— Прошу, прочитайте.
— Я не владею английским.
— Тре бьен… Тре бьен, мон шер. Я прочитаю: «Китай готов торговать хоть с дьяволом…»
— Китай готов, но готовы ли хунвэйбины? — заметил я в шутку. Он, видимо, не понял моей шутки, снова открыл портфель, быстро перебрал вырезки в какой-то папке и торопливо, как будто его кто-то подгонял, воскликнул:
— Неужели вы не читали о том, что сказал Чэнь И делегации Либерально-демократической партии Японии? «Китайская политика определяется правительством, а не хунвэйбинами». Это сказал не кто-нибудь, а Чэнь И — маршал, заместитель премьера, министр иностранных дел Китая. И сказал он это совсем недавно, несколько недель назад.
Меня поразило не это высказывание — оно мне было известно, — меня удивила подготовка бизнесменов и не только в чисто торговом плане…
Бар как-то необычно притих, не умолкал лишь француз. Будто вспомнив о чем-то, продолжал:
— И это не болтовня, мон шер. Вот конкретные цифры. — И вновь начал рыться, на этот раз в кармане. — Вот конкретные цифры, — повторяет он и перелистывает записную книжку: — Только за первые семь месяцев 1967 года Китай импортировал из Англии, Федеративной Республики Германии, Японии и нашей страны товаров на миллиард долларов. Миллиард долларов… Много это или мало, судите сами. Но самое важное не это. Важна тенденция… Перспектива… И поэтому мы здесь. Важен не только сегодняшний день. Важнее завтрашний.
Торговля с Японией и ФРГ действительно значительно возросла. Япония — на первом месте, ФРГ — на третьем. Однако не имел ли он в виду сотрудничество в другой области — в военной? Ведь не так давно английская газета «Дейли экспресс» сообщила о намерениях Китая пригласить из ФРГ для работы в стране специалистов в области авиационной промышленности.
Эту беседу я вспомнил год спустя в Гонконге во время другой беседы с бирманцем. Разогретый маутаем — крепкой китайской рисовой водкой, — бирманец говорил громко и запальчиво:
— Гонконг — единственное место, понимаешь, единственное, где товары и труд продаются за иностранную валюту. — И чтобы у меня не осталось никаких сомнений, как-то раздраженно повторяет: — На своей собственной территории, понимаешь? На своей собственной территории продает свои товары и свой труд. Только за чужую валюту.
И продолжает:
— Через Гонконг Китай каждый год получает более 600 миллионов американских долларов. За счет чего? За счет экспорта различных товаров, банковских операций, эксплуатации гостиниц и магазинов, переводов денежных сумм гонконгских китайцев своим близким. Китай вывозит в Гонконг все: рис, овощи, свинину, птицу, фрукты и воду. Вода измеряется галлонами и оплачивается долларами…
Наш гид из туристического бюро не хотел, а может быть и действительно не мог, показать нам Музей революционного движения. Ведь во время «большого тайфуна» были повешены большие замки на все музеи. На все? Нет, один был открыт — музей Мао. Но мы и так знали, что Кантон — это история, живая история. Ведь именно здесь, в Кантоне, еще в начале XVI века, в 1516 году, бросил якорь первый европейский, португальский, корабль. С появлением первых европейцев начинаются и первые грабежи. За португальцами последовали голландцы, затем испанцы, а в первой половине XVII столетия прогремели залпы английской морской артиллерии. Англия вторглась на кантонскую, китайскую землю.
Военные корабли проложили путь торговым судам.
И началось опиумное наступление.
Недалеко от Макао, на юго-западе, бросил якорь первый корабль, доставивший опиум. Отсюда начинается и тайная переправа опиума из Китая. По китайской земле расползлись многочисленные миссионеры. Они разносили «слово божье» по провинциям и областям, а в секретные сейфы Ост-Индской компании стала стекаться информация о производстве в них опиума. По проторенной миссионерами дороге отправились агенты-контрабандисты. Русский путешественник в то время писал: «Опиум. За него китайцы отдают чай, шелк, металлы, лекарственные травы, отдают пот, кровь, энергию, ум, всю свою жизнь. Англичане и американцы хладнокровно берут все это и превращают в деньги…» Опиум лишает человека памяти, постепенно отравляет весь его организм, но какое это имеет значение? Ведь в сейфы английской Ост-Индской компании текут потоки фунтов стерлингов.
