Единственным постоянным недостатком Анни Натан Мейер было то, что на похоронах она впадала в истерику. Когда это случалось, парик, который она носила в последние годы жизни, слетал с головы. Ее муж кричал: «Ударьте ее! Дайте ей тумака!» Все это превращало похороны Наташи в тяжелое испытание.

При всех своих успехах отношения между сестрами Натан оставались бурными. Бывали моменты добрых чувств между ними, но они были редки и непродолжительны.

Казалось нелепым, что эти две маленькие, компактные, эффективные женщины, которые были сестрами, но при этом так много сделали для общего женского дела, должны были оставаться врагами. Под конец жизни на большом приеме в честь благотворительной акции, в которой они обе были заинтересованы, сестры Натан появились, как обычно, по отдельности. Они пробыли на приеме более часа, после чего ушли по отдельности. Все это время основательница колледжа Барнард и великий борец за права женщин оставались в разных концах зала, старательно игнорируя друг друга.

В 1928 г. была предпринята одна из последних попыток, по крайней мере, публичная, сделать так, чтобы древняя сефардская родословная что-то обозначала: честность, достоинство, авторитет. Речь шла, как и положено, о древнем роде де Фонсека-Брандон, и американской общественности мимолетно напомнили о том величии, которым мог похвастаться этот род.

Джеймс де Фонсека-Брандон (1764-1843 гг.) из Лондона был крупным судоходным магнатом, владевшим несколькими флотилиями индийских торговых судов. В его особняке в городе было так много «налоговых фонарей» (дом облагался налогом в зависимости от количества окон), что он стал своего рода достопримечательностью XVIII века и рекламой большого богатства своего владельца. Со стороны де Фонсека Джеймс де Фонсека-Брэндон проследил свое происхождение непосредственно от знаменитых де Фонсека из Мадрида, один из которых, кардинал де Фонсека (очевидно, конверсо), был Великим Альмонером Фердинанда и Изабеллы во время плавания Колумба.

Сторона генеалогии Брандонов была не менее, если не более, прославленной. Брэндоны были англичанами, в их число входил Чарльз Брэндон, герцог Саффолк, который был супругом Марии, королевы Франции, и родственником различных английских монархов, включая Генриха VIII, «кровавую» Марию, Елизавету I, Эдуарда VI и Марию, королеву Шотландии. Джеймс де Фонсека-Брандон женился на Саре Мендес-да-Коста, наследнице, чье семейное состояние было связано с плантациями в Вест-Индии; она вела свою родословную от первых еврейских поселенцев в Новом Свете, основавших колонию на острове Кюрасао. После смерти Сары Мендес-да-Коста де Фонсека-Брандон в семье с гордостью, хотя и с некоторым сожалением, отметили, что она оставила свое огромное состояние — все — «лондонским беднякам всех вероисповеданий».

Одна из ее предков в свое время считалась самой богатой женщиной в Англии: Катерина Мендес-да-Коста Вилла-Реал Меллиш, которую называли «красавицей Бата», а в придворных кругах — «Китти» Меллиш. Китти Меллиш была матерью Елизаветы, леди Голуэй, и сестрой леди Суассо д'Овернь Ле Гран, а ее отцом был Антонио Мендес-да-Коста, управляющий Банком Англии в XVII веке. Ее мать, двоюродная сестра отца, донья Катерина Мендес, была крестницей английской королевы Катерины, бездетной супруги Карла Второго. Эта дама, донья Катерина, действительно родилась в британском королевском дворце, где ее семья жила вместе с принцем и его супругой; отец доньи Катерины, дон Фернандо Мендес, член Королевского колледжа врачей и хирургов, был самым известным хирургом XVII века, врачом трех монархов — короля Португалии Иоанна IV, королевы Англии Катерины и короля Англии Карла II. Его портрет в придворной мантии висит — несколько неуместно, поскольку он был марраном — в Вестминстерском аббатстве.

