Все полторы тысячи всадников с ходу врубились в ставку хана и турецкого паши. Мирлива-паша Диджле, ничего не успел сделать, его охрану, две сотни янычар с ятаганами, просто снесли. Он сам получил саблей по голове, закрытой шлемом и провалился во тьму.

Менгли Гераю повезло больше. Он в это время двигался позади своего войска, руководя теми, кто не давал разбежаться его нукерам. Заодно рядом были и янычары, и азапы, и сипахи. Всё спокойнее рядом с самыми сильными воинами мира. Плюс его личная охрана в тысячу сабель отборных нукеров.

— Великий хан! — Услышал он сквозь грохот артиллерийских орудий гяуров, конский топот, ржание, крики людей, сквозь гул стоявший над полем боя. — Великий хан! — Вопил кто-то из его приближённых, прискакавших от его ставки. — Урусы напали. Они обошли нас.

— Как напали? — Менгли Герай бросил взгляд назад на свой лагерь. В этот момент ханский бунчук упал. Его срубил проскакивая мимо ханского шатра один из ойратов-калмыков. В ставке шла бойня и резня. — Надо спасать пашу! — Завопил он, разворачивая коня.

— Нет. — Закричал прискакавший. Это оказался нуреддин, один из его сановников и третье лицо в государстве. — Надо уходить, великий хан. Урусов очень много, тысячи и с ними ногаи. Они предали нас.

Сипахи, янычары и азапы, бывшие рядом, стали разворачиваться. В этот момент недалеко от хана упала бомба мортиры «Екатерины». Это Михайло Дубов увеличил заряд, заложив полуторный, молясь, чтобы мортиру не разорвало, дал команду на выстрел. Мортиру не разорвало, зато бомба получила дополнительную пару сотен метров по дальности и достало последние ряды ханского войска. Небо для хана опрокинулось. Чудовищный грохот оглушил его. Чисто на инстинктах, он успел вытащил правую ногу из стремени. Ударной волной его отбросило вместе с лошадью. Менгли на какое-то время потерял сознание. Когда пришёл в себя, то ничего не слышал. Стояла какая-то звенящая тишина. Именно звенящая. В ушах был мучительный звон. Всё перед глазами плыло. Рядом билась в агонии его арабская кобыла. Очень дорогая. Это был подарок ему бека Ширина. Из развороченного брюха лошади вывалились разорванные внутренности. Хан сумел встать на четвереньки. Перед глазами всё качалось, как на качелях шайтана. Он ничего не чувствовал и не слышал. Из носа, рта и ушей шла кровь. Увидел перед собой чьё-то тело. Оно было без головы. Что-то знакомое. Это нуреддин, наконец мелькнула мысль. Вот кто-то его поднял. Хан никак не мог сфокусировать свой взгляд. Но он понял, что это кто-то из его охраны. Его быстро посадили на коня. А потом была бешеная скачка. Охрана его уводила всё дальше от проклятого места и дальше. Их путь лежал в Крым. По мимо сильной контузии, он ещё получил ранение в ногу. Рана постепенно стала гноится. Ему, раскалив нож, но одной из остановок, разрезали ногу и вытащили металлический кругляш, величиной с горошину. Это был один из поражающих элементов бомбы. Хорошо, что кость не задело. А ещё у него была порвана персидская кольчуга. Она спасла ему жизнь. Такой же кругляш застрял в подоспешнике, пробив халат и саму кольчугу…

Увидев падение хана, в татарском войске стала нарастать паника. Ещё больше она усугубилась, когда стало понятно, что русы зашли им в тыл и практически окружают. У страха глаза велики и полторы тысячм отряда Урусобы превратились, в глазах татарского войска, в десять тысяч. Паника, она как лесной пожар при сильном ветре. Конная масса ломанулась назад, сбивая на землю друг друга и втаптывая упавших в землю. Попытка сипахов и янычар остановить, не принесла успеха. Их просто самих снесли, как сносит вода в половодье хлипкую запруду.

Солдаты и пикинеры пропустили нашу конницу вперёд, те ударили в отступающих татар. Дальше уже всё пошло, как по шаблону. Избиение бегущих, резня и убийства.

Я соскочила с лошади и побежала к редутам первой линии. Мне надо было знать, что с ними, с моими кадетами.

