Тишина проникла и в самолет. Некоторые пассажиры уже заснули, другие уткнулись в книги — неизменные спутники во время путешествий. Я тоже открыл книгу — старую «Историю Китая», уже пожелтевшую, которую, может быть, никто никогда не открывал и которая неизвестно как и когда попала в букинистический магазин в Москве, где я ее и купил. Несколько старых и новых справочников по Индокитаю и Китаю я приобрел в книжных магазинах Софии и Москвы. Мой блокнот уже распух от выписок из прочитанных в последние недели в Софии и Москве книг по Китаю. А на коленях развернута новая, еще пахнущая типографской краской карта Азии, которую я только что купил в Москве.

От берегов Амура и монгольских степей на севере до Тихого океана и Южно-Китайского моря на юге, от «небесных» вершин Тянь-Шаня, Куньлуня и Памира на западе до устья Янцзы и Желтого моря на востоке простирает свои земли Китайская Народная Республика; девять миллионов шестьсот тысяч квадратных километров! По площади Китай превышает США, в два с половиной раза превосходит Индию, в восемнадцать раз — Францию, в двадцать пять раз — Японию и почти в девяносто раз — Болгарию. Мой взгляд скользит по огромному желтому пятну на карте. На западе и юго-западе желтый цвет темнеет, становится коричневым, темно-коричневым, черным. Это величественный и суровый Центрально-Азиатский горный массив, здесь расположена «крыша мира» — Памир, «небесные горы» — Тянь-Шань, «лазурные» — Циньлин, Куньлунь и Наныпань — и Сычуаньские Альпы. И с этих высочайших в Азии гор берут начало величайшие в Азии реки: Хуанхэ (Желтая), Янцзы (Голубая), Сицзян (Западная). Берут начало и лениво катят на восток свои мутные воды. Китай — страна древняя, как наш мир. Магнитный компас был известен китайцам задолго до того, как он появился в Европе. Они изобрели порох, бумагу. Издавна славились своими изделиями из металла, шелковыми тканями и фарфором, своей древней поэзией и живописью. Более чем два тысячелетия назад уже завязали торговые отношения с греками и римлянами. Когда-то китайцы называли свою страну Чжунго — «срединное государство». Запись в моем блокноте поясняет: это название было дано сначала городу Ло-и (сегодня город Лоян в провинции Хэнань) еще в период правления одной из первых императорских династий, Чжоу. Тогда считалось, что Ло-и расположен в самом «центре земли», в «точке, где соединяются небо и земля», где находится «мир живых и мир мертвых, покой и движение». Население этой страны называло себя «людьми срединного государства» — «Чжунго жэнь».

Прошли столетия, ликвидированы монархия, императоры и императрицы. Китай стал называться Да Чжунь Хуа Мин Го — «Великая центральная цветущая республика»[2]. «Великая», «Центральная», «Цветущая» — подчеркнул я в своем блокноте эти названия и записал: «Какая ирония: «цветущая» — это была отсталая, бесправная, феодальная страна».

Своего подлинного освобождения Китай добился в 1949 году в результате народной революции и образования Китайской Народной Республики.

Смотрю на часы: час ночи. Да, мои часы все еще показывают московское время. В Москве сейчас действительно за полночь, но ведь это уже Иркутск, северный, сибирский меридиан. Я перевожу стрелки на пять часов вперед. Поляк, летящий, как и я, в Пекин, в шутку замечает:

— Здесь время ускоряет свой бег, ведь мы приближаемся к Пекину, «центру земли», «центру мировой революции».

Ясное сибирское небо пронзают ярко-красные лучи утренней зари. Но Сибирь еще спит. Спит и тайга. Над Иркутском, над тайгой царит утренний покой. А мы летим дальше над своенравной Ангарой, под нами Братское море, Братская ГЭС. Затем поворачиваем и вот уже летим над Байкалом.

Прощай, сибирская тайга!

Прощай, красавец Байкал!

Прощай, дорогая советская земля!

