– Я так и сделала… – она следила за дочерью, – назвала ее Марфой. Марта, Марфа, одно и то же… – на нее повеяло солью, мокрыми водорослями. Марта запыхалась, бронзовые кудри прилипли к высокому лбу:

– Мама Наташа, дай еще какао, я пить хочу. Дружок просит печенья… – получив курабье, терьер улегся у топчана. В чернильном небе загорались первые звезды, на горизонте виднелись огоньки кораблей:

– Это флот, – подумала Наташа, – или пограничники. Рядом Севастополь, морская база… – Марта уютно сопела у нее под боком, листая книжку о великих ученых. Девочка сунула томик в сумку Наташи перед выходом:

– Джордано Бруно до самой смерти не отрекся от своих убеждений, – громко прочла Марта, – даже стоя на костре, он утверждал, что мы не одиноки во вселенной… – Наташа забрала книжку:

– Темно, милая, не надо портить глаза… – вскинув голову, Марта водила нежным пальчиком:

– Большая Медведица, Орион, Кассиопея… – она давно разобралась в карте звездного неба, – мы не одни во вселенной. Когда я вырасту, я полечу в космос… – мирно пахло сладостями, шумело море. Марта вспомнила:

– Каждая лодка в море, словно звезда в небе. Кто-то так говорил, но я не знаю, кто…

Она вообще ничего не знала, кроме своего имени. Иногда, ночами, она слышала веселый смех, лай собаки, ласковый мужской голос. Она видела руки с пятнами чернил, вязь формул в простой тетрадке. Потом вокруг не оставалось ничего, кроме огня. Марта просыпалась, зажав зубами угол подушки:

– Это были мои папа и мама, их больше нет, они погибли… – дальше она помнила белые халаты, тишину, запах сосен:

– Я лежала в больнице. Папа Миша забрал меня оттуда домой… – устроив голову на коленях Наташи, девочка попросила:

– Спой песенку, пожалуйста, о котике… – Марта зевнула, Наташа едва слышно замурлыкала:

– Приди, котик, ночевать, будешь Марту нам качать…

– Приготовь же, Дон заветный,

Для наездников лихих,

Сок шипучий, искрометный,

Виноградников своих….

Хлопнула пробка «Цимлянского». В тяжелом бокале богемского хрустал заискрилось осеннее солнце. Шатер для купания устроили в защищенной от посторонних взглядов бухте. Генерал-лейтенант Журавлев посмотрел на поросшие сухой травой, голые холмы:

– Здесь и не может быть посторонних взглядов. Территория вокруг базы строго охраняется, никакому местному жителю или туристу сюда не забрести. С моря залив тем более не видно… – узкая Балаклавская бухта петляла между холмами. Со стороны Черного моря гавань никак не просматривалась. Последние два года здесь силами военных строителей возводился строго засекреченный объект 825ГТС, будущая база подводных лодок Черноморского флота.

– Берите шампанское, Михаил Иванович, – добродушно сказал генерал армии, председатель Комитета Государственной Безопасности при Совете Министров, Иван Александрович Серов, – в конце концов, солнце русской поэзии не мог ошибаться. Донские виноградники ничем не хуже французских… – загорелое лицо лучшего друга Хрущева было влажным после купания. Он набросил на широкие плечи полотенце:

– Перекусим здесь… – Серов повел рукой в сторону стола с пышной вазой для фруктов, – пообедаем в Севастополе, и я вас отпущу в Ялту. Вы соскучились по жене… – генерал со значением подмигнул Журавлеву.

После темных коридоров будущей базы, на выходе их ослепило лазурное сияние воды.

Объект строился в расчете на одновременное обслуживание семи дизель-электрических подводных лодок, из существующей серии 613 и будущей разработки, серии 633. Когда они с Серовым в сопровождении охраны поднимались наверх, Иван Александрович заметил:

– С появлением атомных подводных лодок они тоже встанут здесь на ремонт. Согласно распоряжению Совета Министров, мы должны обеспечить сохранность вооружения в случае ядерного удара…

Стройка шла в толще горы Таврос. По расчетам, даже при попадании в гору ядерной бомбы мощностью в сто килотонн, с базой ничего бы не случилось. В бухту из горы вели два канала, перекрываемые батопортами. Для сохранения секретности, на случай возможной аэрофотосъемки, на объекте устроили особую подводную штольню для доставки грузов.