— Царевна, остановись. — Кричал мне сотник Кобыла. Но я его не слушала. Огибала груды убитых, даже перелазила через них, мараясь в крови. Господи, сколько же здесь мёртвых⁈ Сотни, тысячи людей и коней. Многие разорваны на куски. Стоял смрад из запаха крови, внутренностей, испражнений и сгоревшего пороха. Во второй линии редутов я увидела живых. Побежала к первой. Здесь был полный кошмар. Практически все, кто был там из кадетов и ополченцев погибли. Я переходила от одного редута к другому.

— Господи, прошу тебя, пусть хоть кто-нибудь останется живым. Пожалуйста. Не за себя прошу.

Подошла к очередному редуту, заваленному трупами. Перебралась через вал из мёртвых тел. Внутри редута, тоже были мёртвые, наши и крымчаки, даже пару янычар увидела. Вот и пушка. Привалившись к ней, опираясь на бердыш кто-то стоял на полусогнутых ногах. Полевая форма кадета. Кираса вся иссечённая, русая голова в крови. Лицо в засохшей крови. Он поднял голову. Увидел меня. Попытался выпрямится, но его повело.

— Госпожа генерал… Царевна… — Прохрипел он. Я узнала его. Ваня Васильчиков. Кинулась к нему. Обняла, прижимая его голову к своей груди.

— Ванечка. Живой. Спасибо тебе, Господи. Живой.

— Царевна. Мы не отступили. — Прохрипел он.

— Не отступили, Ванечка. Вы герои, настоящие русские богатыри…

Потом два дня прямо там, в развёрнутом госпитале врачевала наших раненых — зашивала и штопала, накладывала гипс на сломанные или повреждённые руки-ноги, кому-то пришлось ампутировать эти самые руки-ноги, если больше ничего нельзя было сделать. Спала по два-три часа. Но всех, кого можно было спасти, обиходили. Конечно, были и такие кто умер. Одни в первые сутки, другие на следующие. Мне срочно нужны были антибиотики. Пенициллин, вот то малое, что могло спасти жизни многим. Но увы, пока мы с Еленой сделать этого не могли.

Среди защитников первой линии обороны живыми нашли ещё двенадцать человек по-мимо Ивана. Из них три кадета, остальные ополченцы. Наших мёртвых выносили с поля боя и клали чуть в стороне. Полковой батюшка, был у нас такой, сам митрополит его выделил нам в Корпус, отпевал их. Потом мы выкопали на одном из холмов братскую могилу, где и похоронили всех наших павших. Я составила список. Всех наших кадетов, павших здесь и ополченцев. На первое время поставили большой деревянный крест. Но позже, здесь появился каменный обелиск, на котором был выбит крест и перечислены все наши погибшие с указанием кто кадет, а кто ополченец. И внизу, под именами, по моей просьбе каменотёсы высекли строки: «В лето 1513 года от Рождества Христова, здесь приняли смертный бой русские воины с многочисленным и лютым ворогом. Они погибли, но не отступили. Путник, остановись на мгновение, склони голову перед ними. Отдай память мужеству их и бесстрашию. Здесь нет ни одной отдельной судьбы, все судьбы в единую слиты»…

Смотрела на полон. Несколько сотен. Большинство раненые. Этих я не лечила. Так что в течении первого дня и ночи, половина из них умерла. Мне было всё равно. В основном это были крымчаки, но в плен попали и несколько десятков янычар. Эти дрались ожесточённо, фанатично. Не плохо у них с промытыми мозгами. А ведь они не турки. Они из славян, греков, армян и прочих христианских народов. Султаны специально забирали мальчиков из таких семей, насильно обращали в ислам, воспитывали их в духе преданности султану. И османы получали сильных, высоко мотивированных бойцов. Многие из пленных янычар были ранены, именно поэтому и попали в плен. А так же те, на кого калмыки и татары Урусобы сумели накинуть арканы и протащить на полном скаку по земле. Все они были физически развитые, это говорило о том, что они явно не голодали. Остановилась напротив одного из них. Русоволосый молодой мужчина, ему, наверное, нет и 30. Голубые глаза. Он, стоя на коленях, со связанными сзади руками, смотрел на меня с ненавистью.

— Кто ты? — Задала вопрос. Он молчал. Я оглянулась. — Кто-нибудь знает турецкий?

— Я знаю. — Ответил один из казаков. Подошёл к нам.

— Спроси его, кто он, как зовут и откуда он?

Казак задал вопрос. Янычар продолжал молчать, только презрительно плюнул мне под ноги. Тут же получил удар ногой в спину от одного из моих палатинов. Это был Божен. Пленный упал лицом на землю.