Мо Жань бежал так быстро, что, когда догнал Чу Ваньнина и остановился у него за спиной, дыхание его сбилось:
— Учитель.
— …
— Я сделал что-то не так?
— Нет, — ответил Чу Ваньнин.
— Тогда почему вы выглядите недовольным?
— Я доволен.
— Что? — остолбенел Мо Жань.
Чу Ваньнин повернул голову и мрачно повторил:
— Я доволен и недоволен.
Мо Жань:
— …
Он не рассчитывал, что Чу Ваньнин будет говорить загадками. Внимательно изучив выражение его лица, он вдруг рассмеялся от посетившей его идеи:
— Я понял, отчего Учитель недоволен.
Хотя в этот момент Чу Ваньнин вцепился в края широких рукавов и едва заметно передернул плечами, лицо его сохранило все то же невозмутимое выражение:
— Говорю же, я…
Мо Жань, однако, уже подошел к нему и, заложив руки за спину, встал рядом с ним под деревом. На берегу реки рос очень старый баньян[139.1], оголенные толстые корни которого выступали над землей, напоминая переплетения кровеносных сосудов, уходящих глубоко в тело земли.
Стоя на одной из таких древесных артерий, Мо Жань казался еще выше.
Чу Ваньнин, который был на взводе, почувствовал себя еще более раздраженным и сказал:
— Спустись немедленно!
— Ой.
Мо Жань тут же легко соскочил с выступающего древесного нароста и приземлился рядом с Чу Ваньнином.
Это дерево было похоже на огромного спящего дракона, свернувшегося на земле так, что незанятой его «кольцами» земли было совсем немного.Чу Ваньнин как раз занял самый большой кусок ровной поверхности, так что, если Мо Жань не хотел стоять на корнях, он должен был встать вплотную к самому Чу Ваньнину.
Спрыгнув вниз, Мо Жань постарался как можно ниже наклонить голову, так что его дыхание коснулось ресниц Чу Ваньнина, и тот смутился еще больше. Сохраняя невозмутимое выражение лица, он попытался исправить положение и сказал:
— Поднимись обратно!
— … — Мо Жань не смог сдержать смеха. — То спустись, то поднимись, Учитель, вы разыгрываете меня?
Разумом Чу Ваньнин тоже понимал, что ведет себя по-дурацки и, как только Мо Жань прямо сказал об этом, помрачнел еще сильнее и больше не произнес ни слова.
Мо Жань вынул руку из-за спины и волшебным образом в его ладони появилась горка конфет, завернутых в пестрые обертки из рисовой бумаги.
— Не сердитесь, я приберег их для вас, — Мо Жань протянул ему руку увенчанную этим медово-сладким холмом.
Но Чу Ваньнин разозлился так, что от ярости его чуть не вырвало кровью. Сурово сдвинув брови, он завопил:
— Мо Вэйюй!
— Да?! – Мо Жань тут же выпрямился.
— Кому нужны твои сладости? Думаешь, я трехлетний ребенок? А может, за капризную девицу меня держишь? Я абсолютно не… ммм!..
…круглую конфетку прижали к губам и запихнули прямо в рот.
Чу Ваньнин потрясенно замер.
Сначала покраснели кончики его ушей, а потом румянец захватил все лицо, и было совершенно не понять: от стыда это или от гнева. Широко распахнутые глаза феникса испуганно и сердито взирали на этого улыбающегося мужчину перед ними.
— С молочным вкусом, — сказал Мо Жань, — вашим любимым.
Чу Ваньнин вдруг разом лишился дара речи и сил к сопротивлению. Он чувствовал себя котом, который обнаружил, что ему остригли когти. Он мог сколько угодно скалить зубы и топорщить шерсть, но это были лишь пустые угрозы.
Он так и не выпустил изо рта конфету с молочным вкусом.
Словно выпавшей из скирды соломинкой, ветер играл выбившейся при поспешном бегстве прядью у виска. От одного взгляда на Учителя сердце Мо Жаня начало зудеть от нестерпимого желания протянуть руку и аккуратно пригладить эти непослушные волосы.
Так вышло, что Мо Жань был человеком, который сначала делал, а потом думал.
Как только желание оформилось в мысль, он в самом деле протянул руку...
