– Остальное оплатите банковским переводом. Обратитесь в контору Бромли, вас снабдят номером моего лондонского счета… – швейцарец тоже закурил:

– Учитывая репутацию наших банков, – он, со значением, помолчал, – я был бы рад организовать протекцию, в Цюрихе. Мои знакомые управляющие помогут клиенту, вашего калибра… – Генрик хмыкнул:

– Я подумаю… – за спиной официанта, толкающего тележку с десертами, он заметил знакомую, каштановую голову, воротник, коричневой норки:

– Что здесь делает Адель… – Генрик нахмурился, – почему она пришла днем, в гостиницу… – он поднялся, поправив галстук:

– Прошу прощения, минутное дело… – Тупица прошагал в отделанный мрамором вестибюль:

– Зачем она болтается в отеле… – Генрик раздул ноздри, – она ничего не говорила, насчет дневных планов… – он нагнал жену рядом с крутящейся дверью. Цепко схватив Адель за локоть, Генрик заставил себя улыбнуться:

– Не ожидал тебя встретить, милая… – на ее щеках горели красные пятна, от шубки пахло табаком:

– Адель не курит, и при ней никто не курит. Где она была? Наверху, в номере… – рука все сильнее сжимала мех, – она что, изменяет мне… – Адель сглотнула:

– Здравствуй, милый. Я… я навещала косметический салон, – нашлась девушка, – по соседству. Решила выпить кофе, но все столики заняты… – она увидела недоверчивый, холодный огонек, в серых глазах мужа:

– Поэтому мне почти пришлось уйти… – Адель ласково коснулась его руки, – а ты что здесь делаешь… – Тупица позволил себе выдохнуть:

– Может быть, это и правда. Табаком несет потому, что она взяла такси… – он развернул жену в сторону ресторана:

– У нас есть место за столиком. Я встречаюсь с швейцарцем, я тебе говорил о нем, в Вене. Тебя ждет сюрприз, милая… – Генрик решил, что Адель тоже может выступить на вилле:

– Арабы не евреи, им позволено слушать женское пение. Шейхи богатые люди, надо брать быка за рога, что называется. За ее часть можно запросить отдельный гонорар… – деньги за совместные концерты они делили пополам:

– Пойдем, – велел Генрик, – закажешь себе кофе и фрукты… – счета в ресторанах они тоже разбивали на две части. Тупица оплачивал только обед в день рождения жены:

– Как она платит в день моего рождения… – они двинулись к столику, – ерунда, ей незачем мне изменять… – Адель успела, навестив дамскую комнату, избавиться от снимка неизвестной ей Моллер. Портье узнал ее в лицо, по афишам. Адель объяснила, что хочет лично поблагодарить джентльмена из Гамбурга за присланные цветы:

– Он вышел из такси именно у отеля, и у него северный акцент, в немецком языке… – джентльмен приехал из Бонна, но Адель это мало интересовало:

– Краузе, – губы, незаметно, зашевелились, – адвокат Фридрих Краузе. Теперь я знаю, как его зовут… – Адель, на мгновение, закрыла глаза: «Знаю и не забуду».

Зашуршал коричневый, бумажный пакет, с зеленым крестом:

– Аптека Мэйфера, – напечатали под эмблемой, – любые лекарства, в наличии и на заказ… – Густи хорошо знала аптеку, за три дома от ее квартиры. Живя на Ганновер-сквер, она часто забегала в лавку за мылом или американскими, гигиеническими прокладками. Густи не двигалась с дивана. На кухне что-то загремело, раздалось недовольное бормотание:

– Где у тебя, черт подери, таз? Как можно жить без таза… – Густи слабо позвала:

– Тазик стоит в ванной, в шкафчике… – на плите свистел чайник:

– Когда мы с мальчиками болели, тетя Марта всегда приносила из этой аптеки лекарства, – вспомнила Густи, – она согревала мне молоко, с медом. Я устраивалась в постели, с книжкой бабушки Вероники… – девушка вытерла мокрые щеки, – в одном ее романе умирают, от такого… – Густи помнила книгу:

– Девушку, дочь лорда, похищают триады, в Гонконге. Она сбегает, попадает в публичный дом, в Макао, потом присоединяется к китайским повстанцам… – она ощутила на языке вкус меда и мандаринов:

– Я в прошлом году так лежала, после Рождества, – поняла Густи, – у меня была сильная ангина… – он вынул из пакета аспирин, пузырек со знакомой эмблемой, раскинувшим крылья вороном, и сухую горчицу:

– Ничего у тебя нет, все от нервов, – уверенно сказал Иосиф, – но, на всякий случай, примешь таблетки и попаришь ноги. Ты выглядишь простывшей. Горячая ванна и аспирин тебя вылечат… – на пузырьке Густи прочла:

– К и К. A. D. 1248. Метотрексат… – девушка подняла голубые глаза:

– Это ведь не от простуды, Иосиф… – голос задрожал. Он пыхнул сигаретой:

– Это для регуляции менструации… – он говорил деловито, врачебным тоном, – таблетки известные, все так делают… – метотрексат, лекарство, применяемое при раке, стоил недешево. Иосиф сожалел о потраченных деньгах, но другого выхода у него не оставалось:

– Один аспирин ненадежен, а метотрексатом пользуются в больницах, для прерывания беременности… – в Британии аборты запрещали:

– То есть, как в Израиле, аборт позволен в случае угрозы жизни матери, – он ждал, пока вскипит вода, – но не тащить же ее к врачу. Ничего у нее нет, она все придумала. Она хотела связать меня по рукам и ногам, блеяла что-то о браке. Хорошо, что тети Марты нет в городе. Пиявка, непременно, побежала бы к ней за помощью… – Иосиф подумал о холодных, зеленых глазах тети:

– Она опекун Густи. Ни она, ни дядя Максим шутить не любят. Очень удачно, что он тоже отправился в деловую поездку, иначе Рождество я бы встречал женатым человеком… – юноша даже передернулся. Услышав о лекарствах, Густи сглотнула:

– Но если я… – она расплакалась, – если у нас… – Иосиф прервал ее:

– Не у нас, а у тебя. С той ночи прошла неделя, откуда я могу знать… – он окинул девушку долгим взглядом, – что на этом диване не побывал с десяток твоих кавалеров… – он усмехнулся:

– Сейчас ты мне скажешь, что я у тебя был первым, но после первого случается и второй, и третий… – ее щеки заполыхали: «Никого у меня не было, кроме тебя. Грех убивать дитя, Иосиф… – он пожал плечами:

– Я не католик, евреям это разрешено. Я, в любом случае, светский человек. В общем, – он посмотрел на часы, – либо я сейчас иду в аптеку и приношу все необходимое, либо не иду, и тогда это твоя забота… – он вынул ладонь из ее цепкой руки:

– Точно, пиявка, присосалась и не отпускает… – она подалась вслед:

– Но я думала, что ты меня любишь… – по лицу девушки текли слезы, – что мы поженимся, уедем в Израиль… – он накинул плащ:

– Не люблю. Случилось, – Иосиф поискал словно, – развлечение, для нас обоих. Будь проще, Густи, сейчас космический век, а не викторианские времена. Мне едва за двадцать, я не собираюсь жениться, тем более, не на еврейке… – она кусала сухие губы:

– Я стану, стану еврейкой. Бабушка Мирьям была… – Иосиф закатил глаза:

– Ради брака такого не делают, раввинский суд тебе откажет и будет прав. И ты мне не нужна, сколько раз еще тебе повторять. Я слишком молод, для женитьбы, я студент… – она скорчилась под одеялом, в углу дивана:

– Тупица женился в восемнадцать лет… – Иосиф отчеканил:

– Перед браком он расстреливал прямой наводкой русские танки. И вообще, он в пять лет притворялся немым, в Аушвице, а в семь, ходил воровать в Бреслау. Не сравнивай себя с Тупицей, ты всю войну просидела в безопасности, под крылом тети Клары… – он снял с плиты чайник:

– Теперь и в Лондон спокойно не приедешь, пиявка будет вешаться мне на шею. Хоть бы она вышла замуж, и поскорее… – вернувшись в гостиную с тазом, он быстро развел в горячей воде горчицу:

– Заодно полечишься от простуды, – почти добродушно сказал Иосиф, – я тебе сделал чаю, с лимоном… – заветренный лимон он отыскал в рефрижераторе:

– Чай у нее хороший, с Ганновер-сквер принесла, не иначе… – он подал девушке стакан с водой:

– Две таблетки метотрексата, и пять таблеток аспирина… – он открутил крышку пузырька, – думаю, этого достаточно… – Иосиф помнил протокол:

– У метотрексата есть побочные явления, но они тоже похожи на простуду. Слабость, боль в мышцах, язвы во рту. Никто, ничего не заподозрит, да и доза маленькая. Но вполне достаточная, чтобы, как говорится, отрегулировать процесс… – он подумал, что в Ист-Энде можно купить, из-под полы, более дешевые таблетки: