– К ужину они вернутся, то есть они вернутся раньше. Полина после обеда еще спит. У Маленького Джона урок тенниса, он занимается с берейтором… – пасынка обучали теннису и верховой езде давно обосновавшиеся в замке охранники. Циона предполагала, что зимой мальчик ходит на корты и в манеж:

– Он учит арабский и русский языки, Джон водит его в тир, – пухлые губы искривились, – его светлость готовит себе замену, на шпионском поприще…

Циону не интересовал старший сын мужа и очень мало интересовала собственная, младшая дочь. Полина возвращалась из Лондона с восторженными рассказами о театрах, музеях и зоопарке, о будущих соученицах, по Квинс-колледжу. Циона думала, что Густи живет в семье миссис Клары:

– Полина всегда говорит именно о Хэмпстеде, – отпив кофе, она закурила, – где ей еще жить, сироте? Клара удачно вышла замуж, ничего не скажешь. Подсунула дяде Джованни целый выводок, на старости лет… – Циона знала, что Лаура с Мишелем и детьми обосновалась в Париже:

– Вряд ли Лаура обрадовалась новым, сводным братьям и сестрам… – девушка покачала ногой, в лаковой лодочке, – но меня это тоже мало волнует… – за младшую дочь Циона не беспокоилась:

– Джон с нее пылинки сдувает, – хмыкнула девушка, – возится с ней, как с принцессой. Он водил детей на чай, в Букингемский дворец, летал с ними в Балморал… – Полина рассказывала матери о знакомстве с ровесницей, принцессой Анной, дочерью королевы:

– У Полины есть отец… – пепел упал на сверкающий уотерфордский хрусталь пепельницы, – она не пропадет. Я должна позаботиться о моей девочке, Фриде… – о поездке детей в Израиль Циона узнала, когда они вернулись в Британию:

– Девочкам никто не сказал, что они сестры… – она раздула изящные ноздри, – дядя Авраам и тетя Эстер выкрутили мне руки. Они украли у меня ребенка, и выдают Фриду за свою дочь… – просроченный, но подлинный паспорт Цецилии Сечен хранился среди белья Ционы. На камине, в гардеробной, стояла шкатулка, с драгоценностями на каждый день. Бриллианты и праздничные гарнитуры муж держал в сейфе. Циона выучила безделушки наизусть:

– Часы у меня золотые, браслеты тоже, обручальное кольцо с бриллиантом, есть пара нитей жемчуга. До континента я доберусь. Мне даже хватит денег, чтобы оказаться в Израиле… – она напоминала себе, что надо сначала найти Максимилиана:

– Если он мертв, – девушка сглотнула, – я должна об этом узнать. Но если он жив, он будет искать Цецилию Сечени, он не успокоится. Он, единственный, меня любил, и я любила его… – настоящая Цецилия Сечени присылала в Банбери слащавые фото дочерей. Циона не любила читать письма подруги:

– Она только и знает, что хвалить ее ненаглядного мужа. Эмиль то, Эмиль се, Эмиль великий врач. Был бы он великим, не прозябал бы в рудничной больнице. Цила выскочила замуж, чтобы уехать из Израиля… – в последнем письме подруга сообщила, что осенью отправляется в Будапешт:

– Я увижусь с тетей Эстер и дядей Авраамом… – читала Циона ровные строки, – Эмиль отпустил меня, как он говорит, на родину. Он уверяет, что справится с девочками, Тиква ему поможет… – отбросив листок, Циона сдержала рыдания:

– Максимилиан обещал отвезти меня на Балатон, осенью. Он говорил, что мы отправимся на прогулку по озеру, при луне, навестим виноградники, попробуем токайское. Он хотел поехать со мной в Тоскану… – кинув меню обратно на бюро, Циона прислушалась:

– Охранники обедают, с моей так называемой личной горничной, – она едва не выругалась вслух, – то есть личной надзирательницей… – технический персонал, как называл его герцог, ел в столовой для прислуги. Через четверть часа должен был раздаться гонг, зовущий к обеду ее светлость:

– Джон после фильма накормит детей в пабе, – усмехнулась Циона, – словно какой-нибудь фермер. Он и есть фермер. Он, кажется, отправился в Банбери в джемпере своего отца…

Пасынок и дочь тоже не щеголяли нарядами. Утром герцог водил детей на рыбалку. Маленький Джон не снял потрепанных шорт. Полина залезла в машину в резиновых сапогах и холщовой юбке.

