Рассмотрев все это в подробностях, Мо Жань не мог не признать, что кожа Чу Ваньнина действительно очень хороша, белее и чище, чем у самых прекрасных и изнеженных сычуанских девушек. Поразмыслив еще немного, он пришел к выводу, что даже его жена из прошлой жизни, Сун Цютун, не могла похвастаться такой нежной и приятной на ощупь кожей... Ох, о чем он опять думает?!

Пока Чу Ваньнин распаривал ноги, Мо Жань сидел за столом и пытался читать принесенную с собой скучную книгу по лечебной духовной практике. Воцарилась почти мертвая тишина, так как оба мужчины инстинктивно замедлили дыхание, не желая быть услышанными друг другом. В маленькой комнате лишь изредка можно было услышать потрескивание свечи и плеск воды, когда Чу Ваньнин менял положение ног.

— Я закончил, они больше не ноют, возвращайся к себе.

Однако Мо Жань твердо стоял на своем, ведь он больше не доверял Чу Ваньнину, когда тот говорил что-то вроде «мне не больно» или «вполне терпимо». Отложив книгу, он опустился на колени перед кроватью Чу Ваньнина, схватил мокрую стопу, которую тот не успел отдернуть и, смело встретив его недовольный взгляд, твердо сказал:

— Учитель, я сделаю массаж и сразу уйду.

— … — Чу Ваньнин хотел было пнуть его, чтобы этот паршивец катился туда, откуда пришел и, блять, дал ему уже побыть одному!

Но рука, удерживающая его ногу, словно пасть тигра[8], была очень сильной, кожа - грубой на ощупь, с мозолями на ладонях и подушечках пальцев. Как назло, из-за горячей воды ступни стали особенно чувствительными, и от соприкосновения с шероховатой кожей ему стало щекотно. Все его силы были потрачены на сдерживание глупого смеха, и так он упустил последний шанс с холодным выражением на лице прогнать Мо Жаня.

Мо Жань преклонил одно колено, положил на него стопу Чу Ваньнина и, низко опустив взгляд, терпеливо и бережно принялся массировать ее.

— Учитель, на рисовом поле было холодно? — спросил он, не прекращая разминать ногу Чу Ваньнина.

— Терпимо.

— Там очень много сухих веток и сгнившей листвы. Вот, видите, здесь все в царапинах...

— … — Чу Ваньнин посмотрел на свою правую ногу, где действительно обнаружилась пустяковая ранка. — Это всего лишь маленькая царапина, я даже ничего не почувствовал.

Но Мо Жань не отступал:

— Учитель, подождите немного, сейчас я принесу целебную мазь, смажу вашу ногу и перебинтую. Тетя дала мне с собой подходящую мазь, после нее рана заживет за ночь.

Сказав это, он тут же поднялся и вышел. Выделенные им с Чу Ваньнином домишки находились в десяти шагах друг от друга, поэтому Мо Жань очень быстро вернулся с баночкой целебной мази в руках.

— Почему ты всегда поступаешь наперекор мне?!

— Почему наперекор? Если загноится, хлопот не оберетесь. Давайте вашу ногу, Учитель.

Чу Ваньнин был немного смущен. Его ноги были очень интимным местом. В течение всей его долгой жизни он обычно прятал их от чужих взглядов и уж точно не ходил по земле босиком, как сегодня. Мало кто видел, и уж тем более никто и никогда не касался его голых ступней.

Именно потому, что по невинности своей Чу Ваньнин даже не догадывался, к чему могут привести подобные вольности с ногами, он доверил Мо Жаню массировать свои ноги. Кто бы мог подумать, что в итоге от умелых манипуляций сладкая истома охватит его расслабленное тело, а в сердце поселятся тысячи плотоядных муравьев. Поэтому, когда Мо Жань потянулся за второй ногой, Чу Ваньнин немного замешкался.

Мо Жань же любовался этой парой целомудренно прикрытых краем одежды невинных ног, которые под влиянием горячей воды окрасились нежным румянцем. Пальцы на ногах Чу Ваньнина длинные и изящные с аккуратными ноготками, похожими на тонкий сверкающий лед замерзшего по зиме озера Вечности. Как изысканный и сияющий жемчуг на зардевшихся от тепла влажных розовых пальцах.

Словно льдинки на бутонах яблони.

Мо Жань преклонил второе колено, чтобы снова с нежностью и почтением взять в ладони эту теплую цветущую яблоневую ветвь.

