– Прошу тебя, умоляю, отдай мне дочь, – взмолилась Лера шёпотом, не решаясь повысить голос, – Ты можешь уронить её.

– Не уроню. Отойди в угол и сядь на стул. А я тихо уйду. И с тобой ничего не случится.

– Зачем она тебе? – Леру трясло и зуб не попадал на зуб.

– Она нужна Аму.

– Аму? Это чудище, живущее в лесу, верно? В большой воронке?

– Ты знаешь Хозяина, – усмехнулся Максим, улыбка его вышла похожей на оскал.

– Да, знаю, – кивнула Лера.

– Аму живёт везде, где захочет, – заносчиво сказал Максим, – Даже во мне. Я тоже его плоть.

– Плоть? – эхом повторила Лера, – Я ничего не понимаю.

– Мы должны служить Хозяину, – ответил Максим, – Хозяин – это Аму. И сейчас ему нужна новая плоть, чтобы жить.

– Ты хочешь отдать ему мою дочь? Но почему именно она? В деревне столько детей!

– Они уже давно принадлежат Аму, а она, – он кивнул на Еву, – Свежая кровь. Аму нужна свежая кровь.

– Максим, прошу тебя, отдай мне мою девочку, мы уедем отсюда, навсегда уедем, не будем беспокоить Аму и кого бы там ни было ещё. Просто отдай мне ребёнка.

Она сделала шаг к нему, и в тот же миг Максим одним большим прыжком отпрыгнул в дальний угол, положил Еву на пол, позади себя, а сам, встав на четвереньки, выгнул спину, и зашипел, глаза его сделались абсолютно белыми, как туман, а большой массивный язык вывалился наружу. Ева заплакала.

– Отдай мне её, – закричала Лера и кинулась вперёд, но Максимка запустил в неё стулом, что стоял с ним рядом, и тут же, схватив Еву в охапку, с разбегу выпрыгнул в окно. Раздался грохот и звон разбитого стекла, на пол полетели осколки, громко завопила Лера, бросившись следом, но наступила босой ногой на огромный осколок, и от сильной боли с примешанной к ней потрясением, тут же отключилась, упав на пол, и потеряла сознание.

Лера очнулась на полу, в комнате было очень холодно, ветер порывами залетал сквозь разбитое окно, надувая парусом занавеску. Сквозь липкую пелену тумана она услышала крики:

– Лера! Лера! Сюда!

В ту же секунду сознание вернулось к ней, она вспомнила всё, что произошло, и одним движением вскочила на ноги, на полу под левой ступнёй собралась тёмная лужица, рана от осколка сильно кровоточила, но Лере было не до неё. Она бросилась к выходу, кричали из сада, это был голос Дмитрия. Не помня себя, она выскочила на крыльцо, затем на тропинку, завернула за угол дома. Возле кустов смородины лежал Гена, рядом с ним на тропке сидел на корточках Дмитрий, склонившись над кем-то. А этот кто-то отчаянно извивался, шипя и норовя укусить. Лера узнала Максимку. Она тут же подпрыгнула к нему и схватила за ухо:

– Где моя дочь, поганец? Говори! Где она?

Вместо ответа Максимка, ощерившись, попытался цапнуть Леру за руку, но ему это не удалось, Дмитрий прижал к его лбу тот самый кривой сучок, что был у него в кармане до того, как всё это началось. В тот же миг от прикосновения этой вещицы Максимка скорчился и взвыл, заскулив, как зверь.

– Так-то, – прорычал Дмитрий, – Знай наших. Лера, девочка тут.

Он кивнул головой вбок, и Лера тут же увидела дочку, лежащую прямо на земле.

– Она жива? – в ужасе вскричала Лера, – Почему она не плачет?

– С ней всё хорошо, – успокоил её Дмитрий.

– Эти, – он кивнул на Максимку, – Умеют на людей морок наводить не хуже гипнотизёров. Малышка просто крепко спит. Этот гадёныш, когда из окна-то сиганул, то прямо на Гену налетел, сшиб его с ног.

Гена как раз застонал:

– Что за херня?

– Ничего, сейчас оклемается, – Дмитрий вновь посмотрел вновь на Леру, а затем кивнул на Максимку, – Ну, и за счёт этой удачи я успел его перехватить, малышку отнял, а этого припечатал. Амулет его крепко держит, вон как шипит, не нравится.

Лера, закутав дочку в своё пальто, и, согрев её на груди, отупело смотрела на происходящее, ей казалось, что это какой-то дурной сон, очередной кошмар, мозг отказывался воспринимать это как реальность.

