— Мои слова не имеют ничего общего с портретом, – ответил Мо Жань.

Жун Цзю склонил голову, задумавшись на пару мгновений, а затем вдруг спросил:

— Молодой господин Мо, а известно ли вам, что до того, как я умер, мы вместе с господином Чаном хотели убить вас и забрать ваши духовные силы?

— Я знал об этом.

— Вы… Вы знали?

— Да, я знал, – Мо Жань кивнул.

После короткого замешательства Жун Цзю вспыхнул от гнева:

— Конечно этот Син Чан не умеет держать язык за зубами!

Сверкая глазами от негодования, он решительно вскинул голову:

— Если бы я знал, что все так закончится, лучше бы я его послушал и убил вас еще тогда. По крайней мере у меня было бы хоть несколько счастливых дней и, может быть, все не дошло бы до того, чтобы я умер такой жестокой смертью.

Мо Жань посмотрел на него и сказал:

— А ты всегда делаешь все, что тебе говорят другие люди?

— А почему нет? – ответил Жун Цзю, — Я всего лишь хотел жить хорошо. Например, почему торговать своим телом это плохо? Люди же торгуют рыбой и мясом, чтобы заработать себе на пропитание? Я знаю, что такие как вы, благородные господа, смотрят на меня с презрением. Но разве вас прокормит это ваше чувство собственного достоинства? Для меня куда важнее кувшин вина и кусок жареного мяса. Так что, если бы, убив вас, я смог сохранить свою жизнь, почему бы мне этого не сделать?

Губы Мо Жаня дернулись. Он хотел было возразить ему, но, вспомнив, что сам творил в прежней жизни, не смог ничего сказать.

Между тем возмущенный Жун Цзю продолжил:

— Люди убивают птиц ради мяса, так почему ради собственного выживания человек не может убить другого человека?

Мо Жань тяжело вздохнул и пробормотал:

— И какой смысл в такой жизни?

Казалось, что он спрашивал Жун Цзю. Но сейчас, отбросив все наносное, он задал этот вопрос тому человеку, каким он был в прошлой жизни, когда сидел на самой вершине смертного мира.

— Я не знаю. Я не понимаю, о чем вы говорите, и не собираюсь об этом думать, – равнодушно ответил Жун Цзю. — Меня продали в бордель по достижению шестнадцати лет. Первым моим клиентом стал старый даос, которому было сильно за пятьдесят. Спрашиваете, был ли какой-то смысл в этом всем? Я понятия не имею! Пока я был жив, думал только о том, как зарабатывать деньги. Если бы у меня были деньги, я бы сразу выкупил себя. После никто и никогда не смог бы использовать меня как нужник, и моя жизнь перестала бы зависеть от ваших улыбок и мимолетной благосклонности. Но до гробовой доски мое тело так и не стало свободным. Именно из-за вас я умер как животное!

Мо Жань долго молчал, а затем спросил:

— Если бы тебе был дан еще один шанс, ты снова бы выбрал сговориться с Син Чаном, чтобы убить меня?

— Верно.

— Хорошо. Если бы у меня был еще один шанс, я бы пустил по ветру все твои деньги, чтобы ты мог позволить себе есть только гнилые фрукты.

— Вы!..

Жун Цзю вспыхнул от гнева, отчего искусственный румянец на его щеках стал как будто даже ярче. Его тело задрожало, но он быстро взял себя в руки.

Сообразив, что потерял лицо, так постыдно утратив контроль над собой, он потянулся к волосам, бессознательно пытаясь привести в порядок прическу. На его лице вновь появилась обычная сладкая улыбка, но пламя ярости, что пылало в глубине зрачков, и не думало угасать.

— Вы предложили мне следовать за вами. Я Жун Цзю, и у меня свой путь.

—Надеюсь, ты сможешь насладиться желанной свободой в Призрачном Царстве.

Озадаченный его замечанием Жун Цзю прищурился:

— Конечно, я буду тут свободен и смогу хорошо устроиться. Всего-то и нужно попасть в постель того, у кого больше всего власти, и тогда я смогу избежать этого вечного круговорота перерождений и больше не буду страдать. По сравнению с дурами, что собраны в тех покоях, я просто писаный красавец[112.7] и, конечно, когда выберут меня, приму это с радостью.