Но к 1928 г. семья де Фонсека-Брэндон — некоторые из них отказались от громоздкой испанской части двойной фамилии — несмотря на то, что она была связана различными путями с семьей Хендрикс (брат и сестра Брэндон вышли замуж за Хендрикса), а также с рядом двоюродных братьев и сестер Да Коста и де Фонсека, уменьшилась до такой степени, что семья состояла в основном из нескольких тетушек-прачек и молодого человека по имени Лайман Брэндон, который женился, а затем развелся со своей женой, нью-йоркским адвокатом, практиковавшим под именем Фрэнсис Мэрион Брэндон. Именно она вернула фамилию Брэндон под пристальное внимание общественности. В судебном иске миссис Брэндон утверждала, что стала жертвой огромной и гнусной аферы, в которую была вовлечена не только она сама, но и ряд ее клиентов-юристов. Вот что, по ее словам, произошло:

Миссис Брэндон, как и некоторые из ее знакомых Натанов и Хендриксов, была ярой феминисткой, и в начале двадцатых годов ее познакомили с гарлемской портнихой мисс Энни Мэтьюс, которая баллотировалась от феминистской платформы на пост регистратора округа Нью-Йорк. Миссис Брэндон уделяла много времени и денег кампании Мэтьюз, которая увенчалась успехом, и в ходе этой кампании познакомилась с Джорджем Дж. Гиллеспи, религиозным фанатиком, претендовавшим на звание святого. Миссис Брэндон вскоре попала под харизматическое влияние Гиллеспи, и вскоре Гиллеспи стал постоянным гостем в ее доме. Бедная женщина только что потеряла свою мать, которой была предана. Так, она утверждала, что «будучи убитой горем и полностью находясь под влиянием его поразительной «святости», которую я никак не ожидала встретить на земле, эта редкая райская птица, поработив мой разум, с помощью своей религиозной хватки и злого совета, постепенно полностью контролировала все мои мысли и поступки, мою золотую юридическую практику и, что самое главное, мои огромные гонорары!»

Несколько месяцев подряд мистер Гиллеспи и миссис Брэндон встречались в ее доме, где распевали цитаты из Библии, пели гимны — он исполнял «Ближе к тебе, Боже мой» высоким сопрано — и молились. Он приводил с собой других членов своей паствы, которых называл «ангелами», а она приглашала своих друзей — «светских людей», как она их называла, — и происходило массовое обращение в секту Гиллеспи. При этом миссис Брэндон и ее друзьям часто приходилось жертвовать деньги и подарки Гиллеспи и его ангелам, а также жене Гиллеспи, «жалкой паралитичке», которая никогда не представлялась. Гиллеспи были настолько преданы святости и чистоте, что не пили, не курили, не сквернословили и даже не ели яиц, «если не были уверены, что курица, снесшая их, замужем». Г-н Гиллеспи также называл себя «одним из личных адвокатов кардинала Хейса» и представлялся «религиозным человеком глубокой набожности, образцовым католиком, ведущим жизнь святого человека высоких принципов, практически святым, отрешенным от мира и мирских интересов и дел». Миссис Брэндон начала считать, что Гиллеспи — это ее «второе, но высшее «я».

Гиллеспи особенно заинтересовался одной из клиенток миссис Брэндон, мисс Алисой А. Де Ламар, девицей, унаследовавшей многомиллионное состояние от своего отца, капитана Рафаэля Де Ламара, горнодобывающего магната, чьим имуществом управляла адвокатская контора миссис Брэндон. В настоящее время, выступая в роли альтер-эго Фрэнсис Брэндон, Гиллеспи хотел предложить ей новый «жизненный план». Он спросил ее: «Какова ваша цель в жизни?». И она ответила: «Посвятить себя в конечном итоге бедным и беспомощным». Он торжественно произнес: «Бог послал меня к вам». По его словам, ей необходимо место в детском суде, где «ваше великое сердце, великий ум, безупречный характер — все это нужно именно там. Там ты должна работать, как и я, во имя чести и славы Божьей. Но сначала вы должны пройти короткую стажировку, выполняя судебную работу для города, чтобы освоиться». Когда Фрэнсис Брэндон отказалась, сказав, что у нее есть адвокатская практика, Гиллеспи сказал, что об этом можно просто позаботиться: он возьмет ее адвокатскую практику и будет вести ее вместо нее. Обрадованная, Фрэнсис Брэндон согласилась и подала заявление на должность помощника корпоративного советника в Нью-Йорке, которую ей сразу же предоставили.