Хотя Урия, конечно же, не нуждался в военно-морском жаловании, он немедленно подал заявление о выходе в море и — опять же с радостью и удивлением — получил приказ, предписывающий ему «с минимальной задержкой» отправиться в Пенсаколу (штат Флорида), где он должен был явиться на военный шлюп «Вандалия» в качестве командира. Однако когда он прибыл в Пенсаколу и поднялся на борт «Вандалии», то, наверное, подумал, не преследуют ли его старые враги из военно-морского ведомства и не является ли это назначение злой шуткой. Судно «Вандалия» едва держалось на плаву. Его корпус гнил, палубы проваливались, орудия и металлические конструкции были покрыты ржавчиной. Однако крысы еще не покинули корабль и были видны повсюду. Экипаж «Вандалии» был в еще более плачевном состоянии. Казалось, что она состоит из самого разношерстного флотского отребья — пьяниц, воров и неудачников всех мастей. Неисправимые люди из всех команд, казалось, наконец-то попали на «Вандалию». Когда Урия поднялся на борт, только один младший офицер потрудился отдать ему честь. Несколько человек из команды отсутствовали, и после того, как в результате обхода кабаков Пенсаколы большинство из них были задержаны, протестуя против того, что они не видят причин, по которым им не разрешается пить в рабочее время, многие из них находились в таком алкогольном состоянии, что их пришлось привязать к гамакам на палубе. Но Урия был невозмутим. Со свойственной ему самоуверенностью он написал матери следующее: «Я, конечно, один из самых способных привести корвет в мореходное состояние». 7 сентября 1838 года он приступил к ремонту своего корабля. К февралю следующего года он был готов к отплытию.
Когда «Вандалия» выходила из гавани в Мексиканский залив, на берегу заметили декоративную деталь «Урии». По его прихоти пушки «Вандалии» были выкрашены в ярко-синий цвет. Это был его способ придать кораблю свой личный отпечаток. Это было очень не по-флотски. Он снова настаивал на том, чтобы быть самим собой и излагать свои условия.
Задача «Вандалии» заключалась в том, чтобы заходить в различные мексиканские порты вдоль побережья Мексиканского залива и оказывать моральную или, если потребуется, физическую поддержку американским консулам, оказавшимся в центре волны антиамериканских настроений в период революционных потрясений. В одном порту за другим появление «Вандалии» с ее сверкающими ярко-голубыми орудиями было достаточно, чтобы утихомирить мексиканский пыл и успокоить консульства Соединенных Штатов. А Урия, одетый в парадную форму, явно наслаждался тем, что его гребли к берегу, чтобы сопровождать на консульские званые обеды, где он неизбежно первым поднимал тост «За флаг!».
На борту корабля он также вызывал любопытный трепет. В первый же день плавания он объявил, что вносит некоторые новшества в дисциплинарные меры. Например, пока он командует кораблем, на нем не будет порки. Для младших офицеров это заявление было просто поразительным. Как, спрашивается, можно поддерживать дисциплину без угрозы порки, особенно в экипаже, состоящем из отбросов военно-морской службы? Один из офицеров, лейтенант Ху, спросил Урию, не потерял ли он рассудок. Порка была флотской традицией. Обещать, что порки не будет, означало открыто приглашать к мятежу. Но Урия был тверд.
На третью ночь плавания один из самых постоянных нарушителей команды, пронесший на борт виски, в пьяном ступоре перевалился через перила и погиб, после чего «Вандалия» осталась в несколько лучшем состоянии. Но те, кто остался, вели себя лучше лишь в некоторой степени. Пьянство и мелкое воровство были болезнями, характерными для флота, и Урия придумал уникальные наказания за эти проступки. Человеку, уличенному в воровстве, вешали на шею деревянную табличку с надписью THIEF. Матрос, уличенный в пьянстве на службе, должен был носить табличку, вырезанную в форме бутылки, с надписью A DRUNKARD'S PUNISHMENT. Лейтенант Ху назвал эти меры не только бесполезными, но и смешными. Но после нескольких недель пребывания в море пришлось признать странный факт: похоже, они работали.
Теория Урии заключалась в том, что выставление человека в глазах его товарищей в нелепом виде оказывает на его поведение гораздо более длительное воздействие, чем физические пытки. К тому же он был одним из первых сторонников идеи о том, что наказание должно соответствовать преступлению. Иногда это требовало от него необычайной фантазии. Однажды, например, к Урии привели молодого матроса по имени Джон Томпсон и обвинили его в том, что он передразнивает офицера, имитируя его голос. Урия обдумал обвинение, а затем, обращаясь к недоумевающему члену экипажа, приказал собрать несколько горстей перьев чайки. Когда перья были доставлены, Урия приказал Томпсону сбросить брюки. На каждую ягодицу нанесли небольшое количество смолы, а затем прикрепили к ней перья. Молодому человеку было велено простоять в таком виде на палубе пять минут, к большому удовольствию команды. «Если ты собираешься вести себя как попугай, ты должен выглядеть как попугай», — сказал Урия.
Вернувшись в Пенсаколу, Урия вполне ожидал, что его отправят на очередное задание на корабль «Вандалия». Но без предупреждения он получил приказ освободить его от командования и «ожидать распоряжений». Начался еще один долгий период профессионального бездействия. Он писал в Вашингтон с просьбой о назначении, но флот хранил молчание. В конце концов, обескураженный, он вернулся в Монтичелло и занялся недвижимостью.
Паника 1837 года привела к серьезному спаду на рынке недвижимости, и Урия, чье состояние не пострадало от паники, воспользовался этой возможностью, чтобы вложить значительные средства в недвижимость на Манхэттене. Вскоре ему принадлежало не менее двадцати зданий. Три дома, в которых он жил, приносили ему доход почти 3 500 долл. в месяц, в то время как средний американский рабочий зарабатывал 600 долл. в год. И все же он продолжал с надеждой думать о море, о другой команде. И поэтому можно представить себе, с каким потрясением он получил спустя почти два года после ухода с «Вандалии» извещение из Вашингтона с краткими формулировками, предписывающее ему предстать перед военным трибуналом за «подлог, трусость, жестокое и скандальное поведение». Он был шестым.
Обвинителем, судя по всему, был его бывший сослуживец лейтенант Ху, который в течение нескольких месяцев после ухода Урии с «Вандалии» вел личную вендетту, чтобы поставить Урию на колени. Конкретные детали обвинения были почти причудливы. «Фальсификация» касалась того, что в рапорте, поданном Урией, из-за канцелярской ошибки были пропущены два слова. «Трусость», — говорилось в обвинении, — означала, что Урия Леви однажды позволил человеку «сильно свернуть ему нос, не оказав никакого сопротивления». Жестокое и скандальное поведение» относилось к наказанию Джона Томпсона, а для пущей убедительности Урию также обвинили в том, что он «не подал пример порядочности и приличия в своем личном поведении», что в переводе означает, что он имел наглость покрасить корабельные пушки в синий цвет. На первый взгляд, обвинения были самыми серьезными из всех, которые когда-либо предъявлялись Урии. Однако при ближайшем рассмотрении они показались смехотворными, и, возможно, Урия допустил тактическую ошибку в самом начале процесса, заявив суду, что считает их таковыми.
Редко в истории США ягодицы моряка подвергались столь пристальному и тщательному изучению со стороны представителей высших эшелонов власти, включая самого высокопоставленного человека — президента. Обвинение обвиняло хозяина судна «Вандалия» в том, что он приказал провести полномасштабную процедуру дегтя и перьев. Защита же настаивала на том, что на каждого члена команды было нанесено по капле дегтя «размером не больше серебряного доллара». Обвинение утверждало, что у юноши навсегда осталась травма от унизительного обращения, которому он подвергся на глазах своих товарищей. Защита утверждала, что инцидент был воспринят как добрая шутка, и моральный дух на корабле от этого значительно улучшился. Страница за страницей в протокол суда вносились показания о состоянии заднего прохода молодого человека, который, поскольку находился где-то в открытом море, не мог быть вызван для дачи показаний. По мере того как дело затягивалось, Урия все больше убеждался в том, что его оправдают. Но когда суд признал его виновным, а затем вынес приговор — он был уволен из ВМС США, это был уже второй случай его увольнения. Это было его второе увольнение. Он вернулся в Нью-Йорк в состоянии шока.
