— Этого на улицу. Всыпать пять плетей. Для начала. Если память не вернётся, ещё пять плетей, пока не вспомнит, где писарь Акинфий. Остальные, начинаем искать свиток. Завещание. Начали.

Никифор взбежал вверх по лестнице, направляясь в опочивальню к князю. Борис вспомнил, что у него там девка ждать его должна.

— Эй, ты куда? — Заорал он. Пусть девка и холопка, но делится своим будущим гаремом он ни с кем не собирался.

— Стоять. — Тормознул его Божен, уперевшись Борису в грудь рукой, в кулаке которой была зажата плеть. — Ты чего так возбудился, князь? Неужто что прячешь там? Может завещание?

— Нет никакого завещания! — Князь взвизгнул. Но Божен ухмыляясь, загораживал ему путь на второй поверх.

Через некоторое время с верхнего этажа раздался девичий визг и вопли. Все кто был на первом удивлённо смотрели на верх. Вскоре оттуда сбежала какая-то девица, наспех одевая сарафан. Кирасиры заржали.

— Никифор, ты что там? — Заорал Божен.

— Сейчас. — Услышал в ответ. Затем появился Никифор. Тащил кучу каких-то свитков. Спустился и вывалил их на стол.

— Никиша, что за визг был? — Спросил Божен. Никифор хохотнул.

— Захожу я опочивальню княжью, а там, парни, красота то какая, ляпота! Девка на постели то, на четвереньках стоит, головой в подушки уткнулась и зад выпятила, к двери то. Да так и стоит. Наверное, князя ждала. Ну я тихо подхожу. Смотрю на неё, слюни бегут. Больно хороша. Шлёпнул я её по ягодице то белой. Она только вздрогнула и продолжает зад выпячивать. Я ей по другой шлёпнул ладошкой. Ничего. Погладил её по заду то, спрашиваю: «Никак хозяина ждёшь?» Что тут началось. Сначала завизжала, оглянулась. Подскочила как оглашенная. Думал она от страху то лужу пустит. Но нет. Справилась. Сарафан хватает и с воплем из опочивальни. — Народ ещё громче заржал.

— Никиша, что же ты⁈ Надо было пристроится к ней. А когда поняла бы, что не хозяин пришёл, поздно бы уже было. Дело то бы уже сделал. — Смеялись кирасиры. Божен смотрел на товарища, улыбался и качал головой.

— Да, Никиша.

Потом разбирали свитки. Но всё было не то. С улицы неслись свист плети, удары, вопли и скулёж. Потом в терем зашёл Данила.

— Божен, мужик вспомнил, где писарь.

— Ну а что тогда стоим? Вперёд за ним. И это, телегу там какую-нибудь пусть готовят. Лошадей запрягают. Писаря с отцом Серафимом в Кремль повезём, на дознание.

Перерыли кирасиры весь терем княжий, но завещания не нашли. Но зато узнали от писаря, которому хватило того, что ему погрозили плетью, как он всё рассказал. И отец Серафим, когда сообщили ему, что он едет в кремль на правёж к Государю и Митрополиту, всё же духовное лицо, тоже подтвердил, что завещание было. Этого оказалось достаточно. Завещание, похоже, князь уничтожил,

— Собирайся, княже, поехали в Москву. Ты князь, поэтому твою судьбу Великий Государь решать будет…

Как много их простых и пёстрых

Ко мне на стрелку собрались.

И молодых, и жизнью тёртых.

Откуда только все взялись?

Курфюрсты, герцоги, бароны.

Ангальт — Дессау и Скавроны,

Эрнест Антгальтский медный лоб

И Магхренбургский епископ-поп.

С сестрой и мы не лыком шиты

Порфирородные элиты.

За нами Русь стоит святая

И Нибелунгов волчья стая.