И тут же почувствовал, как эта ветка дрогнула в его руках, затрепетала и зашелестела каждым лепестком. Ему вдруг захотел склонить голову и нежно поцеловать ее, чтобы вернуть ей уверенность в собственной неотразимости, избавить от страхов, раскрыть ее аромат и расправить листья.

— Учитель…

— Что?

Ему показалось, что голос Чу Ваньнина звучит немного хрипло, словно под напором огненной страсти лед на цветах растаял, и с раскрывшихся навстречу теплу цветов на землю упали первые капли росы…

Мо Жань вскинул голову, и в этот момент ровно горящая свеча с треском взорвалась снопом искр. Восковые слезы медленно скатились вниз, и в эти бесконечные мгновения Мо Жань увидел глаза Чу Ваньнина, в которых, как в зеркале, отразились его страсть и жгучее желание.

— Вы…

Чу Ваньнин зажмурился, спрятав взгляд за завесой ресниц, и с деланным равнодушием сказал:

— Мне щекотно, можно немного быстрее?

Лицо Мо Жаня в тот же миг покраснело до корней волос. К счастью, благодаря загару, румянец на его щеках был почти незаметен. Тихо охнув, он поспешно опустил лицо и сделал вид, что тщательно обрабатывает ранку на ноге Чу Ваньнина целебной мазью.

Однако в его голове эхом снова и снова повторялась фраза «можно немного быстрее».

Кадык ходил ходуном, взгляд жадно скользил по нежной коже.

Против воли на него нахлынули яркие и четкие воспоминания о прошлой жизни. Особенно о Дворце Ушань, где на сбитых простынях и алых как кровь подушках он объезжал Чу Ваньнина, вкушая белизну этой молочной кожи. Яростно сцепившись[9], словно дикие звери, вонючие и липкие, они задыхались, рычали и стонали.

Он вспомнил, как, лежа под ним, Чу Ваньнин издавал приглушенные стоны, как обожженный страстью ледяной голос превращался в мягкий рокот весенних вод.

— Можно немного... быстрее… Аааах!.. — казалось, что он снова слышит, как Чу Ваньнин стонет ему в ухо эти слова.

Мо Жань закрыл глаза, брови сошлись над переносицей в болезненной гримасе.

Теперь он, наконец, осознал одну вещь: сохранять спокойствие и чистоту помыслов, находясь рядом с Чу Ваньнином, было слишком тяжело для него.

Он опасался, что на расстоянии не сможет защитить и обогреть этого человека, не сможет о нем позаботиться.

Но если останется рядом, то однажды не сможет сдержать пагубный огонь в своем сердце. Ведь стоит ему немного ослабить контроль, и неукротимое пламя сожжет его разум, и тогда он боялся сотворить что-то, выходящее за рамки дозволенного.

Он хотел трахнуть Чу Ваньнина и хотел сделать это прямо сейчас, вместо того, чтобы стоять перед ним на коленях, разминать его стопы и смазывать мазью его царапины. Этот человек сидит на кровати прямо перед ним. Сейчас его духовная мощь практически не уступает той, что была в прошлой жизни, так что Чу Ваньнин не сможет вырваться из его лап.

Мо Жань страстно жаждал его, желал завладеть этим мужчиной, прижать к постели, заставить его горло пересохнуть от желания, и чтобы свидетельство его страсти разбухло до боли. Все его мысли были лишь о том, как он хочет ворваться в тело Чу Ваньнина, а потом сильно и ритмично вбивать его в эту кровать, он…

— Учитель, я закончил мазать! — расслабленный Чу Ваньнин вздрогнул в испуге, когда услышал этот хриплый вскрик.

Только Мо Жань знал, каким трудом он дался ему. Даже одежда на спине промокла от пробившего его холодного пота.

Внезапно он ощутил сильную печаль… Почему, когда дело касается Учителя, он не может сдержать грязные мысли? Почему не может сохранять спокойствие и выдержку, когда находится рядом с ним?! Почему у него не выходит избавиться от этого жгучего желания?!

Чу Ваньнин, Чу Ваньнин…

Его учитель всегда был очень гордым человеком. Если бы Чу Ваньнин узнал о потаенных надеждах, живущих в сердце его ученика, он бы отверг его и посмотрел на него с презрением?

Прошло две жизни.

Он не хотел, чтобы Учитель снова смотрел на него сверху вниз.

Пока Чу Ваньнин надевал носки и обувь, его ученик сидел, низко опустив голову, и молчал, со стороны напоминая хорошо воспитанного верного пса. Только Мо Жаню было известно, что на цепи в его сердце сидит ненасытный матерый волк.