Президент Джон Тайлер до вступления в должность президента был юристом и с особым вниманием изучал решения военного трибунала, когда они поступали к нему для обычного рассмотрения. Ему должно было показаться совершенно очевидным, что с капитаном Леви что-то «не так», кроме его способа наказания, когда речь шла о высшем военно-морском руководстве. И хотя в своем заключении он этого не коснулся — антисемитизм в США все еще оставался такой неуловимой, расплывчатой, плохо определяемой величиной, — Тайлер все же сказал, что считает наказание чрезмерным, и попросил суд пересмотреть приговор.
При пересмотре приговора суд очень разволновался и написал Тайлеру пронзительный ответ, в котором говорится следующее: «Мы не можем представить себе наказания более унизительного и рассчитанного на такие чувства, чем то, которое было применено [к матросу Томпсону]. Оно включало в себя не только непристойное обнажение лица мальчика у трапа корабля, но и бесчестье, которое сопутствует только самым позорным проступкам. С этой точки зрения наказание было не только необычным, но и незаконным и чрезвычайно жестоким». Даже порка была бы более милосердной. Пожалуйста, — просил суд президента, — оставьте приговор Урии в силе, ради «флотских традиций», если не ради чего другого.
Президент ответил твердо. «Небольшое количество дегтя, — писал он, — было положено на спину» — «спина» была вполне президентским эвфемизмом — «мальчика, и полдюжины перьев попугая, положенных на него, были заменены вместо двенадцати полос кошки. За это капитан Леви был приговорен к увольнению со службы. Он хотел временно прикрепить к мальчику позорный знак, чтобы исправить дурную привычку и научить его и других, что привычка подражать — это привычка попугая, перья которого он надел. Значок носили всего несколько минут. Никакого вреда человеку не наносилось, кровь не текла, как при нанесении кошке. И не было проявлено никакой жестокости, если только суд не сочтет, что этот знак позора был более жестоким, чем телесное наказание. Поэтому я смягчаю приговор капитану Леви с увольнения со службы до отстранения от службы без содержания на срок 12 месяцев». В очередной раз Урию спасло то, что в Белом доме оказался нужный человек.
А президент Тайлер, справедливый и доброжелательный человек, через несколько месяцев еще больше смягчил двенадцатимесячное отстранение Урии от службы, повысив его в звании с командира до капитана.
Но двенадцать месяцев прошли, а официальный статус Урии по-прежнему оставался «не назначен». По всей видимости, флот не нуждался в его услугах, несмотря на новое звание. Урия, став еще богаче, занялся недвижимостью, мотаясь туда-сюда между своим домом в Нью-Йорке и Монтичелло, и всякий раз, когда выдавалась свободная минутка, писал вежливую записку в военно-морское ведомство с просьбой о назначении. Его просьбы всегда принимались «к сведению». ВМС давали ему знать, если что-то появлялось. Кроме того, в этот период Урия занялся еще одним видом письма — он писал в редакции газет Нью-Йорка, Филадельфии и Вашингтона письма о «древнем», «варварском» и «средневековом» использовании порки в качестве наказания в ВМС США. Урия Леви любил напыщенность, и в этих письмах он проявил себя с наилучшей стороны. «Америка не будет подвергнута бичеванию!» — кричал он. Вскоре он вышел со своим крестовым походом на лекторскую трибуну, и его яркие описания порки людей приводили слушателей в шоковое состояние.
Разумеется, в прессе и на трибуне он попеременно умолял ВМС о назначении и нападал на один из самых священных институтов флота. Его редакционные письма, которые в настоящее время публикуются в виде брошюр, вызывали отклики в Конгрессе. На заседаниях палаты представителей звучали речи, в которых цитировались слова Урии, и формировались фракции как «за», так и «против» флоггинга. Сенатор Джон П. Хейл из Нью-Гэмпшира с особым энтузиазмом взялся за дело Урии, и вскоре он стал главным противником плети в Конгрессе. Военно-морской флот, еще более укрепившись в своей позиции, заявил, что «без этой формы наказания было бы совершенно невозможно иметь эффективный флот». Тем временем ответы Урии от флотского начальства становились все холоднее и холоднее по тону. Месяцы растянулись на годы, годы — на десятилетия. В сентябре 1850 года сенатор Хейл добился включения в законопроект об ассигнованиях на военно-морские нужды положения о борьбе с флоггингом. Через два года были приняты новые законы, и Урию стали называть «отцом отмены порки», хотя эту честь он делит с сенатором Хейлом. Прошло уже двенадцать лет с тех пор, как он покинул «Вандалию». Теперь, когда он писал на флот, его письма иногда даже не получали ответа. Он старел, но ничуть не устал от борьбы.
Осенью 1853 года Урия Леви совершил поступок, который привел в изумление его друзей и соседей. Он женился на молодой женщине по имени Вирджиния Лопес. Урии был шестьдесят один год. Ей было восемнадцать. Она была не просто молода. Она была его племянницей, дочерью его сестры Фанни, которая вышла замуж за вест-индского банкира Абрахама Лопеса — двоюродного брата Лопесов из Ньюпорта, Гомесов и многих других Леви. Урия и его новая жена состояли в родстве, как однажды выяснили члены семьи, по меньшей мере четырнадцатью различными способами. Позднее, в XIX веке, были приняты — и с тех пор отменены — законы, запрещающие подобные кровосмесительные браки, но в 1853 году все это было вполне законно. И Урия отметил, что на самом деле он женился на Вирджинии, чтобы «защитить» ее. Ее отец, в свое время разбогатевший на Ямайке, сделал несколько неразумных займов и инвестиций и умер, оставив жену и дочь почти без гроша. Согласно еврейской традиции, ближайший неженатый родственник мужского пола должен жениться и заботиться об овдовевшей или осиротевшей представительнице женского пола. Тем не менее, бровь была поднята.
В 1855 году Конгресс одобрил «Акт о повышении эффективности военно-морского флота». В соответствии с этим актом, в частности, был создан совет офицеров для проверки военнослужащих, «которые, по мнению совета, не способны быстро и эффективно выполнять все свои обязанности как на берегу, так и на плаву». У Урии не было причин предполагать, что этот закон был направлен именно против него и нескольких других нарушителей официальной яблочной корзины ВМС, но это было так. Через несколько месяцев после принятия закона Урия получил уведомление о том, что он оказался в числе тех, кто признан неспособным к дальнейшей службе, и что в связи с этим он «исключается из списков» ВМС США. Последствия этой краткой записки были еще более оскорбительными. В законе указывалось, что офицеры, достигшие недееспособности по состоянию здоровья или старости, должны быть просто зачислены в резерв. «Вычеркнутыми из списков» считались те, кто «сам виноват в своей некомпетентности». Последним, наиболее режущим слух штрихом было то, что письмо было адресовано «мистеру Уриа П. Леви, покойному капитану ВМС США».
Урия был возмущен. Прошло шестнадцать лет с тех пор, как он покинул корабль «Вандалия», и теперь ему было шестьдесят три года, у него была молодая и красивая жена, состояние и два великолепных дома — на Сент-Маркс-Плейс в Нью-Йорке и в Монтичелло. Его шансы отменить решение совета выглядели практически безнадежными, для этого потребовалось бы принять еще один акт Конгресса. Но Урия, как всегда воин, приготовился к самой грандиозной и могучей битве в своей карьере.
Он поехал в Нью-Йорк и нанял в качестве адвоката Бенджамина Батлера. Батлер был одним из самых выдающихся юристов в стране. Он был партнером Мартина Ван Бюрена по юридической фирме, а когда Ван Бюрен стал президентом, был назначен военным министром. Кроме того, он занимал пост генерального прокурора при Эндрю Джексоне. Вместе они подготовили петицию в Конгресс, в которой говорилось, что действия ВМС были «возмутительными, несанкционированными, незаконными и не имели прецедента», что с Урией «поступили несправедливо, и он имеет право на восстановление в рядах ВМС и компенсацию за незаконное и жестокое обращение».