И вот уже под нами китайская земля. Проплывают горы, похожие на гигантские волны разбушевавшегося и вдруг в миг застывшего океана. Темно-коричневая складка Великой китайской стены, которая видна издали, указывает, что наш «ТУ» приближается к Пекину. Через иллюминатор видны холмы, деревья, дома. Толчок, и мы приземляемся на пекинском аэродроме.

Это было 2 сентября 1967 года, в 11 часов 30 минут.

В суете и лихорадке сборов перед поездкой в Пекин я забыл захватить с собой медицинский сертификат. Советские товарищи в Иркутске сделали все возможное, чтобы за несколько минут соединить меня по телефону с Софией. Я попросил сообщить в Пекин о том, что мне выписан сертификат. Но самолет летит от Иркутска до Пекина всего два-три часа. Могли ли за такой короткий срок прислать спасительную телеграмму из Софии, где в это время была глубокая ночь? Открылась дверца самолета.

В моем блокноте запись о том дне:

«…Вместе с работниками таможенных, медицинских и других служб в аэропорт ворвались, обгоняя их, молодые люди, подростки, с красными повязками на рукавах, увешанные большими красными значками, с красными книжками в руках. Они скандируют, поют какие-то песни, кричат. Мне уже объяснили, что это цитаты из «красной книжечки», они направлены против «современного ревизионизма». Я подумал, что в этом невообразимом шуме забудут о моем проклятом сертификате. Но какой-то чиновник в зеленой форме распорядился на сильно искаженном русском языке «подождать».

На аэродром прибыла вся наша колония. Они использовали любой повод, чтобы вырваться из города, как-то разнообразить свою жизнь в Пекине. (Мог ли я тогда предположить, что за более чем три года пребывания в Пекине встреча советского самолета из Москвы раз в неделю будет и для меня почти единственным окном в «большой свет»?)

На широких взлетно-посадочных полосах аэродрома самолетов почти нет, лишь изредка приземляется или взлетает какой-нибудь маленький, устаревший самолет, разрисованный красными иероглифами. Огромные залы аэропорта безлюдны. В справочных бюро и в других служебных помещениях видны лишь сонные чиновники, а также несколько военных в зеленой и синей форме.

Стены, каменные колонны в залах ожидания обклеены плакатами с цитатами и портретами. На всех портретах — одно и то же лицо, цитаты — из его сочинений. На столах груды «красных книжек» — брошюр на разных языках со статьями Мао Цзэ-дуна, на стендах — значки разных размеров, разной формы и разного цвета. Снаружи и в здании аэропорта гремят, трещат репродукторы: на русском, английском и китайском языках непрерывно звучат цитаты из сочинений Мао. Сядешь за столик, чтобы выпить стакан зеленого чая, и здесь лежат «красные книжечки». Вдруг зал наполнился гулом барабанного боя и гонгов, громкими выкриками, раздается какой-то марш, слышится топот ног в такт этой музыке, блестят штыки и карабины, прицельные мушки направлены на север, затем, имитируя восход солнца, появляются желтые стреловидные лучи, солнце поднимается, достигает зенита, и из него выплывает другое, еще более яркое, еще более красное «солнце» — изображение Мао Цзэ-дуна. Это — выступление агитбригады. Смотришь на все это, слушаешь эти выкрики, угрозы и заклинания, и в ушах, в которых еще стоит гул турбин самолета, начинает шуметь еще сильнее. Получив свои паспорта, отправляемся в город. Пекин встречает нас такими же хриплыми голосами громкоговорителей. Здания, ограды, деревья — все обклеено плакатами с иероглифами, некоторые из них вывешены давно, они поблекли и обветшали, другие только что наклеены. Грустный, удручающий вид…

Машина въезжает в город, кто-то обращает мое внимание на черное, обгоревшее здание с зияющими, словно у черепа, черными глазницами.

— Это — здание английской миссии. Здесь несколько дней назад устроили одну из очередных оргий хунвэйбины.

Машина едет дальше».