Циона разгладила дневное платье, заказанное по каталогу из Лондона:

– Сюда даже нельзя приехать портнихе, наряды мне подгоняют по фигуре в столице… – потушив сигарету, она вздрогнула. Телефонный аппарат зажужжал:

– Это не внутренняя линия, – испугалась Циона, – звонок не из замка… – она подумала о несчастном случае:

– Может быть, это врач, из госпиталя. Джон попал в аварию, погиб… – о детях она даже не вспомнила, – тогда я, наконец-то, стану свободна… – Циона помотала головой:

– Они бы сюда не позвонили. Вызовы сначала проходят через коммутатор, где сидят охранники. Но сейчас все обедают… – за восемь лет брака Циона, ни разу, не отвечала на телефонный звонок по внешней линии. Она, робко, подняла трубку: «Слушаю вас». Голос был женским, напористым, незнакомым:

– Ваша светлость, – зачастила неизвестная, – вам привет, из Будапешта… – Циона едва не выронила аппарат, – вам просили передать адрес почтового ящика, где ждут корреспонденции… – Ционе не надо было искать карандаш. Она запомнила индекс и три цифры:

– Швейцария, Цюрих… – сердце колотилось, – надо у нее спросить… – Циона ничего не успела спросить. В ухе забились короткие гудки. Неизвестная бросила трубку. Циона еле справилась с внезапно закружившейся головой:

– Я придумаю, как отправить письмо. Максимилиан нашел меня, он любит меня, он меня не забыл…

За дверью завыл гонг. Откинув голову, победно улыбаясь, Циона пошла в малую столовую.

Венский поезд остановился, не дотянув сотни метров, до перрона вокзала. Здание желтого камня, больше напоминало унылый барак:

– Русские постарались, – заметил один из австрийцев, в вагоне, – у них нет понятия о красоте. Впрочем, десять лет назад все вокруг еще лежало в развалинах… – Красная Армия освободила Шопрон в начале апреля сорок пятого года. Судя по разговорам в поезде, город сильно пострадал от бомбежек и обстрелов.

Австрийцы собирались отдохнуть на озере Балатон:

– Кабаре коммунисты запретили, – усмехнулся кто-то из пассажиров, – но веселые девочки с курортов никуда не делись. Танцы, бильярд, прогулки при луне… – он покрутил рукой, – осень стоит отличная, на дворе бархатный сезон…

Миновав быструю проверку документов, на австрийской стороне, поезд окунулся в бронзовые холмы виноградников. В голубом небе кружились стаи птиц, с ближнего озера Фертё. Некоторые пассажиры ехали именно туда:

– На венгерской стороне пансионы дешевле, – объяснил австриец соседке, красивой девушке, в сером костюме, – на Фертё отличная рыбалка… – она кивнула:

– Я знаю. Мой отец любил тамошние края… – полистав венгерский паспорт девушки, австрийский пограничник, уважительно, приложил пальцы к козырьку фуражки:

– Счастливого пути, ваша светлость… – скосив глаза в документ, ее сосед обнаружил, что сидит рядом с графиней. Девушка нежно покраснела:

– Мы давно обеднели. Мои родители перебрались в Лондон до войны, но мне хочется посмотреть на Будапешт, город моего детства… – рыжие волосы она закалывала в строгий узел. Девушка путешествовала с хорошим, итальянским саквояжем. На стройной шее, под шелковым платком виднелся скромный крестик. Она напоминала учительницу:

– Учительница и есть, – смутилась она, в ответ на вопрос австрийца, – я преподаю музыку, в католической школе, для девочек, играю на органе, в церкви… – у нее были большие, невинные, глаза, в длинных ресницах. Австриец подумал:

– Словно монахиня, и пахнет от нее по-монастырски, лавандой… – колец девушка не носила. Часы у нее были недорогими, на кожаном ремешке. Драгоценности Ционы остались в неприметном ломбарде, в Ист-Энде. Она поехала на Брик-Лейн, не желая оставлять следов в дорогих районах столицы:

– Это только вопрос времени, – Циона, незаметно, оглядывала пассажиров подземки, – Джон повез детей в Озерный Край, но, едва охранники обнаружат мое исчезновение, с ним немедленно свяжутся… – Циона предполагала, что, под предлогом рыбалки, муж проверяет готовность охотничьего дома Экзетеров к приему нового обитателя. Она сжала пальцы на ручке саквояжа: