Оставалась проблема орудия убийства. Откуда оно взялось? Один из рабочих в доме Натана сказал, что да, он видел что-то подобное в дни, предшествовавшие убийству. Но другой сказал, что нет, такой «собаки» в доме точно не было. Хотя собака была описана как плотницкая, плотники Натана заявили, что она им не принадлежала; на самом деле она не была инструментом, используемым в их работе, а применялась в основном на лесозаготовках. На лесозаготовках! Убийца проделал долгий путь до фешенебельного адреса на Манхэттене. К тому же это не тот инструмент, которым обычно пользуются медвежатники, хотя вполне возможно, что он может быть использован именно так. Другой эксперт по «собакам» заявил, что это вовсе не лесорубный инструмент, а используется «для укладки полов на яхтах и других небольших судах». Казалось бы, расследование ни к чему не привело.
Самые разные маловероятные люди появлялись теперь, чтобы предоставить доказательства, позволяющие объяснить, что могло или не могло произойти в ту ночь в доме 12 по Западной улице. Молодой газетчик Джеймс Нис рассказал, что он разносил газеты по этой улице около пяти часов утра и, проходя мимо особняка Натана, увидел, как человек, «одетый как каменщик», поднялся по ступенькам дома, наклонился и поднял странный листок желтой бумаги, «похожий на чек». Предполагаемый каменщик изучил бумагу, положил ее в карман и ушел. Кто был этот каменщик? Убийца, вернувшийся на место преступления и обнаруживший, что обронил какой-то уличающий его документ? Простой прохожий, которому стало любопытно, что за клочок бумаги может лежать у входа в дом богатого человека? И что это был за клочок бумаги — что-то, выпавшее из поклажи грабителя? Ни бумажка, ни каменщик так и не нашлись, и расследование зашло в очередной тупик.
Далее последовало сообщение о таинственных полуночных похождениях у особняка Сэмюэля Ф.Б. Морзе, изобретателя телеграфа. Дом Морзе, расположенный на Западной Двадцать второй улице, примыкал к дому Натана, и, по словам сторожа Морзе, некоего г-на Девоя, он вернулся домой около двенадцати тридцати ночи и увидел странную карету и пару, стоявшие перед конюшней Морзе. Внутри кареты лежал человек, и г-н Девой попросил его проехать дальше. Г-н Девой сказал, что, по его мнению, в карете находился второй человек, и что он слышал, как по крайней мере двое мужчин «шептались» внутри, но он не мог быть уверен. Позже его жена рассказала, что автобус стоял там не менее десяти тридцати, оставался там еще не менее часа после того, как Девой велел пассажиру уходить, и что около двух часов в будку сел водитель в плотной одежде и быстро уехал.
Пожалуй, самые странные показания дала мисс Энни Кинан, учительница музыки из Нью-Джерси. Мисс Кинан шла по Двадцать третьей улице вечером двадцать восьмого числа, около 20:30, и увидела человека с «безумным взглядом» в глазах, который копошился на крыльце дома Натана. В рукаве пальто у него был засунут «какой-то жесткий предмет» — конечно же, «собака». Пока мисс Кинан наблюдала за происходящим, мужчина залез в дом Натана через подвальное окно, и в этот момент раздался громкий «лязг», когда его рука ударилась об оконную раму, что доказывает, что это была собака. В штаб-квартиру полиции пришло письмо, подписанное «А.К.Х.», с вашингтонским штемпелем, и в обмен на восемьсот долларов, которые «должны быть оставлены на перилах церкви Грейс», автор предлагал вернуть «бумаги», которые позволят раскрыть дело. Была предпринята попытка установить связь между «A.K.H.» и инициалами Энни Кинан, но она оказалась безрезультатной, как и попытка связать эти «бумаги» с желтым листком газетчика.
Примерно в это же время адвокат по имени Томас Данфи впутался в уже безнадежно запутанное дело. Г-н Данфи, у которого была своя версия о том, как было совершено убийство, разыгрывал ее перед знакомыми женщинами в Бруклине. К сожалению, он решил продемонстрировать способ убийства, используя местоимение первого лица — «я бросился на него» и т.д. — и, видимо, убедился в этом, так как подслушивающая соседка услышала эту сцену, была уверена, что слушает рассказ об убийстве Натана из первых рук, и вызвала полицию. Мистер Данфи провел некомфортную ночь в тюрьме, прежде чем было доказано, что он не мог иметь к этому никакого отношения.
Естественно, что больше всего прессе и общественности хотелось услышать показания Вашингтона Натана. Он явился на свидетельскую трибуну спокойным, уравновешенным, хорошо одетым, с тростью с золотой ручкой, в серых перчатках и высокой шелковой шляпе. Он назвал себя «торговцем комиссионными», офис которого располагался на Уотер-стрит, 25, в центре города, но его рассказ о вечере 28 июля был далеко не таким простым. По его словам, после ухода отца он провел «час или два», просто гуляя по Нью-Йорку. Сначала он прошел по Пятой авеню до отеля «Сент-Джеймс», затем по Двадцать четвертой и Бродвею, потом в Мэдисон-сквер-парк — совсем недалеко от своего дома, где некоторое время слушал концерт оркестра. Встретив там своего друга, он вернулся в «Сент-Джеймс», где каждый из них выпил по стакану хереса. Затем он пошел по Бродвею до пересечения его с Пятой авеню, где встретил «этих двух девушек» — и махнул рукой, указывая, что девушки находятся в зале суда. Затем все трое отправились в ресторан Delmonico's, где он попрощался с ними и пошел в кофейню почитать газеты. Для знаменитого бонвивана вечер был необычайно скучным.
Затем он снова вернулся в «Сент-Джеймс», но на этот раз без хереса, и направился домой, заскочив по дороге в отель «Пятая авеню». Там он встретил своего друга и остался поболтать. Около девяти часов он вышел из отеля и направился к автобусу, идущему через весь город. Он доехал до Четырнадцатой Восточной улицы, недалеко от Музыкальной академии, и зашел в дом под номером 104. Он пробыл там около полуночи — немного помешала гроза — и вернулся в центр города на Бродвей и Двадцать первую улицу, зашел в ресторан Brown & Kingsley's, где и поужинал: валлийский редбит. Оттуда он отправился прямо домой, впустил в дом ключ, запер за собой дверь и поднялся наверх. Он заглянул к отцу, увидел, что тот мирно спит, и продолжил путь наверх в свою комнату. В течение ночи он ничего не слышал и не видел больше отца до следующего утра, когда обнаружил его лежащим на полу в луже крови, а входная дверь стояла открытой.
Он утверждал, что это неправда, что у него с отцом были серьезные ссоры. Он настаивал на том, что нет никаких оснований для утверждений о том, что он ежегодно тратил тридцать тысяч долларов на удовольствия, и сомневался, что тратил более трех тысяч долларов. По его словам, отец дал ему долю в пять тысяч долларов, чтобы он начал заниматься бизнесом, и все споры по поводу расходов Уоша были незначительными. Он нарисовал картину теплых отношений между отцом и сыном, и в целом выступил уверенно и спокойно.
По какой-то причине было сочтено необходимым проверить рассказ Уоша о его местонахождении с девяти до двенадцати. Возможно, причина заключалась в том, что зрителям в зале суда было интересно узнать, что за дом посетил молодой человек в течение этих трех часов по адресу 104 East Fourteenth Street. Для дачи показаний была вызвана дама по имени Клара Дейл, костюму и внешнему виду которой было посвящено немало места в прессе. Газета «Геральд» сообщила:
Мисс Дейл была очень нарядно одета в дорогое платье из зеленого полосатого шелка, украшенное всеми обычными атрибутами — пайетками, воланами и отделкой. На руках у нее были лайковые перчатки светло-лавандового цвета, а поверх остроконечной круглой шляпки новейшего образца была накинута зеленая вуаль, которая ниспадала на лицо, почти полностью скрывая его от посторонних глаз. Под ней была надета черная кружевная «маскарадная батарея», полностью закрывавшая верхнюю часть лица.
Между тем репортер журнала World, несмотря на вуаль и маску, отметил, что «лицо ее было полным и светлым, с большими голубыми глазами, а телосложение и осанка — статными». Она также отметила прическу «водопад и пышность» и туфли «с нелепыми высокими латунными каблуками и белыми перламутровыми пуговицами и кисточками». Мисс Дейл показала, что мистер Вашингтон Натан был с ней в роковую ночь с девяти до двенадцати часов, что, разумеется, никак не подтверждает его местонахождение в момент убийства, совершенного двумя часами позже.
