Я стала лихорадочно убирать повязки. Мне надо было увидеть рану.

— Саша, остановись. — Прохрипел он. Но я не останавливалась.

— Божен, готовьте операционную. Живо! Горячую воду и свежие бинты.

— Где именно, царевна, готовить?

— Мне плевать, где, главное, чтобы больше света было. — Рану я увидела. И она очень мне не понравилась. Я поняла одно, у Вани идёт сепсис, заражение крови. А у меня совсем нет антибиотиков. Края раны почернели. Мамочка, только не это.

Ванечка смотрел на меня. Улыбался.

— Сашенька, ничего не надо. Поздно. Я знаю, что мне осталось совсем немного. Побудь со мной. — Я держала его за руки. Наклонившись, целовала в губы. Я понимала, что опоздала. Если бы на два дня раньше, даже на один день. И я могла бы его спасти. И если бы у меня были антибиотики…

— Саша. — Шептал он, совсем обессиленный. А я смотрела на него и глотала слёзы. — Я ни о чём не жалею. Я любил и люблю самую прекрасную деву на земле. И она любила меня. Она подарила мне сына. А ведь я должен был умереть там, тогда ещё, когда нас зажали литвины с ляхами. Но ты отсрочила мой уход. Главное, что после меня останется мой сын. Сашенька, сбереги его, прошу тебя.

— Конечно, родной мой. Он так похож на тебя.

Иван улыбнулся. Прошептал:

— Люба моя ненаглядная. — Замолчал. Я плакала.

— Царевна, всё готово. Вода нагрета. Чистые тряпицы тоже есть. — Услышала я Божена. Посмотрела на мужа. Поздно. Его глаза оставались открытыми, но в них уже не было жизни. Священник подошёл к нам.

— Царевна, раб божий Иоан Фёдорович преставился. Ты ничего не могла уже сделать. — Сказал он тихо. А я смотрела на мужа и не верила, что его уже нет. Мне надо было рыдать. Биться в истерике, но я молчала. Даже слёзы, что лились у меня только что, стали высыхать. Посмотрела на священника.

— Делайте своё дело, отче. — Отошла от смертного ложа супруга своего. Посмотрела на воина стоявшего при входе. Вспомнила его имя — Еремей. Он был своего рода заместителем моего мужа.

— Кто? — Еремей не понял вопроса. Я повторила. — Кто? Чьи люди сделали набег?

— Крымский бей Мурад.

— Но крымчаки пошли все на Польшу.

— Не все, небольшая часть пошли на Русь. Бей Мурад поганый бей. Он своих нукеров заставляет мазать наконечники стрел бараньим жиром и потом даёт загнить ему. Специально, чтобы даже простая рана стала смертельной. У меня ещё с десяток пораненных доходят так же. Двое уже умерли.

— Где эта тварь обитает?

— В низовьях Дона. Там его кочевья.

— Мне нужна эта тварь живая. Вместе со всей его поганой семьёй.

— Царевна. У него пять сотен сабель. Правда мы хорошо его побили. С сотню его нукеров точно уложили. Сначала пушками, потом стрелами. А под конец опять пушками. Но он всё равно остаётся сильным.

— И что? Плевать сколько у него сабель. Мне он нужен, и я получу этот кусок падали.

Я посмотрела на мужа. Он лежал умиротворённый. Черты его лица разгладились. Спи, любимый. Прости меня, что не смогла раньше прийти. И я отомщу за тебя. Жёстко, даже жестоко. Показательно, чтобы ни одна тварь кочующая даже не смела близко подходить сюда, подходить к моей семье. К твоей семье.

Всё повторяется. Идёт за веком век.

И вновь в окне, день окровавленного солнца.

О, как же ты безумен, человек,

Испивший злобу до конца, до донца.

Кровавых рек не обмелеют берега,

Костями устланы поля, что рожь рожали.

Одна на всех беспечности беда,

Одни на всех застывшие печали.

А небо, внемля ярости атак,

Меняет цвет, на ярко-алый тон.

И мы, страшнее бешенных собак,

Взгрызая глотки, воем в унисон.

Нас, полумесяц с праздничным крестом,

Что свет всегда дарил заблудшим душам.

Уже тиранит указующим перстом,

И вместо созиданья, рушит.

И лишь надежда, на ещё не стёртый разум,

Одна осталась, мечту с любовью упустив.

Что всё закончится, не постепенно, разом,

Сбивая совестью, злой неразумности прилив.

Александр Булаев

Обоз пришёл только на следующий день. Ванечку омыли и одели. Сама его обмывала и одевала в последний раз. Он был воином. А значит одела его в воинскую бронь. Один фургон из прибывшего обоза забрала сразу. Туда и поместила тело мужа. И в тот же день мы выехали в Москву. Крепость оставила на Еремея. Он должен был достроить то, что не успели. А не успели совсем немного. Плюс усилили крепость ещё тремя пушками. И пороху со снарядами, картечью и шрапнелью привезли достаточно.

Двигались весь день, делая короткие остановки для того, чтобы покормить и напоить лошадей и самим что-нибудь поесть. Я ничего не ела. Кусок в горло не шёл. Вечером, остановившись на ночлег, сидела возле мужа в фургоне.

— Царевна. — Услышала голос Айно. — Поела бы, матушка.

— Я не хочу, Айно. Спасибо тебе. Принеси мне просто воды.

Спустя полминуты Айно появился опять. Протянул мне баклажку с водой.

— Царевна. Может взвару?

— Не хочу. Иди. — Сидела закрыв глаза. Перед взором вставали картинки — как впервые увидела Ивана. Как он ухаживал и смотрел с восторгом на меня. Как ревновал меня ко всем, но старался вида не показывать. Венчание и наша первая с ним брачная ночь, как супругов.

Наверное, это покажется дикостью, но в какой-то момент я легла рядом с ним. Легла, обняла его и закрыла глаза. Меня не отталкивал холод металла его брони. Мне, наоборот, стало спокойно, умиротворенно. Даже не заметила, как уснула. Сон унёс меня в счастливое вчера. Сначала я видела своего первого мужа. Он нёс меня на руках по полю. А вокруг колыхалось море из разнотравья. А потом, первый муж сменился вторым. Он тоже держал меня на руках. Дойдя до конца поля, поставил аккуратно и с осторожностью на ноги. На мне был легкий сарафан по колено. Он поцеловал меня в губы, в щеки, в лоб. Потом отпустил и сделал шаг назад. И тут к нему подошёл мой первый муж, положил ему руку на плечо. Они стояли вдвоём и смотрели на меня. Оба улыбались и в этих их улыбках было столько любви и нежности. Один Иван стоял одетый в форму российского офицера 21 века. Второй был облачён в броню русского воина 16 века.

— Иди, Сашенька. — Сказал Ваня, облачённый в кольчугу.

— Иди, любимая. Тебе нужно идти. — Сказал русский офицер.

— Куда? Я не хочу уходить, мальчишки мои.

Они оба осуждающе и отрицательно покачали головами.

— Иди, Саша. Ты должна идти. Не забывай о сыне. — Сказал Вяземский.

— И у тебя кадеты, Саша. Не забывай и о них. Не бросай тех, кто верит в тебя и любит. — Проговорил Вознесенский.

— Куда же идти? — Они оба молча мне указали куда-то за мою спину. Я оглянулась, там была дорога. Дорога сквозь лес. Я повернулась назад. — Но…

— Никаких но, Александра! — Прервал меня мой первый муж. — Иди. У тебя впереди долгая жизнь. Никогда не отступай, Саша. Мы прикроем тебя здесь.

Пятясь, я сделала шаг назад, потом ещё один. Повернулась и пошла по дороге, отойдя на десяток шагов, оглянулась. Я всё ещё их видела, вот только они были словно в какой-то дымке. Их силуэты колыхались. Я вновь пошла по дороге. Опять оглянулась, но поля с разнотравьем уже не увидела, как и своих мужей. Позади меня клубился стеной туман…

Я резко проснулась. Наступал рассвет. Посмотрела на мужа. Ничего не изменилось. Он продолжал лежать, как и лежал до этого, погружённый в вечный смертный сон. Покинула фургон. Мои палатины уже бодрствовали. Горел костёр и над ним исходил паром котёл.

— Здравствовать тебе, Царевна. — Поприветствовали они меня. Поклонились.

— И вам тоже, парни. — Они вглядывались в меня. А я продолжала чувствовать какое-то умиротворение. Меня словно что-то отпустило.