Чу Ваньнин:
— …
Мо Жань с умиротворяющей улыбкой сказал:
— Я купил много конфет и сладостей для жителей деревни, но то, что было куплено специально для Учителя, и в сравнение с ними не идет. Все самое вкусное я тайком припрятал в рукаве. Ваши любимые сладости ждут вас дома и, когда вернетесь, сможете спокойно и без спешки полакомиться ими. Я не хотел, чтобы эти маленькие сорванцы, увидев те красивые лотосовые пирожные, начали попрошайничать и донимать вас.
Чу Ваньнин еще какое-то время помолчал, затем осторожно покатал во рту размягчившийся молочный леденец, и только потом поднял глаза на мужчину, стоявшего в облаке тростникового пуха под старым баньяном.
Потребовалось время, чтобы потерявший нить разговора Чу Ваньнин смог выдавить несколько слов:
— Засахаренный лотос с клейким рисом?
— Купил, — рассмеялся Мо Жань.
— Львиные головы с крабовом мясом?
— Тоже купил.
— …
Чу Ваньнин склонил голову чуть на бок. У него сложилось неприятное чувство, что за сегодняшний день его гордость слишком часто падала на землю. Поразмыслив, он решил, что пора поднять свой авторитет и стряхнуть пыль с чувства собственного достоинства, и, распрямив плечи и гордо вскинув подбородок, заявил:
— Жаль, нет «Белых Цветов Груши».
Вероятно, он полагал, что, задрав подбородок, будет выглядеть внушительно и строго, доминируя над своим учеником.
Однако этот прием мог сработать только в те времена, когда юный Мо Жань был не выше его.
Чу Ваньнин ни на секунду не усомнился в том, что и на этот раз эффект будет тем же. Он даже предположить не мог, что в этот момент Мо Жань видел лишь мягкую линию подбородка, беззащитно обнаженное адамово яблоко и длинную белую, как фарфор, шею.
В его глазах Чу Ваньнин был похож на самоуверенного кота, смело подставившего свое самое уязвимое место под волчьи клыки. Преисполненный гордыни, он искренне верил, что так сможет напугать свирепого хищника, не предполагая, что этот волчара только и думает, как бы прихватить его белое горло зубами, чтобы облизывать и посасывать, а потом вгрызться в его маленькое тельце и выпотрошить живот.
Дурак!
Мо Жаню пришлось собрать всю решимость, чтобы отвести взгляд от подбородка Чу Ваньнина. Когда он снова взглянул на него, его взгляд все еще таил в себе скрытые желания, а голос звучал низко.
Он неестественно рассмеялся и, с трудом натянув на себя личину благороднейшего из людей, ответил:
— Есть.
Чу Ваньнин не сразу понял, о чем он, и, нахмурившись, переспросил:
— Что?
— «Белые Цветы Груши».
Сохраняя невозмутимое выражение лица, Мо Жань усилием воли подавил страстное желание в своем сердце и хрипло повторил:
— Вино «Белые Цветы Груши» я тоже купил.
Чу Ваньнин:
— …
— Гуляя по рынку, я предположил, что, возможно, Учителю захочется выпить, — пояснил Мо Жань, — и, к счастью, смог купить его.
Чу Ваньнин пристально посмотрел на ученика, который всеми силами старался ему угодить, и вдруг понял, что не знает, что сказать. Все его попытки подначить и досадить, разбились об эту доброжелательность, и он осознал, что в такой ситуации совершенно бессмысленно и дальше демонстрировать холодность и безразличие.
Он медленно расслабился и, подперев спиной баньян, долгое время внимательно осматривал Мо Жаня сверху донизу, прежде чем позвал:
— Мо Жань.
— А?
— Ты очень изменился.
Стоило ему произнести эти слова, ему показалось, что глаза Мо Жаня тревожно вспыхнули, но длинные густые ресницы очень быстро скрыли от него этот странный блеск:
— Учителю нравится или нет?
— …Сносно… — ответил Чу Ваньнин.
Затем он вдруг вспомнил о чем-то, поднял руку и после некоторой заминки осторожно дотронулся пальцами до пояса Мо Жаня.
Мо Жань, вздрогнув от неожиданности, в замешательстве посмотрел на Чу Ваньнина сверху вниз.
— В книге я прочитал, что ты сражался с демоном засухи на реке Хуанхэ, — сказал Чу Ваньнин. — Он ранил тебя в это место?
— …Да.
Чу Ваньнин, который так и не решился попросить взглянуть на шрам, тихо вздохнул и похлопал Мо Жаня по плечу:
