Наньгун Лю выглядел очень подавленным.
— Ты ведь сам видел, когда я просил духа озера Цзиньчэн о божественном оружии, никто из тех, кто сопровождал нас, и слова не сказал, и только так называемый Уважаемый Наставник посмел меня попрекать. Этот Чу Ваньнин… блять, этот пятнадцатилетний пацан уже тогда посмел пойти против меня… Еще молоко на губах не обсохло, а уже возомнил себя образцом человеколюбия, нравственности и морали… Конечно, от пустой болтовни язык не отвалится, посмотрел бы я на него в деле[167.1]! Никогда не поверю, что если бы перед ним встал такой выбор, он бы предпочел умирающую от болезни жену мощному божественному оружию!
Сюй Шуанлинь рассмеялся:
— На самом деле трудно сказать, как оно было бы. Не смотри на меня так, по правде говоря, никогда не угадаешь, что творится в голове у этих добродетельных людей.
— А о чем они еще могут думать? Только о том, чтобы их имя было увековечено в летописях, и весь мир восхвалял их праведность. Что я, не знаю их?
Чем больше Наньгун Лю думал на эту тему, тем сильнее была его обида. Бормоча проклятья, он пинал труп помфрета.
— С тех пор, как я занял пост Главы, со мной не раз обходились несправедливо, не говоря уж о проклятье, но при этом мне приходится каждый раз с улыбкой встречать людей, что обидели меня… хорошо еще, что я могу сдержать свой гнев и выдержать любое унижение[167.2], иначе, боюсь, я бы умер от руки Чу Ваньнина еще в тот год, когда просил у озера божественное оружие.
— Думаю, ты прав, — Сюй Шуанлинь неожиданно прищурился и с улыбкой добавил, — я тоже думаю, что Чу Ваньнин в том году хотел тебя убить. Не ожидал, что ты не только сможешь убедить его не использовать Тяньвэнь и вымолишь у него жизнь, но еще и уболтаешь никому не рассказывать о том случае на озере Цзиньчэн. Что-что, а в умении сохранить свою шкуру в целости и сохранности тебе равных нет, и этой способностью уважаемого Главы я не могу не восхититься.
— Как бы он ни был тогда зол, Чу Ваньнин не мог не понимать, что хаос в Духовной школе Жуфэн ни к чему хорошему не приведет, – ответил Наньгун Лю. — Кроме того, у меня был еще и Сы-эр. Для такого маленького ребенка лучше было думать, что его мать погибла, героически сражаясь с нечистью, чем знать неприглядную правду.
Сюй Шуанлинь восхищенно вздохнул, а потом чуть кивнул головой и вдруг совершенно прямо и беспристрастно сказал:
— Неудивительно, что он захотел покинуть орден. Если бы я был на его месте, меня бы тоже тошнило от тебя.
— Ты думаешь, я этого хотел? У меня что, был выбор? Я тебе уже все объяснил, это несправедливость судьбы, — ответил Наньгун Лю.
Увидев эту сцену, некоторые тайком начали посматривать в сторону Чу Ваньнина и перешептываться:
— Выходит, наставник Чу с самого начала знал о деле супруги Жун?
— Не просто знал, но никому ничего не рассказал и тем самым помог Наньгун Лю сокрыть это преступление.
— Возможно в юные годы не хватило решимости, ведь тогда ему было всего пятнадцать. Кто бы захотел вызвать неудовольствие Духовной школы Жуфэн? Оскорбишь их, так потом так одарят, что не унесешь[167.3].
Были и те, кто шепотом пытались заступиться за Чу Ваньнина:
— А по-моему, причина в другом, и он не хотел из-за уже допущенной ошибки нанести еще больший вред. Все слышали, как Наньгун Лю сам сказал, что наставник Чу не разглашал правду, потому что опасался, что это будет большим ударом для Наньгун Сы.
— В таком случае он неверно расставил приоритеты. Что важнее, душевное спокойствие маленького ребенка или порядочность Главы ордена? Увы, если бы эта правда вышла наружу раньше, Духовная школа Жуфэн не оказалась бы сейчас в таком положении.
— Сложно сказать, как оно было бы. Если бы он все рассказал еще тогда, боюсь, что в Верхнем Царстве могла начаться смута… Одним словом, каждый человек делает свой выбор и, окажись ты на его месте, еще неизвестно, решишься ли ты бесстрашно выступить вперед и взять на себя ответственность за последствия.
— Эй, не наговаривай на меня, на его месте я бы точно сразу же раскрыл всему миру правду о Наньгун Лю. Если знаешь о черных делах человека и остаешься сторонним наблюдателем, то сам становишься сообщником его преступлений.
Пусть люди разговаривали шепотом, но у Мо Жаня был очень хороший слух. Как только несколько фраз долетели до его ушей, он тут же разозлился и хотел громко высказаться по этому вопросу, но тут его крепко ухватили за рукав.
— Учитель!
С нечитаемым выражением на лице Чу Ваньнин покачал головой:
— Незачем это обсуждать.
— Но все было не так! Они что, не понимают? В той ситуации как вы могли обнародовать это дело? Это кто тут еще не умеет правильно расставлять приоритеты? Сейчас мы все выясним…
В разгар его пламенной речи Чу Ваньнин тихо и холодно обронил:
— Злишься?
Мо Жань кивнул.
— Хочешь непременно что-то сделать?
Снова кивок.
— Хорошо, тогда можешь помочь мне заткнуть уши, — сказал Чу Ваньнин.
— …
— Я не хочу спорить с ними, но и слушать все это не хочу. Помоги мне закрыть уши, а когда они закончат, уберешь руки.
Мо Жань не стал ждать и тут же встал за спиной Чу Ваньнина, прикрыв ладонями его уши. Он опустил взгляд на макушку человека перед собой, все еще чувствуя себя очень злым и подавленным. У него болело сердце за него, и ему на самом деле было сложно понять, почему, несмотря на то, что Чу Ваньнин всю жизнь старался поступать правильно, люди все еще были недовольны его поступками? Этот человек обе жизни прожил ради других и никогда не думал о собственной выгоде, так почему хватило одного спорного решения в деле, где до сих пор не все было ясно и понятно, и столько людей готовы осудить его, с радостью поливая грязью за спиной?
Похоже, так уж повелось с давних пор: люди готовы со слезами на глазах благодарить злодея за один хороший поступок и за малейшую ошибку разорвать на куски хорошего человека.
В прошлой жизни Тасянь-Цзюнь убил бесчисленное множество людей, но однажды, не ясно с какого перепоя, пожаловал каждому монаху буддийского храма Убэй по двадцать тысяч золотом. После этого люди на тысячи голосов начали петь ему хвалу, утверждая, что Наступающий на бессмертных Император раскаялся в своих преступлениях и встал на праведный путь[167.4]. В то время, совершив такой незначительный хороший поступок, в глазах народа Тасянь-Цзюнь тут же воссиял праведностью святого небожителя.
Ну а что Чу Ваньнин? Чу Ваньнин бесспорно является образцовым наставником, самым гуманным и добрым человеком в мире, но стоило ему один раз принять неверное решение, как все вокруг готовы приписать ему дурные намерения.
Сколько раз такое случалось?
Чу Ваньнин действует жестко и хладнокровно, люди сразу упрекают его в черствости и бесчувственности.
Чу Ваньнин пытается действовать мягко и гибко, тут же люди упрекают его в трусости и нерешительности.
Во время своих пятилетних странствований Мо Жань как-то услышал рассказ о происшествии с землевладельцем Чэнем из Цайде. Кто бы мог подумать, но рассказчик утверждал, что в погоне за славой и ради привлечения внимания к своей персоне Чу Ваньнин кнутом отхлестал своего нанимателя, нанеся вред простому человеку…
— Он просто бесчувственный чурбан без стыда и совести. Не верите? Вот скажите, парни, разве может быть, чтобы у хорошего человека не нашлось хотя бы трех преданных друзей? Посмотрите на этого Чу Ваньнина! Еще в пятнадцать лет он взбунтовался и покинул своего наставника Великого Мастера Хуайцзуя, а потом всегда держался особняком. Мир так велик, но кто захотел бы стать его сердечным другом?
Даже если тогда в Цайде хозяин Чэнь допустил ошибку, он все равно был заказчиком. В той истории Чу Ваньнин дважды оступился, ведь своими действиями он нанес удар не только по деловой репутации своего ордена, но и пренебрег кодексом поведения заклинателей. По-моему, из-за того, что он так долго был один, его душевное здоровье несколько пошатнулось.
