— Мой персик!.. — вскрикнул Чу Ваньнин.

Но было слишком поздно стенать. Свежий, сочащийся сладким соком плод уже упал на землю и, ударившись о стену, остался лежать неподалеку от них.

— Учитель, — полное томления и неудовлетворенного желания горячее дыхание опалило ухо Чу Ваньнина. Мо Жаню пока еще удавалось держать себя в рамках допустимого и, хотя его голос был опален страстью, больше никаких действий он не предпринимал.

Удерживая Чу Ваньнина в кольце своих рук, он глухо прошептал:

— Я больше не могу это терпеть.

Чу Ваньнин широко открыл глаза:

— Что случилось, у тебя что-то болит?

Услышав его вопрос, Мо Жань поначалу замер от изумления, а потом рассмеялся в голос. Он перехватил руку Чу Ваньнина, которой тот пытался потрогать его лоб и, приложив к губам, нежно поцеловал.

Не на шутку встревоженный Чу Ваньнин нахмурил брови и строго сказал:

— Если ты плохо себя чувствуешь, я отведу тебя к старейшине Таньлану.

— Не нужен мне этот прокисший зимний разносол, — беспомощно пробормотал Мо Жань, — мне бы свежей капусткой похрустеть.

Только тут Чу Ваньнин сообразил, в чем дело. Изменившись в лице, он попытался скрыть смущение за вспышкой гнева:

— Кого ты капустой назвал?

Мо Жань рассмеялся:

— Виноват, исправлюсь.

Замолчав, он уставился на Чу Ваньнина влажными черными глазами.

— Но, Учитель, я так скучаю по тебе.

Он обнимал его так нежно и смотрел так ласково, что гнев Чу Ваньнина из-за глупого «капустного» прозвища вмиг улетучился, и на его месте осталось лишь смущение, осевшее нежным розовым румянцем на кончиках его ушей. Неловкая пауза затягивалась, и Чу Ваньнин пробормотал:

— ...Мы ведь только что ели за одним столом.

— Это не в счет.

— ...

— Учитель, я просто хочу побыть с тобой хотя бы еще чуть-чуть. Каждый раз, когда ты заканчиваешь есть, то сразу уходишь. А когда мы с тобой среди этой толпы людей, я даже не могу прикоснуться к тебе… — в голосе мужчины явно прозвучали нотки обиды. — Останься со мной подольше, не возвращайся домой прямо сейчас.

Щеки Чу Ваньнина вспыхнули от возбуждения. Сердце словно взбесилось, пытаясь вырваться из груди. Исходящие от тела Мо Жаня жар, страстная жажда и нетерпение оказались настолько заразительными, что даже когда он вжался в него всем телом, Чу Ваньнин не смог выдавить ни слова возражения.

Мо Жань пробормотал:

— Учитель, просто позволь мне пообнимать тебя вот так еще немного...

На Пике Сышэн им и правда оказалось очень сложно уединиться, и особенно очевидной эта проблема стала именно сейчас, когда в орден все чаще наведывались посланники различных духовных школ с предложениями о заключении союза. Сюэ Чжэнъюн постоянно утаскивал Чу Ваньнина посовещаться, поэтому времени на личные встречи становилось все меньше.

Во время еды они не могли сесть слишком близко друг к другу. Всегда приходилось помнить о толкущихся вокруг зорких учениках, которые из-за малейшей неосторожности могли заподозрить что-то неладное. Вот так и вышло, что после возвращения на Пик Сышэн им редко удавалось даже просто подержаться за руки.

Неудивительно, что после столь длительного воздержания Мо Жань не выдержал.

С наступлением темноты все больше и больше людей выходило из Зала Мэнпо. Несколько непоседливых учениц, проходя мимо переулка, натолкнулись на выращенную старейшиной Сюаньцзи огненную крысу. Крысеныш с огоньком на кончике хвоста воинственно запищал, вызвав шквал визга и смеха. От такой суеты Чу Ваньнину стало не по себе, и он оттолкнул Мо Жаня:

— Выходи!

— Еще немножечко...

— Сейчас опять кто-нибудь придет, выходи.

В конце концов, Чу Ваньнин всегда был человеком сдержанным и скромным. Даже если Мо Жаню удалось разбудить в нем желание, он все равно не терял голову от внезапно нахлынувшей страсти. Мо Жань тяжело вздохнул и, хотя ему этого совсем не хотелось, разжал руки. Чу Ваньнин тут же покинул погруженный в темноту узкий переулок, после чего выжидательно оглянулся на него.