Zay…

Королевский обоз медленно двигался по направлению из Москвы в Венден, что в Ливонии. Как раз миновали Великий Новгород. Обоз растянулся прилично, на версту точно, если не больше. Ехали фургоны, в которых лежали картузы с порохом, картечь, шрапнельные снаряды и бомбы. Фургоны с продовольствием, так как одновременно с этим лошади тащили и полевые кухни Корпуса. Упряжки везли пушки. На двух специальных телегах везли две мортиры. Одна из них была знаменитая «Екатерина», которая участвовала в битве на Дону. Вторая такая же имела имя «Марта», по имени жены старшего орудийного расчёта. Он был из немцев и очень гордился тем, что его мортира носила имя его жены. Причём, лафеты мортир немного модернизировали. Теперь они имели четыре небольших колеса как у вагонеток. К мортирам шли небольшие рельсы, которые укладывали на позиции, получалось небольшое железнодорожное полотно, метров пять в длину. На рельсы ставили саму мортиру. При выстреле, она откатывалась по рельсам, в результате отдачи, назад и упиралась в своеобразный тупик. После, её назад подкатывали на исходную, заряжали и вновь стреляли. С нами шли три тысячи кованной конницы, выделенной Великим Князем Московским. Шли два сформированных эскадрона кирасир Корпуса. Две роты стрелков Корпуса, вооружённых кремнёвыми ружьями со штыками. Шла баталия пикинеров Корпуса. Со мной поехал один из моих заместителей, Георг фон Фрундсберг. Он должен был возглавить филиал Корпуса на землях Ливонии. Дядька Евсей остался в Москве, командовать Московским Корпусом, куда начался новый набор кадетов. И где шло формирование частей новой русской армии. Так же со мной ехал Митрополит, с ним два епископа и чины поменьше, плюс личная охрана Митрополита из иноков, бывших воинов, принявших постриг. То, что они были в рясах, это ничего не значило. Под рясами у них была самая настоящая бронь. Конечно же, со мной пошли все мои шесть палатинов, плюс жена Айно Эста, которая ехала в моей личной карете, вместе с Ленкой. Ленку по мимо всего, охраняло два десятка боевых холопов Вяземских во главе с Василием, её мужем. И да, я обзавелась своими личными фрейлинами. Их было три. Одна из них, княжна Ксения Остожская. С Бориской разобрались. Мало того, что его били кнутом на площади, приковав к позорному столбу, как человека нарушившего волю родителя своего, тем самым порушивший вековые законы общества и законы Государя Московского, так было объявлено на лобном месте глашатаем. Василий проявил милосердие. Под топор палача за татьбу класть не стал. Всыпали ему плетей под свист толпы. Потом он полежал в моём госпитале, после выплатил Князю и Русской Православной Церкви виру или штраф. Причём штрафы были очень даже не маленькие. И по воле Государя, который проводил лично суд, князь Остожский обязан был выплатить своей сестре, княжне Ксении не треть всех активов семьи, как это завещал покойный князь Всеволод, а половину. М-да, дорого обошлась Бориске махинация, очень дорого. Матушку игуменью сняли с должности. Она долго молилась, отбывая наложенную на неё Владыкой епитимью, после чего стала жить в келье, на воде и хлебе, и вновь молится, чтобы избавить себя от козней лукавого. Новая матушка игуменья, особо строго за этим следила. А учитывая, что новая игуменья были из бывших монашек этого же монастыря, то в послаблениях на режим отбывания наказания экс-игуменьи надеяться не приходилось. Ксюша сразу, ещё там до суда, в тереме Вяземских бросилась мне в ноги, просила оставить у себя. Глядя в молящие глаза юной девушки, я махнула рукой, бог с тобой Ксюша. Хочешь, будь, но только потом не жалуйся. Она на всё была согласна. Деньги и ценности, которые получила по разрешению дела, она отдала мне, на хранение. Сама с большой жадностью смотрела на наши с Еленой наряды и попросила разрешения пошить себе такие же. Причём, как платья, так и форму Корпуса. Волевым решением, я зачислила её в Корпус, пока на должность сержант-дамы. Да, таким же волевым решением я ввела такую должность. После чего, до самого отъезда, она вставала утром, делала зарядку, бежала со мной кросс по территории Корпуса. Потом обучение с холодным оружием. Неожиданную помощь в овладении европейских стилей клинкового боя, мне оказал итальянский князь Пандольфо Малатеста. Да, тот самый, за дочь которого просил Джованно. Папиллому я ей удалила. Вообще у князя Пандольфо было две дочери и один сын. Старшая дочь Доротея была похищена Чезаре Борджиа в 1500 году, когда следовала к своему мужу венецианскому генералу Джованни Баттиста Караччоло. Чезаре Борджиа насильно сделал Доротею своей любовницей. Держал у себя почти четыре года. Освобождена Доротея была только в 1504 году по приказу нового папы Юлия Второго и возвращена мужу семьей Борджиа с извинениями. Я вообще, когда это услышала, одурела. Ничего себе, четыре года Чезаре насиловал молодую женщину, заразил её сифилисом, а потом отдал мужу с извинениями, типа ничего страшного, бывает. Доротея умерла в 1509 году. Вообще эта семейка Борджиа полностью конченая, наглая и беспринципная. Именно из-за Доротеи между Борджиа и Малатеста началось противостояние, в котором Малатеста проиграли и лишились Ремини.