Двери для ввоза опиума открыты. Но опиум, по словам Маркса, вместо усыпляющего, оказывает пробуждающее действие. Пробуждаются широкие народные массы, происходит стихийный взрыв народного гнева. Начинаются крупные крестьянские восстания-войны. Первой из них была война тайпинов.
Сейчас в Кантоне зима. Зима для тропического юга — это по-весеннему прозрачное небо, высокое, сверкающее солнце и свежий, прохладный воздух, прохлада словно поднимается с моря, с Южно-Китайского моря и Жемчужной реки, которая, как золотистый чешуйчатый дракон, изогнулась посередине большого города и греется на солнце. Мы идем по широким кантонским паркам (это предусмотрено программой нашего пребывания), проходим через один, другой, третий. Сколько же их здесь! Они как бы сливаются друг с другом. Мы идем, пробираемся среди густых цветущих кустарников, карабкаемся по крутым каменистым дорожкам. Вдруг перед нами «выскочила» коза, и не одна, а пять — «Памятник пяти козам», великолепное произведение искусства, скульптурная композиция по красивой древней легенде. Но хунвэйбины побывали и здесь. Несчастные мраморные козы и те испытали на себе гнев хунвэйбинов. За что? Неужели и эти козы — буржуазное исчадие ада? Спрашиваю гида, а он произносит словно выученную наизусть тираду, обвиняя Тао Чжу, бывшего секретаря Южно-Китайского бюро КПК. Эти обвинения не имеют никакого отношения ни к памятнику, ни к выходкам хунвэйбинов. Но нас это не удивило. Мы уже знали: раз кто-то из партийных руководителей в эти дни подвергается обстрелу, его необходимо обвинять всегда, во всем и за все…
Мы поднялись на «Холм желтых цветов», покрытый золотистожелтыми цветами. Перед нами раскинулся огромный зеленый парк, в глубине которого возвышалось здание синего цвета, построенное в старокитайском стиле, а перед ним памятник. Это был памятник Сунь Ят-сену.
Доктор Сунь родился в небольшой деревушке Цуйхэн, здесь прошло его детство. До «большого тайфуна» домик, в котором он жил, был превращен в музей. Существует ли сейчас музей, неизвестно. С Кантоном связана почти вся жизнь Сунь Ят-сена. Отсюда он шагнул в большую жизнь и покинул его за несколько дней до того, как навсегда закрылись его глаза. И где бы он ни скитался по свету, его сердце всегда было здесь. А этому революционеру-демократу была уготована судьба скитальца и отшельника. В Гонолулу, на Гавайских островах, он получил среднее образование, в Кантоне и Гонконге — высшее. Молодой китаец-патриот хотел помочь своему народу и родине освободить Китай без революционной борьбы, без революции, лишь с помощью реформ. Но реформаторские иллюзии, как и все другие иллюзии, скоро исчезли. И здесь, в Кантоне, молодой доктор Сунь получил революционное крещение. Он основал первую революционную организацию. Она получила название «Союз возрождения Китая», которая действовала путем заговоров, индивидуального террора. Вместо организации широкого массового, народного движения — заговор против маньчжурских императоров и сановников. В результате заговорщики перебиты, а сам доктор Сунь чудом спасся, покинув страну. Началась его скитальческая эмигрантская одиссея. Он живет в Англии, в Соединенных Штатах Америки, посещает Францию, едет в Ханой. Он пытается организовать китайскую эмиграцию, собрать средства для продолжения революционной борьбы. Влияние «Союза возрождения Китая» росло, в него вливались другие революционные организации, он менял названия и наконец стал называться «Объединенный союз». В это время в Токио, на огромном митинге революционеров-эмигрантов, доктор Сунь провозгласил три знаменитых народных принципа: национализм, народовластие, народное благоденствие. Под «национализмом» он имел в виду борьбу за национальную независимость Китая, за объединение растерзанной на куски родины. Под «народовластием» он понимал создание демократической республики. «Народное благоденствие» — это улучшение условий жизни народа, передача земли тем, кто ее обрабатывает. Но к этому Сунь Ят-сен, как любой народник, социал-утопист, пришел, избавляясь от одной иллюзии за другой, от одной ошибки за другой.