Мо Жань со смехом ответил ему:

— Но эти люди служат Четвертому князю, и теперь смерть и жизнь твоей души, а также останешься ли ты здесь или переродишься, будет целиком и полностью зависеть от его слова.

Жун Цзю вздрогнул и настороженно уставился на Мо Жаня своими красивыми глазами.

— О чем это вы?

Если бы не эта ситуация, Мо Жань не стал бы дальше пытаться его переубеждать. Жун Цзю был человеком мягким и ведомым, ненависть сделала его упрямым, и ему оставалось лишь, усмирив гнев, продолжить его уговаривать:

— Ты говоришь, что внешность человека на портрете довольно посредственная, но я считаю его очень красивым. Взгляд на красоту у разных людей отличается, и никто не может сказать, посмотрит ли на тебя Четвертый князь, или нет.

— Думаете, человек с таким холодным взглядом может его привлечь?

— Необязательно, — ответил Мо Жань. — Однако, если Призрачному князю нравятся мягкие и нежные люди, почему же он сразу не выбрал тебя?

— … — Жун Цзю не издал ни звука, но лицо его уродливо скривилось.

Мо Жань же решил ковать железо, пока горячо:

— У этого человека характер суровый и резкий. Если его выберут, полагаю, что в будущем он перевернет Призрачное Царство с ног на голову. И когда придет время доклада о грехах, Четвертому Призрачному князю непременно придется ответить за свои преступления. В этой ситуации для него проще всего будет свалить все на призрачных слуг и принести их в жертву. Если ты собираешься как шелковая повилика обвиться вокруг сильного дерева, для начала убедись в том, что это будет безопасно для тебя. Если окрутишь кого-то, кто через несколько дней повалится, всего лишь потеряешь опору, что не так и страшно. Вот если ты будешь связан с тем упавшим деревом в течение долгого времени и успеешь пустить корни, то лишишься их вовсе, и тогда душа твоя навек рассеется.

И без того бледное лицо призрачного Жун Цзю, казалось, стало еще бледнее. Но его елейный голос как и прежде сочился ядом:

— Я не верю, вы лжете.

— …

— Господин Мо, готов поспорить, что вы просто не желаете увидеть, что я могу жить лучше вас.

Они оба замолчали. И тут Мо Жань вспылил. Прямо посмотрев на Жун Цзю, он выпалил:

— Я больше не собираюсь спорить с тобой. Жун Цзю, я должен спасти этого человека. Ты сейчас тут не со мной в игры играешь, а со своей жизнью.

Жун Цзю вскинул голову, глаза его опасно блеснули. С внезапностью гадюки, что бросается на жертву, он положил руку на грудь Мо Жаня:

— Кем он вам приходится? Как давно длится ваша связь? Дольше, чем со мной? В постели он лучше меня? Его постельные фокусы лучше или он слаще стонет? – Жун Цзю сделал паузу, его ресницы медленно опустились, пряча взгляд. — Господин Мо, вы не из тех благородных господ, которые будут рисковать своей жизнью ради других людей. Меня вам не обмануть. Вы человек без сердца, и не знаете, что такое любовь.

Не успел он закончить фразу, как Мо Жань схватил его за щеку, подтягивая ближе. Черные как смоль брови сошлись над переносицей, в глазах вспыхнул огонь:

— Раньше у меня не было сердца, а теперь есть.

Жун Цзю смотрел на него и не узнавал. Казалось, под оболочкой этого знакомого незнакомца скрывается разъяренное пламя.

Человек перед ним ругался и смеялся совсем как прежний Мо Вэйюй, вот только душа его как будто стала другой.

Словно обожженный этим огнем, Жун Цзю затрясся и хотел было развернуться и убежать, но Мо Вэйюй вцепился в него мертвой хваткой.

— И еще, — продолжил Мо Жань, — я и он… отныне и впредь чисты и невинны, я уважаю и почитаю его без всяких задних мыслей[112.8]. Не смей оскорблять его!

Сказав это, он оттолкнул Жун Цзю, который от неожиданности врезался в колонну и недоверчиво уставился на человека перед собой. Он был в таком смятении чувств, что даже не задумался о том, насколько странно звучат слова «отныне и впредь чисты и невинны». Если бы его разум был ясен, он обязательно задумался бы над тонкостями этой странной формулировки.