Несомненно, социальное отличие и обаяние первых американских еврейских женщин, а также финансовая помощь и деловая честность мужчин помогли Джорджу Вашингтону, который, в конце концов, был аристократом-виргинцем и в некотором роде снобом, благосклонно относиться к евреям в целом, как к народу, как к ценной части новой нации. В его штабе служили офицеры-евреи, в том числе два двоюродных брата сестер Франкс. Полковник Дэвид Солсбери Фрэнкс — шурин Хайма Саломона — был эмиссаром Вашингтона в Париже, где он перевозил депеши между Вашингтоном и послом Бенджамином Франклином; он также доставил копии мирного договора с Англией 1784 г. в американские посольства в Европе. Полковник Исаак Фрэнкс, которого называли «мальчиком-героем революции» (ему было всего шестнадцать лет, когда он поступил на службу), продвигался по служебной лестнице, пока не был прикомандирован к штабу в качестве помощника генерала Вашингтона.

Но по окончании войны все еще относительное меньшинство евреев в стране смотрело на свое новое правительство с некоторой опаской. В конце концов, не все поддержали революцию. И на протяжении трехсот лет, при разных монархах и колониальных лидерах, под разными флагами, к этим древним, гордым и высокородным семьям из Испании и Португалии относились, в лучшем случае, неравномерно, а в худшем — катастрофически. С какой стороны теперь подуют ветры?

Когда Джордж Вашингтон вступил в должность первого президента Соединенных Штатов Америки, главы еврейских общин Филадельфии, Нью-Йорка, Ричмонда, Чарльстона и Саванны написали осторожные письма новому руководителю. В них они как можно более вежливо напоминали ему о том, какой страной, по их мнению, должны стать Соединенные Штаты. Лучше всех выразился Мозес Сейшас, глава общины в Ньюпорте. Увидит ли теперь мир, — спрашивал он, — «правительство, которое не дает фанатизму никакой санкции, не оказывает преследованиям никакой помощи, но щедро предоставляет всем свободу совести и иммунитеты гражданства, считая всех, независимо от нации, языка и речи, равными частями великой государственной машины?»

Письмо Сейксаса, очевидно, произвело впечатление на президента, так как в своем ответе он фактически позаимствовал некоторые из его риторических приемов:

ДЖЕНТЛЬМЕНЫ:

С большим удовлетворением принимая Ваше обращение, изобилующее выражениями почтения, я радуюсь возможности заверить Вас, что навсегда сохраню благодарную память о сердечном приеме, оказанном мне во время моего визита в Ньюпорт всеми слоями населения.

Размышления о прошедших днях трудностей и опасностей становятся еще более приятными от сознания того, что на смену им приходят дни необычайного процветания и безопасности.

Если у нас хватит мудрости наилучшим образом использовать те преимущества, которыми мы сейчас обладаем, то при справедливом правлении хорошего правительства мы не сможем не стать великим и счастливым народом».

Граждане Соединенных Штатов Америки вправе похвалить себя за то, что дали человечеству пример широкой и либеральной политики, достойной подражания. Все в равной степени обладают свободой совести и гражданскими иммунитетами.

Теперь уже не говорят о веротерпимости, как о потворстве одной категории людей другой, пользующейся осуществлением своего естественного права, ибо, к счастью, правительство Соединенных Штатов, не дающее фанатизму никакой санкции, преследованиям никакой помощи, требует лишь, чтобы те, кто живет под его защитой, вели себя как добропорядочные граждане, оказывая ему во всех случаях действенную поддержку.

Было бы несовместимо с откровенностью моего характера не признаться, что мне приятно Ваше благоприятное мнение о моем правлении и горячие пожелания моего благополучия.

Пусть дети рода Авраамова, живущие в этой земле, продолжают заслуживать и пользоваться благосклонностью других жителей, а каждый будет сидеть в безопасности под своей виноградной лозой и смоковницей, и никто не будет его бояться.

Пусть Отец всех милостей рассеет свет, а не тьму на наших путях, и сделает всех нас полезными в наших профессиях здесь, а в свое время и на Своем пути — вечно счастливыми.

Дж. Вашингтон

В своей порой челюстной прозе он излагал почти мечтательно-благородные чувства, рисуя картину будущего Америки, близкую к утопической. Но сердце «Дж. Вашингтона» было в правильном месте.

У каждой из старинных семей есть своя любимая легенда, и тетя Эльвира Натан Солис знала их все. Одни из самых романтичных, несомненно, связаны с членами семьи Солис, которые, как видно на пергаментных страницах книги доктора Стерна, превратились в нынешних нью-йоркских и филадельфийских Солисов в результате серии династических браков, заключенных в Иберии в XV-XVI веках. Все началось с того, что некая Маркиза Лопес (несомненно, дальний предок Аарона Лопеса) вышла замуж за Фернао Хорхе да Солиса, а примерно в то же время Беатрис Пинто вышла замуж за Дуарте да Силву. Сын да Силвы женился на дочери да Солиса, что привело к объединению двух домов, и с тех пор, пользуясь испанской практикой добавления имени матери к фамилии детей, семья стала носить двойную фамилию Да Силва Солис или, как это было принято в некоторых ветвях, Да Силва-и-Солис. Все это происходило в XVI веке и примечательно тем, что эта практика сохранилась до наших дней. (Например, полное имя Эмили Натан — Эмили Да Сильва Солис Натан).

В книге д-ра Стерна приводятся такие незначительные сведения о семье Солис, как тот факт, что некий Джозеф Да Сильва Солис, лондонский брокер по продаже золота, был настолько хорош в своем деле, что получил восхищенное прозвище «Эль Дорадо». В одной из ветвей семьи на протяжении нескольких поколений наследники мужского пола носили наследственный титул маркиза де Монфора. Рядом с другим именем в объемном семейном древе Солисов доктор Стерн сделал зловещую пометку: «Убит в Мурни, пятница, 17 октября 1817 г.».

Солисы, любила напоминать детям тетя Элли Солис, отличались тем, что производили на свет сильных духом женщин. Многие женщины Солис на протяжении всей своей истории позволяли своим мужьям заниматься интеллектуальным трудом, пока те вели семейный бизнес или управляли страной. Примером такого рода в XV веке была Изабель де Солис, известная также под романтическим именем «Зорайя — Утренняя звезда». Изабель, или Зорайя, была захвачена в рабство мавританским султаном Гранады Сулей Хасаном, который сделал ее своей наложницей. Но так сильна была ее воля и так могущественна ее притягательность, что вскоре она управляла и султаном, и султанатом. Все американские Солисы также происходят от доньи Исабель де Фонсека, дочери маркиза Турина и графа Вилья-Реала и Монтеррея, и Соломона да Сильва Солиса. По плану, разработанному доньей Изабел, супруги бежали из Португалии под видом христиан и поженились в Амстердаме в 1670 г. как евреи.

К тому времени, когда в 1803 г. Якоб да Сильва Солис прибыл из Лондона в Нью-Йорк, состояние семьи несколько уменьшилось. Джейкоб заключил выгодный брак с дочерью Дэвида и Эстер Хейз, Чарити, и взял ее с собой в Уилмингтон, штат Делавэр, где открыл магазин. По мнению Джейкоба, жители Уилмингтона делали слишком много покупок в близлежащей Филадельфии и могли сэкономить время и деньги, покупая сухие товары ближе к дому. Видимо, он ошибался, поскольку через пять лет, когда это предприятие потерпело неудачу, он сам оказался в Филадельфии в поисках работы. Он обратился к одному из родственников своей жены, Симону Гратцу, с просьбой о предоставлении скромной должности шохета, или ритуального забойщика, но получил отказ, причем довольно резкий. Оставив жену и детей, он отправился на юг, в Новый Орлеан, где еще раньше Солис, Иосиф, сколотил состояние, развивая в Луизиане производство сахарного тростника. Но Джейкобу, увы, не повезло. Одна из историй, которую рассказывала тетя Элли Солис, гласила, что весной 1827 года в Новом Орлеане Якоб да Сильва Солис был настолько беден, что, не имея возможности купить мацу для праздника Песах и ужаснувшись тому, что евреи Нового Орлеана, похоже, так мало заботились о Песахе, что не могли ему ее дать, он сел за стол и приготовил еду сам. Как и другие ортодоксальные сефарды до него, Якоб сожалел о расхлябанности новоорлеанских евреев в вопросах религии. Он решил создать собственную общину, и это ему удалось. Хотя личная община Якоба Солиса так и не добилась какого-либо господства в общине, благодаря ей в Новом Орлеане появилась улица Солис-стрит.