Старый легковой автомобиль, марку которого я так и не смог определить, повез нас по улицам Кантона.

А над Кантоном уже опустился вечер, ранний декабрьский вечер. Двухмиллионный южный город погрузился во мрак. Лишь на столбах вдоль главных улиц горят слабые фонари, и за открытыми окнами домов мигают бледные, как керосиновые коптилки, электрические лампочки. Время от времени с грохотом проезжают переполненные людьми автобусы и запоздавшие велосипедисты.

Светом залито лишь одно огромное многоэтажное каменное здание — здание гостиницы «Дунфанхун» («Алеет Восток»), в котором останавливаются иностранцы. Гостиница наполнена разноязычным гомоном, людьми в одежде разного цвета и разного покроя.

Удивительное зрелище.

Два раза в год сюда на ярмарку стекаются торговцы и торговые посредники из Японии и Англии, Франции и Скандинавских стран, из ФРГ и далекой Австралии. И из Гонконга — небольшой китайской территории, находящейся под английским господством. Прибывают представители всевозможных торговых фирм, компаний, организаций. На вокзалах и аэродромах их встречают партнеры-китайцы, и каждому вместе с каталогами и проспектами вручают «красные книжечки» и значки.

«Красные книжки» можно оставить в гостиничном номере, но значок… значок необходимо приколоть. Вот и сейчас: коридоры, фойе и рестораны гостиницы переполнены. Торговцы и торговые посредники возвратились с ярмарки, рабочий день закончился, у всех на лацканах костюмов прикреплены значки разных цветов и размеров.

И почему бы их не повесить? Ведь это ничего не стоит? Важно, чтобы партнер отрапортовал, где нужно, что сумел найти еще одного «заграничного друга», поклонника «идей председателя». А «заграничному другу» этот значок, может быть, шире откроет двери, облегчит заключение сделки…

Сейчас уже поздно, мы устали от поездки, длившейся несколько дней. Нужно отдохнуть, поспать.

Доброе утро, Кантон!

Утром мы рассмотрели гостиницу. Огромная, современная гостиница, построенная, наверное, до «культурной революции», до «тайфуна». Во время «революции» она используется лишь два раза в год, весной и осенью, когда проводятся ярмарки. Я еще дважды останавливался здесь по пути в Гонконг, и оба раза она была почти пустой. Узкие, длинные, темные, как неосвещенные улочки, коридоры, полные зловещей тишины.

Но сейчас, во время работы ярмарки, гостиница переполнена.

В каждом номере несколько портретов и бюстов разных размеров и разных видов. В каждом коридоре в специально отведенном углу лежат «красные книжечки», брошюры, бюллетени Синьхуа, значки. Холлы и фойе празднично оформлены, много красного цвета, больших и маленьких бюстов, портретов, повсюду лозунги и цитаты — все одного человека.

Появился представитель туристического бюро. Уточняем программу.

— Общий осмотр города?

— Хоросо…

— Павильоны ярмарки?

— Хоросо, хоросо…

— Мы хотели бы посетить какой-нибудь завод, какую-нибудь коммуну, ознакомиться с жизнью обыкновенных людей, тружеников.

— Я согласую.

— Мы хотели бы посетить какой-нибудь музей, галерею. Посмотреть произведения старинного китайского искусства.

— Хоросо… — И вдруг будто что-то вспомнил. — Нет… Невозможно.

— Почему же наши сотрудники побывали в таком музее?

— Это было до «культурной революции». Сейчас музеи реставрируются, — и добавил. — Мы будем вас приветствовать в музее председателя Мао.

…И мы поехали по улицам города.

В последние дни город преобразился. Обычно осенняя Кантонская торговая ярмарка открывается в октябре. Но в октябре здесь шли «бои» между различными организациями хунвэйбинов, которые продолжались и в ноябре. В результате открытие ярмарки было поставлено под вопрос, однако не открывать ее — спустя полтора года после начала «революции», «большого тайфуна» — было нельзя, поскольку это могло быть воспринято как свидетельство продолжения борьбы внутри страны и бессилия навести порядок.

Именно этого «Центр» и не хотел.

Запись в блокноте:

«19. Х.67 г.

Сообщение о том, что на улицы Кантона вышли танки, вряд ли дает основание говорить о перевесе оппозиционных сил. Борьба действительно была продолжительной и ожесточенной, но она уже утихает. По крайней мере в настоящее время. Использование бронированных частей объясняется стремлением быстро ликвидировать сопротивление, навести порядок по крайней мере сейчас, накануне открытия выставки. Этим и объясняется желание сделать все возможное, даже использовать войска и танки, но обеспечить открытие выставки».

«Штаб» в Пекине дал команду, а высшее военное начальство провинции Гуандун привело ее в исполнение. Хунвэйбинов и цзаофаней заставили сложить оружие и сдать его на армейские склады. Сами они были удалены в окрестности города. Город патрулируют военные, солдаты несут вахту у правительственных учреждений, у павильонов ярмарки, возле гостиниц и вокзалов. Рабочие и солдаты разбирают баррикады и заграждения из кирпичей и камней на улицах, балконах и крышах домов. Вставляются разбитые во время уличных схваток окна, закрашиваются стены, убираются обветшалые плакаты, дацзыбао и прокламации, нормализуется движение городского транспорта.

Лишь после этого официально сообщается об открытии ярмарки. «15.XII.67 г.

Кажется, сделано все, чтобы придать городу праздничный вид, восстановить порядок. По крайней мере на время работы ярмарки. Однако следы все же остались: на облике города, на лицах людей. Стены почищены, фасады перекрашены. Однако в отдельных местах кто-то снова разрисовал их красной краской, повесил плакаты и дацзыбао. Город посерел, потемнел. Люди молчаливы. Воздух пропитан нестерпимым запахом чего-то прокисшего и перекисшего, чего-то застоявшегося, неприятных испарений. Жемчужная река — Чжуцзян — совсем непохожа на жемчужную даже в это солнечное и прохладное предобеденное время. Какой там жемчуг? Мутные воды реки словно не текут, а стоят на месте, потемнели от черных джонок. Джонки — убогое жилище, в которых живет никому точно не известное число кантонских семей. Когда-то, до освобождения, их было более 60 тысяч. Наш гид из туристического бюро говорит, что сейчас это число значительно уменьшилось. Но разве он мог сказать иначе? Джонка — это небольшая деревянная лодка, над которой на скорую руку сделана крыша. Дуют ветры, хлещут тропические дожди, налетают разъяренные, мутные волны, разносится тяжелый гнилой и застоявшийся запах, но человек вынужден жить здесь, как и вся его семья. Он здесь появляется на свет, здесь вырастает, женится, рожает детей и здесь… умирает. Здесь же, на этой, или на соседней, или на какой-то другой джонке, жили и умирали его деды и прадеды.

Сам город представляет собой странную смесь европейских и традиционно китайских архитектурных стилей. Широкие бульвары и небольшие, живописные улочки. Тротуары с навесами защищают от нестерпимой тропической жары и от тропических проливных ливней. В городе масса магазинчиков, сотни, тысячи магазинчиков…»

Вечером беседую с французским торговцем. Разговариваем в баре гостиницы, расположенном на самом верхнем этаже, под крышей. Торговцы и торговые посредники почти все мужчины. После сытного ужина внизу, в ресторане гостиницы, они поднялись сюда, в бар. Темы их разговоров — ассортимент и качество, цены, торговые возможности, перспективы и рынки.

С этим французом я познакомился в одном из павильонов ярмарки. В расстегнутой рубашке, вспотевший, он спорил о чем-то со своими китайскими партнерами и с присущим французам темпераментом вставал, вынимал какие-то книжки из своего портфеля, показывал образцы, затем опять садился и писал что-то порывистым, торопливым почерком. Порывисто и торопливо он разговаривал сейчас и со мной, словно хотел убедить меня в том, в чем я и так был убежден:

— Революция революцией, мон шер, а торговля торговлей. Китайцы всегда были торговцами.

И чтобы окончательно убедить меня, быстро достал из портфеля американский журнал «Бизнес уик» и сунул мне в руки.