в Вышгороде, князь Изяслав Ярославич «призвав старейшину древоделям, повеле ему церковь возградити… старейшина ту абие собъра вся сущая под ним древоделя, скончав же повеленное ему от благоверного, и в мале дней возгради на назнамеване месте». Здесь перед нами артель плотников со своим старейшиной во главе. В этом же сказании упоминается огородник Мироне и старейшина огородников Жьдань[838]. Возможно, что поставщицей плотников была богатая лесом и бедная хлебом Новгородская земля. В самом Новгороде издревле существовал Плотницкий конец, а новгородцев иногда называли собирательным именем плотников. Так, например, когда в 1016 г. 40 000 новгородцев, пришедших с Ярославом, три месяца стояли на берегу Днепра под Любичем против киевских войск Святополка, то «нача воевода Святополчь именем Волчий Хвост, ѣздя възлѣ берегъ, укаряти Новгородцѣ, глаголя „почто придосте с хромьцемь сим? а вы плотници суще а приставим вы хоромовъ рубити нашихъ“»[839].