— Почему ты все еще не вышел?

Пытаясь скрыть неловкость, Мо Жань смущенно кашлянул и предложил:

— Учитель, иди вперед, а я тут еще немного постою.

Озадаченный Чу Ваньнин собирался еще что-то сказать, но тут его взгляд скользнул по лицу Мо Жаня. Кожа цвета спелой пшеницы, казалось, слегка покраснела, а яркие черные глаза лихорадочно мерцали, словно звезды в ясную лунную ночь.

Старейшина Юйхэн начал догадываться, в чем тут может быть дело, и непроизвольно посмотрел вниз. В тот момент, когда Чу Ваньнин своими глазами увидел изменения определенной части тела Мо Вэйюя, он почувствовал себя так, словно его покусали ядовитые насекомые. От прилива крови к голове у него загудело в ушах, а сам он покраснел до кончиков волос.

— Ты... ты просто… — так и не закончив предложение, он сердито тряхнул рукавами и с самым мрачным видом ринулся прочь.

С того случая прошло десять дней. Хотя Мо Жань по-прежнему держал в клетке своего внутреннего волка, каким бы ласковым и послушным он ни казался, страстный огонь в его крови разгорался все сильнее и от надвигающейся бури было уже не спрятаться за потрескавшимися стенами уважения и воздержания. Каждое утро и каждый вечер он смотрел на восседающего на высоком помосте старейшину Юйхэна, и страстное желание в его глазах было уже невозможно скрывать. Хуже того, с каждым днем ​​его жажда становилась все более явной и очевидной.

Когда ты одержим кем-то, то как ни старайся скрыть свою любовь, все равно не сможешь этого сделать.

Время от времени Сюэ Мэн случайно замечал странные взгляды, которые Мо Жань бросал на учителя во время их совместных занятий. В такие моменты он в шоке смотрел сначала на него, а потом на Чу Ваньнина, но, так как в своем нежелании видеть некоторые вещи юный феникс был упрямее осла, он даже представить не мог на какую кривую дорожку ступил его брат. Чем больше он смотрел, тем меньше понимал, что за странный огонь горел в глазах этого сукина сына.

Подсознательно Сюэ Мэн чувствовал душевный дискомфорт, но не мог понять, в чем его причина.

Однажды во время утренних занятий Сюэ Мэн воспользовался тем, что вокруг никого нет и, понизив голос, обратился к Мо Жаню:

— Эй, я хочу спросить тебя кое о чем.

— И о чем же?

— Учитель ведь болен?

Мо Жань испугался не на шутку:

— Почему ты это говоришь? Что с Учителем? Почему я ничего не знаю?

— Ты не знаешь? — озадаченный Сюэ Мэн потер подбородок. — Странно. Тогда почему в последнее время ты постоянно пристально смотришь на него и бесконечно окружаешь такой заботой?

— ...

После его слов Мо Жань прочистил горло и, опустив взгляд, пробормотал:

— О чем ты только думаешь. Не наговаривай на Учителя.

— Я не наговариваю, — помолчав, обиженно пробормотал совсем растерявшийся Сюэ Мэн, — тогда чего ты на него так пялишься?

— Ты что-то не то увидел.

— Я не слепой[183.2].

— Ты слепой.

— Я слепой? Тогда ты псина!

Два здоровяка, которым давно перевалило за двадцать, ссорились, как малые дети. Сидевший на платформе Чу Ваньнин, услышав, что они опять лаются, бросил на них самый что ни на есть ледяной взгляд. Оба возмутителя спокойствия тут же послушно замолчали и, опустив головы, продолжили переписывать названия лекарственных трав, но под столом их локти втайне продолжили борьбу. В какой-то момент Мо Жань вдруг ослабил нажим и без предупреждения убрал руку.

Сюэ Мэн, который бросил все силы на то, чтобы перебороть Мо Жаня, вместе с опорой в виде чужого локтя потерял равновесие и с грохотом повалился прямо на него.

Довольный Мо Жань ударил по колену и радостно хохотнул:

— Ха-ха-ха-ха!

Сюэ Мэн так разъярился, что забыл, где находится, и в царящей вокруг умиротворяющей тишине раздался его громкий вопль:

— Ах ты наглец бесстыжий! Специально позоришь меня!

— Мо Вэйюй! Сюэ Цзымин! — увидев, что его собственные ученики в очередной раз ударили в грязь лицом, Чу Ваньнин рассердился. Подняв на них ледяной взгляд глаз феникса, он нахмурил брови и тихо сказал: