— Но в конечном итоге он все-таки не послушался вас, — резюмировал Мо Жань.

— Верно. Сначала он выслушал мои доводы, а потом принялся яростно спорить, и мы сильно повздорили. Он заявил, что не понимает, почему, пока совсем рядом, буквально у нас под ногами, простые люди страдают и умирают, наставник с закрытыми глазами сидит на вершине горы и днями напролет медитирует, заботясь лишь о собственном вознесении.

— Ох! — Ши Мэй был потрясен.

Даже из уст постороннего человека эти слова прозвучали бы излишне резко и безжалостно, что уж говорить о Чу Ваньнине, который был единственным приближенным учеником наставника Хуайцзуя. Это и впрямь была величайшая дерзость, граничащая с предательством.

Лицо Хуайцзуя побледнело, и на нем появилось скорбное выражение. Немного помолчав, он все же продолжил:

— В то время душевное состояние этого бедного монаха не было таким стабильным, как сейчас. В порыве гнева я спросил у своего ученика: «ты не можешь спасти себя, а берешься спасать других людей?»

— И что же ответил Учитель? — спросил Ши Мэй.

— Не узнав, как спасти других, как я смогу спасти себя.

Стоило эху этих слов затихнуть, в главном зале стало тихо.

Потому что эту фразу произнес вовсе не наставник Хуайцзуй, а тихо сказал Мо Жань. Вновь услышав слова, сказанные ему когда-то Чу Ваньнином, из уст его ученика, глаза наставника Хуайцзуя ярко вспыхнули. Какое-то время он молча смотрел в лицо этого молодого человека, а затем тяжело вздохнул:

— Он вас и этому обучил? Он… ох… в самом деле, нисколько не изменился. Скорее умрет, чем откажется от своих убеждений.

Было видно, что у Хуайцзуя камень лежит на сердце, но Мо Жаню было ничуть не легче.

Стоит признать, что он всегда презрительно относился к этому высказыванию Чу Ваньнина, полагая, что все эти высокопарные слова лишь пустая болтовня. Однако повторив эти слова сейчас, он почувствовал, как сердце сжалось от боли.

После длинной паузы голос Хуайцзуя снова зазвенел в тишине Зала Даньсинь:

— Стыдно признаться, но в тот день я был так разгневан, что сказал ему, что если он продолжит упорствовать и выйдет за ворота Храма, я разорву с ним все связи, и мы больше не будем учителем и учеником, — он опять замолчал. Казалось, в горле у него встал ком, мешающий говорить. Судя по всему, этот человек давно хотел выговориться, но теперь каждое слово давалось ему с трудом. После минутного колебания, он покачал головой и продолжил:

— Теперь вы тоже знаете, почему Чу Ваньнин окончательно разорвал наши отношения и ушел от своего наставника. С тех пор много воды утекло. Хотя со временем мои мысли по поводу того его решения изменились, однако, прожив так долго под одними небесами, мы больше никогда не встречались в этом бренном мире.

— Но выходит, что Дед… Великий мастер тоже не виноват, — сказал Ши Мэй.

— Кто прав, кто виноват, правильно это было или нет, довольно сложно быть наставником человека, который может заглянуть в суть вещей. Когда я узнал о том, что, сражаясь вместе со своими учениками в кровопролитной битве с Призрачным Царством, Чу Ваньнин погиб, я вспомнил о том нашем споре и с тех пор ни днем ни ночью не мог сомкнуть глаз. Поэтому в итоге я принял решение прийти сюда и сделать все, что в моих силах, даже применить эту запретную технику, чтобы помочь вернуть вашего учителя к жизни...

Раздался грохот.

Красные резные двери дворца резко распахнулись, и в проеме появился Сюэ Мэн. Неизвестно, сколько времени он там простоял, но было очевидно, что он услышал эти самые важные последние слова монаха.

Когда Сюэ Мэну доложили о прибытии великого мастера Хуайцзуя, он понятия не имел, для чего этот святой старец пришел на Пик Сышэн. Поэтому он не особо спешил, направляясь к Залу Даньсинь. В руках у него была пиала с горячим отваром лекарственных трав, к которой он то и дело прикладывался по пути.

Однако стоило ему услышать слова Хуайцзуя, пиала выпала из рук и разбилась вдребезги, забрызгав его с ног до головы. Но юный феникс даже не заметил, что ошпарился, лишь хрипло просипел:

— Поможете вернуть? Поможете вернуть? Учителя все еще можно… его можно вернуть?!

Пошатываясь, он влетел в комнату и схватил Хуайцзуя за грудки.

— Осел плешивый[103.6]! Что ты мелешь? Что за глупые шутки?

Ши Мэй поспешил вмешаться:

— Молодой господин, он ведь...

— Нет, это я виноват… потерял контроль и вышел из себя, — хотя Сюэ Мэн не знал, что перед ним бывший наставник Чу Ваньнина, однако, когда до него дошло, что этот человек пришел сюда для того, чтобы попытаться спасти его учителя, он в спешке ослабил хватку на одежде монаха. — Великий мастер, скажите, что нужно, чтобы вернуть Учителя. Сюэ Мэн пройдет огонь и воду, если потребуется, с радостью примет десять тысяч смертей. Умоляю, только…. умоляю, не лгите мне.

— Благодетель Сюэ, не нужно просить меня. Этот бедный монах пришел сюда посреди ночи специально ради вашего учителя.

Хуайцзуй оглянулся и посмотрел на сияющую за окном луну.

— Нужный час почти настал. Поскольку все молодые благодетели в сборе, готовы ли вы услышать, как именно запустить технику Возрождения и о трудностях, с которыми вы столкнетесь?

— Умоляем великого мастера разъяснить нам все, — сказал Ши Мэй за всех.

— Не о чем тут говорить! Спасите его! Главное, спасите его! — поспешно поддержал его Сюэ Мэн.

— Благодетель Сюэ очень нетерпелив, однако, вы должны знать, что если что-то пойдет не так, не только вы сами лишитесь жизни, но и душа Чу Ваньнина тоже развеется, и он больше никогда не сможет войти в цикл перерождений. Хватит ли вам решимости?

— Я… — Сюэ Мэн зарделся, его пальцы судорожно сжали рукав одежды. Наконец, чуть успокоившись, он обратился к монаху:

— Хорошо, я просто буду делать все, что скажет великий мастер...

Хуайцзуй неспешно снял свой заплечный мешок и вытащил из него три расшитых золотом фонаря из чисто-белого шелка[103.7]. По центру цветными шелковыми нитями были вышиты тринадцать заклинаний. Опоясывая фонарь три раза, они соединялись в единую мантру, которая, как сеть паука, должна была удержать попавшую в него душу.

— Это фонарь для ловли души умершего, — монах раздал каждому из учеников по фонарю. — Возьмите их и хорошо запомните то, что скажет вам сейчас этот старый монах.

Мо Жань почтительно принял фонарь и бережно обхватил его двумя руками.

— В каждом человеке от рождения живут три разумных души и семь животных духов[103.8]. Три разумные души[103.9] включают земную душу — дихунь, изначальную душу — шихунь и телесную душу — жэньхунь. После смерти три души разделяются и следуют по предназначенному им пути. Это общеизвестный факт, однако, вряд ли вам известно, какой путь предпочтет каждая часть души.

Китайцы считали, что души человека многочисленны и делятся на эфирные хунь (魂) и животные по (魄). Эфирные души хунь привнесены янским началом, животные иньским началом. Души переходят от родителей при зарождении плода: хунь переходят от отца, по — от матери.

Три разумные /эфирные души:

1. шихунь: базовая энергетическая субстанция, жизненное начало как таковое; исчезает после физической смерти человека, или остается на месте захоронения;

2. дихунь: эфирная субстанция сферы чувств, после смерти человека отправляется в загробный мир/ад;

3. жэньхунь: вместилище человеческого сознания; бессмертная эфирная душа, которая есть только у человека (две другие есть у растений и животных), после смерти возносится на Небеса.

— Пожалуйста, объясните нам, — попросил Ши Мэй.

— Когда человек умирает, земная и телесная души оставляют тело и отправляются в загробный мир и на небеса, но изначальная душа какое-то время остается привязанной к трупу. Бытует поверье, что на седьмой день душа возвращается к мертвой оболочке, но на самом деле это телесная часть души вновь воссоединяется с частью изначальной. Если у человека при жизни было заветное желание, которое он страстно желал воплотить, в этот день оно должно быть исполнено, и тогда две части души смогут вновь соединиться. Повторная встреча душ создаст зародыш новой души, который станет основой для реинкарнации. Многие невежественные люди на основании этих поверхностных знаний пытались использовать технику Возрождения, однако, в итоге им удавалось вернуть только часть души, оставшуюся в трупе, и в итоге она быстро рассеивалась.