– Лера, иди в дом, и запри все окна и двери, к разбитому окну мы подвинем шкаф, – велел Дмитрий, – Сейчас я прогоню этого, и мы придём к тебе. Гена, помоги мне.

Гена, держась за голову, метнулся к Дмитрию:

– Что нужно делать?

– Лера, иди в дом, мы сами тут разберёмся. И не отпускай малышку от себя.

Лера испуганно кивнула, и, не мешкая, побежала в дом. Руки её дрожали, голова отказывалась воспринимать происходящий с ними кошмар. Она положила Евочку на стол, наскоро перевязала свою ступню, и, взяв малышку на руки, принялась её кормить, та как раз тихонько захныкала.

– Всё будет хорошо, моя милая, мы сейчас же отсюда уедем, – шептала она дочке, уговаривая то ли её, то ли себя. Евочка, сморщив крохотный носик, старательно чмокала губками у материнской груди.

– Я ничего не понимаю, – шептала вслух Лера, – Что происходит? Кто он, этот Аму? Зачем ему моя дочь?

Внезапно зазвонил телефон. Лера вздрогнула и вскочила на ноги, как если бы увидела вдруг прямо перед собой ядовитую змею. Кто может звонить ей в такое время? В этот час не звонят с добрыми вестями. Она медленно подошла к мобильнику, что лежал в прихожей на низком пуфике, забытый там ею ещё с вечера, замерла, будто не решаясь посмотреть на входящий звонок. Наконец, взяла дрожащей рукой телефон и посмотрела на экран, на нём высветилась надпись «Серафима Клементьевна». Лера ещё больше похолодела. Что могло понадобиться их бывшей хозяйке от неё в час ночи? Может ей плохо, и она просто перепутала записи в телефонной книге? Кажется, имя её дочери тоже начинается на «Л», Лариса? Может быть, сейчас Серафима Клементьевна поймёт свою ошибку и сбросит вызов? Но нет, телефон настойчиво продолжал наигрывать тихую мелодию, звучавшую в этих обстоятельствах особенно жутко.

– Да, я слушаю, – Лера нажала на зелёную трубку дисплея и поднесла аппарат к уху.

– Лерочка, детка, это ты? Ты меня слышишь? – в трубке послышался взволнованный голос женщины.

– Да, Серафима Клементьевна, я вас слышу, – губы Леры почти не двигались, онемев от предчувствия неизбежности чего-то плохого.

– Прости, что разбудила тебя, Лерочка, – Серафима Клементьевна сбивалась, голос её дрожал, – Но то, что я хочу тебе сообщить, оно… оно не терпит отлагательств. Ты… ты спрашивала тогда, когда приезжала к нам в гости, что это за альбом и фото, кто такой Максим и соседка Галя, показавшаяся тебе странной. И я ответила тебе, что ничего не помню. Я не соврала тебе, Лерочка, на тот момент я действительно совершенно ничего не помнила, я смотрела на страницы альбома и удивлялась, словно видя их впервые, хотя не помнила я только те, чёрные рисунки, ты понимаешь, о чём я говорю. После твоего отъезда я долго сидела, вспоминая и думая о прошлом, копалась в своей памяти, но так и не смогла ничего вспомнить. Я убрала альбом на полку и почти забыла о нём, пока в одну ночь мне не приснился сон. Это был не просто сон, Лерочка, это был самый страшный кошмар в моей жизни! Как бы я хотела сейчас снова забыть всё это, чтобы никогда не знать, не помнить, но… но это уже невозможно. Аму вновь вернулся в эти края. Точнее, проснулся. Он делает это раз в несколько десятков лет. Нет, не так.

Серафима Клементьевна тяжело дышала:

– Сейчас, погоди, Лера, я постараюсь успокоиться и всё объясню тебе толком, что-то сердце давит. Сейчас… В общем, дело было так, в старые времена холмы наши, что окружают деревню, кишели змеями. Оттого и прозвали наше поселение Змеиные горки. Наши предки говорили, что где-то в лесу живёт главный змей, царь над всеми гадами, обитающими в тех краях, и он огромный, очень большой. Живёт он в таком месте, которое нарочно не найдёшь и случайно на него не набредёшь, прийти туда можно только знаючи. И были люди, которые знали то место. Говаривали, что есть в деревне тайные служители того змея, что приносят ему в угоду жертвы, чтобы был он милостив ко всем жителям, чтобы урожай родился и жизнь текла благополучно. Служителям тем давал Аму в награду за приводимых к нему жертв долгую жизнь, жили они по двести-триста лет.