— И это всё? Это и есть вся мощь таинственного Леса Астути!?

Он рычал и бил себя в грудь, хотя перед ним никого уже не было. Эванс из кустов выбираться не спешил.

Из пустоты появился коротышка. Один. На его боку висели деревянные ножны. Он шёл на полусогнутых. Та же серая кожа, то же вытянутое лицо, те же длинные уши, короткие чёрные волосы. Он одет был в сшитые шкуры, на ногах подбитые деревом сандалии. Ни брони, ни амулетов, ни магии даже в нём не чувствовалось.

Эванс видел, как выставил перед собой шпагу Бальдур, как нанёс сдвоенный колющий. Коротышка даже не достал меча. Он лишь сместился на шаг и колющие пронзили пустоту. Бальдур не растерялся, сделал шаг в сторону и описал мечом дугу. Коротышка лишь пригнулся и сделал два быстрых шага. Вот сейчас должен он был бы достать меч. Но Бальдур отпрыгнул, разрывая дистанцию, а коротышка так и не достал меч.

Бальдур не открывался, наносил один удар за другим, режущие, колющие, грамотно менял стойки, но всё было в пустоту.

— Кто ты? — запыхавшись, с глазами, полными страха, спросил дуэлянт.

— Имя мне Эки, и я Клинок Астути, — холодно заявил коротышка. — Я дам тебе уйти, но ты никогда больше здесь не появишься.

Он не разгибался, рука его всё ещё лежала на мече. Бальдур, запуганный до усрачки, сглотнул и коротко кивнул, семеня вначале задом, а после отправляясь в бег. Эванс вырвался из кустов, когда Бальдур пробегал мимо. Он позволил себе остановиться, глядя как и каменная ящерица, и группа маленьких уродцев собирается на вытоптанной поляне.

— Вы уже проиграли! Энкерто Игацио не остановится перед каким-то там лесом!

Девушка натянула лук, положив на тетиву короткую стрелу, однако один из коротышек поднял руку, требуя прекратить.

— Передай Энкерто, что в следующий раз мы щадить никого не будем, — заявил он.

Фикри Лестари

Как же прекрасно было вспоминать об этой победе. Он — Фикри Лестари — с призванным духовным медведем Эбо, Дика Лестари, его невеста, верхом на мраморисе Ззо, старый мастер порталов Рико, что действовал из тени, и Клинок Астути — Эки. Они все его старые приятели. И тогда они прогнали кровавого недруга взашей, но не просто, а милосердно.

Это благородство тогда казалось уместным. Запугать врага иногда важнее, нежели просто истребить. Если лес забирает жизни, его нужно исследовать — так думали люди. А ежели в лесу сидит злой сосед, который не пускает, тогда можно и подумать, может и не стоит это место исследовать, всё ведь и так понятно.

Нужно было не отпускать того фехтовальщика, прикончить его, как делал Эки десятки раз до этого. Одним ударом снести голову. Может быть меньше детей болталось бы на старом дубе, видавшем самих Ушедших Богов.

Впрочем, это ничего бы не изменило.

Они знали, как драться с врагом, но совершенно не знали, что делать, если врага нет.

Через две пятерни в Леса Астути впервые за всё время пришла зима и длилась она столько, что весь урожай был съеден, новый не вырос, звери принялись голодать, его соплеменники принялись голодать и умирать. И лишь тогда пришли они, их было много, но тот человек… С неряшливой щетиной, с грязными короткими волосами, в грязной куртке, грязных ботинках, с ржавым мечом на поясе. Вместо глаза у него был лишь стальной шарик. Но он, такой оборванный и грязный, швырялся молниями, а свет, обычно дающий жизнь, в его руках испепелял кобольдов, словно муравьёв. Многие умирали с проклятьями в его адрес — Эванс Рид, так его звали.

В деревнях в Лесу Астути творилось то, что тяжело было вспоминать. Многих увели в рабство, ещё больших убили, некоторых оставили доживать свой век в разрушенных домах. Однако он — Фикри Лестари — знал, что лучше так, чем смерть. Он обещал себе, что вернётся, что остановит того, кто сеял смерть на их континенте. Врагу мало было этого континента. Разрушив здесь всё, до чего можно было дотянуться, он отправился дальше, на Гаулёр.

Под ногами пискнуло и Фикри поднял в руки небольшую крысу, которая тут же рассыпалась пеплом, а в голове пронеслась вспышка.

Духовный зверь

Крыса бежала, петляя меж балок. В её голове не было ничего. Даже привычных ощущений радости от пребывания в изобилии пищи. Она ощущала себя живой, но не более. Волей своей она не обладала в полной мере и сейчас её хозяин позволил ей удовлетворить любопытство. Что ж, это хорошо.

До её ушей доносились обрывки фраз, не имеющие никакой важности. В нос ударяли пряные ароматы сыра и вяленого мяса. Она бежала всё дальше и дальше. Пару раз ей приходилось растворяться в тени и замирать, ожидая, пока пройдёт очередная группа матросов. Пару раз она останавливалась, чтобы вспомнить, была ли здесь вчера.

Вот и сейчас она стояла на перепутье. Среди ящиков и бочек, мимо кают со спящими матросами, она бежала к щели в полу, которую заприметила ещё вчера. Из неё неприятно веяло холодом, сухим и колючим.

Она сунула голову, замечая балку и прыгнула на неё, погружаясь в полумрак. Подбежав к краю балки любознательная крыса заглянула вниз, в темноту. Она тут же отшатнулась, ожидая увидеть дно большого куба, достающего почти до дна корабля, может быть бочки на дне, может быть составленные ящики. Но она увидела что-то: шевелящуюся скалу, покрытую инеем. Скала мерно дышала.

Крыса подалась назад, замерла, решая убежать или обнюхать. Очень хотелось обнюхать, она раньше такого не видела. Хозяин будет доволен.

Она всмотрелась в огромную скалу и увидела, что короб со дна до самого потолка занят большим телом: лысый, с бугрящимися мышцами, с сего-синей кожей, покрытой инеем, скрестив ноги и положив голову на грудь мерно вздыхал великан. Там в темноте на полу были какие-то вещи, но она не могла их рассмотреть, направляясь по балке дальше.

Она уже почти добежала до конца балки, как великан пошевелился. Крыса замерла, переставая быть. Она растворилась тенью и это было необычно. Она знала, что она есть, но её не было — хозяин помогал ей прятаться. Однако великан лишь шевельнулся, после чего его дыхание, тяжёлое и гулкое, стало снова лёгким. Крыса побежала дальше.

Туда, где её ещё не было, и где по мнению хозяина должна была быть самая важная комната. Она вылезла с другой стороны, там, где у выхода должно было быть полно охраны, потому уже вторую пятерню она не могла сюда попасть через главный вход. Спускаясь по небольшой лестнице, она увидела, что здесь было ответвление — путь влево. Не думая совсем, она нырнула туда, потому что там было темнее.

Там невкусно пахло.

Оттуда доносились стоны.

Там она быстро уткнулась в холодное и мёртвое тело.

Стальные решётки, прутья, кованые двери. За решётками, словно звери, в кандалах были аэльи: люди, равульфы с фельпуррами, низушки, эльфы. Их было не так уж и много, иногда по двое-трое в камере, иногда по одному. Чаще, конечно, они были уже мертвы. Но одна была жива. Хозяин сказал её осмотреть.

В ней не было ничего особенного. Серое тело в меховой накидке, поникшее, сидящее в углу. Тонкие черты лица. Чёрные волосы. Глаза прикрыты, губы разбиты, на лице синяки, ногти содраны, правое ухо лежит, левое порвано. Лишь в носу осталось маленькое колечко из лунного серебра. Крыса уже собиралась уйти, но хозяин приказал остаться ещё, и она осталась, но недолго.

Она добежала до конца клеток, упёрлась в дверь, отмечая себе цель для завтрашней вылазки. Назад она шла более осторожно, и стоило открыться двери, как она шмыгнула в одну из клеток.

Шаги приближались, и крыса увидела, как мимо прошёл заросший щетиной неопрятный мужчина. Вместо глаза у него был металлический шарик. Он шёл, бурча себе что-то под нос и периодически хлопая себя по щекам, пытаясь как можно скорее протрезветь.

Оставаясь в тени, крыса проследовала за ним, выбравшись в коридор, где на досках был расстелен красный атласный ковёр, грязный и покрывшийся солью от следов мокрых сапог. Коридор уводил в зал, и стоило двери открыться, как крыса растворилась во мраке.