Шелковые полотнища шатра колыхались под легким ветром. Серов заметил в ярком небе черные точки истребителей:

– Какая аэрофотосъемка, сюда не пустят ни один западный самолет. Нарушителя границы расстреляют в воздухе, едва он окажется в пространстве СССР. Но мы делаем спутник, значит, и западные державы тот присоединиться к гонке за космос. Спутник не расстреляешь, даже истребителям с ним не тягаться…

Стоя на подъемнике, Серов хотел сказать, что база строится с использованием чертежей и расчетов, сохранившихся после закрытия проекта Сахалинского тоннеля:

– Наследие Вороны, – он покосился на Журавлева, – но не стоит ему о таком слышать. Он не знает, кого он воспитывает. Девочка тем более понятия ни о чем не имеет. Пусть так и остается. Она вырастет гениальным ученым, советской гражданкой… – даже Стэнли, в Лондоне, понятия не имел, что случилось с Вороной:

– Предатель Эйтингон утверждает, что при крушении самолета никто, кроме Марты, не выжил… – Серов потер гладко выбритый подбородок, – но заявлениям правой руки Берия грош цена… – Серов, первый заместитель Берия, лично арестовывал охрану министра:

– Они продались буржуазным разведкам, по заданию Британии и США мутили воду в социалистических странах. Эйтингону, как и его дружку, Серебрянскому, ни в чем нельзя верить… – товарищ Яша пребывал в Бутырской тюрьме. Эйтингона Хрущев велел отправить в более отдаленные места.

Комитет Государственной Безопасности, впрочем, вовсю пользовался личными папками Наума Исааковича:

– Никита Сергеевич велел разрешить ему встречу с мальчиком… – вспомнил Серов, – мы реабилитируем Горского к новому году, в преддверии будущего съезда. Надо подготовить общественное мнение к оценке деяний Сталина. Горский честный человек, истинный коммунист. Пусть парень узнает, чей он внук… – Эйтингон упорно просил о встрече со своими побочными, как выражался Серов, детьми, и с сыном Героя Советского Союза Гурвича:

– Детей он больше никогда не увидит, – холодно подумал Серов, – но Сашу мы привезем. Эйтингон профессионал, он не сболтнет лишнего. Мы сделаем вид, что он находится на секретном задании. Пусть Журавлев этим займется, Саша обжился в его семье. Они перебираются в Куйбышев, откуда недалеко до нынешнего пристанища Наума Исааковича… – от генерал-лейтенанта Журавлева требовалось только доставить мальчика в нужное место:

– Дальше за дело примемся мы. Журавлеву тоже не стоит знать, где сейчас обретается Эйтингон… – Журавлева из расстрельного списка, составленного после ареста Берия, вычеркнул лично Хрущев:

– Нет, – поморщился Никита Сергеевич, – он не шпион, не предатель, он честный дурак. Такие люди всегда нужны. Он не выламывал мраморные камины в особняках нацистских бонз, когда подвизался в Германии… – Серов немного покраснел. Мраморный камин из резиденции гросс-адмирала Редера, стоял на его подмосковной даче:

– Пусть Михаил Иванович работает дальше, – распорядился Хрущев, – он крепкий хозяйственник, хороший семьянин, русский человек. Отдайте ему на воспитание девочку… – он поднял бровь, – ребенок должен расти в семье, а не в каком-то… – Хрущев поводил толстыми пальцами, – закрытом интернате… – после больницы Марту собирались отправить именно в интернат, на Северном Урале. По распоряжению Серова, заведение не расформировали, но перевели в другое место:

– Там живут побочные дети Эйтингона. Они считают, что их отец мертв, пусть считают и дальше… – о том, что девочку зовут Мартой, они узнали от врачей особого госпиталя. После катастрофы ребенок мог произносить только собственное имя:

– Сейчас она разговорилась, но ничего не помнит. У нее не спросишь, что случилось с ее родителями, с ее сестрой или братом… – они знали, что Ворона летит с двумя детьми, но лодка не рискнула поисками второго ребенка: