– Думаю, что мой брат в Вене, но у меня при себе нет американского паспорта, а на слово мне не поверят. Вы видели, как они забаррикадировались, то есть скауты нам донесли… – посольство располагалось на проспекте Андраши, – даже если я подберусь туда подвалами, меня никто не пропустит на территорию… – почесав седой висок, Кирай отхлебнул горячего кофе, из фляги:

– С проспектом Андраши надо что-то решать, – заметил он, – выкуривать оттуда госбезопасность. Но сначала надо узнать, где ваш муж и что, собственно, собирается делать товарищ Имре Надь, то есть господин Имре Надь… – они колебались, обсуждая, втроем, стоит ли устраивать встречу. Полковник Малетер боялся, что новый глава Венгрии сдаст руководство восстания, как он выразился, с потрохами:

– Он приведет сюда батальон русских, и все… – хмуро сказал Пал, – они от нас и мокрого места не оставят. Он виляет, он служит и нашим и вашим… – Кирай отозвался:

– Пал, мы должны уговорить его служить только нашим, то есть Венгрии. Он венгр, в конце концов, он должен помнить о чести страны, о нашей истории… – телефонная связь в городе работала, однако они решили не рисковать прямым звонком. В здание Центрального Комитета Коммунистической Партии Венгрии отправился лично полковник Малетер, в сопровождении вооруженного конвоя:

– Новости о его переходе на сторону повстанцев, еще не распространились в городе, – подумала Эстер, – он рискует арестом, но правильно Кирай говорит, больше ничего нам не остается… – поводив фонариком, генерал поинтересовался:

– Что ты пишешь, Падре… – Шмуэль размял затекшие пальцы:

– Нам сегодня удалось поймать ватиканское радио… – заглушка сработала неожиданно медленно, Шмуэль уловил старческий голос папы Пия. Едва дыша, пристроившись у рации, он писал выученными в армии стенографическими закорючками:

– Я все расшифровал, – он передал блокнот Кираю, – его святейшество призывает прекратить кровопролитие, и требует освобождения кардинала Миндсенти… – генерал кивнул:

– Мы все передадим Надю. Хотя он, наверняка, и так все слышал. Русские не глушат западное радио, если речь идет не о простых людях, а о руководителях страны. Иди, Падре… – он подтолкнул парня, – поужинай… – подле выросшей с утра баррикады расположились ребята, с ящиком хлеба и банками консервов. Дождавшись, пока Шмуэль отойдет, Кирай понизил голос:

– Между прочим, болтают, что бывший товарищ, а ныне господин Дудаш, с боевиками, сегодня занял здание Государственного Банка… – Эстер присвистнула:

– Думаете, ему удалось поживиться… – днем Кирай рассказал ей о бывшем партизане, и бывшем заключенном Дудаше:

– Йожеф сидел в Румынии, – объяснил генерал, – сначала его, как и меня, обвиняли в шпионаже, но потом передали Бухаресту. Он воевал в подполье на румынской территории, у тамошних властей с ним свои счеты… – освободившись два года назад, Дудаш вернулся в Будапешт. По словам Кирая, бывший партизан жил тихо:

– То есть он искал и находил бывших дружков, по военным временам, – поправил себя генерал, – говорят, у него в отряде собралось четыре сотни человек… – Кирай поправил пилотку:

– Деньги ему нужны для вербовки сторонников. В Государственном Банке он не только захватил форинты, он устроил резню. Его ребята убивали направо и налево, как СС, на войне… – генерал насторожился:

– Машины какие-то, идут с севера… – приставив ладони ко рту, он крикнул охранникам, сидевшим на баррикаде: «Кто там?». Замигал фонарик, генерал прищурился:

– Свои, полковник Малетер… – он распахнул перед Эстер остатки двери:

– Сейчас увидим, как говорили в древности, со щитом он, или на щите. Но, думаю, господин Надь не уклонился от встречи. Мы ему нужны больше, чем он… – генерал повел рукой вокруг, – нужен Будапешту или всей Венгрии. Он узнает, где ваш муж, не беспокойтесь…

Эстер и генерал скрылись в кафе.

Свежий ветер с Дуная носил папиросный пепел, обрывки бумаг, клочки коммунистических плакатов по разоренному, с выломанными половицами паркету. Каталась высаженная из бутылки токайского пробка, с довоенным гербом. Этикетки на длинных, зеленого стекла бутылках тоже были довоенными. Феникс узнал вино. Похожий винтаж регент Венгрии, адмирал Хорти, присылал покойному рейхсфюреру СС, Генриху Гиммлеру.

Длинные пальцы повертели потускневший бокал, богемского стекла:

– Фюрер, хоть он и не пил, иногда делал исключение, для токайского. Король вин и вино королей… – коммунисты совершенно не умели ухаживать за хрусталем. Феникс сидел в гостиной, своих бывших апартаментов:

– Бокалы выглядят отвратительно, впрочем, чего ждать от какого-то венгерского министра. Но насчет камина, постарались ребята Дудаша… – боевики закоптили белый мрамор, нагревая на огне котелки. Венгры расколотили венецианское зеркало, в раме позолоченного дерева.

На большом балконе, где, летом сорок четвертого, он пил с Цецилией шампанское, торчали трое парней, вооруженных винтовками, с оптическими прицелами. Набережные очистили от сил госбезопасности, однако на мостах через Дунай стояли русские танки. Пачка форинтов затрещала в руках Дудаша:

– Ненадолго, Алоиз. Скоро все красные закончат на фонарных столбах, как эти дамочки, вернее товарищи… – командир отряда оскалил желтоватые зубы.

Феникс не вмешивался в бойню, устроенную отрядом Дудаша в Государственном Банке, за три улицы от особняка, где находилась его бывшая квартира. Командир ударом ноги распахнул прошитую автоматными очередями дверь апартаментов:

– Это реквизиция, – обернулся он, – красные украли здание у народа Венгрии, как украли они деньги… – форинты тащили за ними, в оцинкованных ящиках. Дудаш велел привести в апартаменты женщин, из захваченного при налете, банковского персонала:

– Никого, кроме красных там, все равно, не работало… – он махнул рукой, – а я поклялся убивать коммунистов, пока страна не освободится от их гнета. И вообще, все они доносчики, они бегали в службу национальной безопасности… – Феникс кивнул.

Оставшись в гостиной, предпочитая не прислушиваться к женским крикам, он изучал заляпанный грязью и кровью, наскоро сделанный чертеж. Дудаш, по памяти, набросал расположение подвальных помещений, в бывшем здании гестапо, на проспекте Андраши:

– Мне не все показывали, – развел он руками, – но меня водили наверх, на допросы к Эйхману и другим гестаповским тварям… – Феникс, холодно, подумал:

– Если бы я и навещал Венгрию осенью сорок четвертого, когда гестапо арестовало Дудаша, он бы меня все равно, не узнал. Меня не узнал даже Черный Князь. В Италии, преследуя партизан, мы с ним спали под одной шинелью. Меня вообще никто не узнает, кроме Цецилии, разумеется. Она сразу поняла, кто перед ней…

Феникс наткнулся на отряд бывшего партизана Дудаша и на него самого, в будапештских подземельях. Представившись австрийцем, Алоизом, он сделал вид, что ищет потерявшуюся в беспорядках родню, немцев по происхождению:

– Их не депортировали, после войны, – объяснил Феникс, – мой кузен, квалифицированный механик. Он состоял в партии мелких хозяев… – Феникс ввернул сведения, услышав от ребят, что командир отряда, до ареста коммунистами, представлял партию в правительстве Будапешта:

– Если у твоего кузена есть технические навыки, – заметил Дудаш, – он может сейчас заниматься минами, например, у генерала Кирая… – командир, презрительно, скривился:

– Одно название, что военный. Он коммунист, он пойдет на переговоры с предателем Имре Надем и своими дружками. Но твою родню могли и арестовать… – Дудаш задумался:

– Давай мне список, я поспрашиваю у ребят… – фальшивую родню Феникс придумал от первого до последнего имени:

– Это его займет, а пока разберемся с тем, как проникнуть в подвалы, на проспекте Андраши… – Феникс и сам мог начертить план здания:

– Я там провел немало времени. Однако это вызвало бы подозрения, да и коммунисты кое-что перестроили, после войны… – услышав от Дудаша о начальнике медицинской службы, в отрядах генерала Кирая, Феникс понял, о ком идет речь: