«Пояснительная записка» озаглавлена: «Пекин — центр мировой революции». Уже в первые часы и дни пребывания в Пекине, еще не успев привести в порядок свой багаж и осмотреть посольство, которое должно было стать моим домом, — на какой срок: этого пока никто не мог сказать, — я почувствовал, как меня потянуло к незнакомым, ощетинившимся улицам. Я не знал города, и «новая» карта Пекина с новыми, «революционными» названиями почти всех больших улиц едва ли могла мне помочь. Наша переводчица Мария попыталась расшифровать эту карту, составить список старых и новых наименований улиц и площадей. Год назад, в самом начале «большого тайфуна», это были, как я уже писал, лишь предложения, выдвинутые в многоцветных дацзыбао. А сейчас… Сейчас предложения воплотились в жизнь.
Читаем список: Ванфуцзин — самая оживленная торговая улица в центре Пекина — переименована в Жэньминь лу — «Народ». Северная улица «Четыре восточные улочки» — в «Красное солнце», улица «Ворота земного спокойствия» — в «Генеральную линию». Еще несколько новых названий: «Красная стража», «Великая стена», «Культурная революция». Мария напрягает зрение, с трудом разбирая мелкий шрифт, которым набраны названия парков. «Рабочие, крестьяне, солдаты…» — Мария пытается вспомнить, как назывался этот парк раньше. Оказывается, это старый парк Бэйхай — «Северное море», раскинувшийся вокруг широкого красивого озера в центре Пекина, воды которого дышат прохладой в полуденный зной и в которых отражаются холмы, окаймляющие как зеленый венок его извилистые берега. Парк «Хунвэйбин» — это любимый пекинцами старый парк Цзиншань — «Гора прекрасного вида». Возможно ли перечислить все переименованные улицы, площади, парки? И нужно ли? Мария пытается пересчитать их — свыше семидесяти. К черту названия! Лучше просто походить, побродить по улицам и улочкам Пекина. Раз попал в «центр мировой революции», напрягай зрение и слух, всматривайся, прислушивайся, может быть, уловишь ритм этой «революции», горячее дыхание этого «тайфуна». И мы отправляемся в путь.
Первый день моего пребывания в Пекине. И первые впечатления. Поздно вечером — первые записи в блокноте. Дневник я не вел. В этих записях — отдельные факты, мысли, изложенные иногда подробно, а чаще одним или несколькими словами или фразами, бессистемно, а нередко и бессвязно.
«2. IX. 67 г. Вечер.
Мы направляемся к центру. От посольства к нему ведет широкий, длинный бульвар — «Проспект небесного спокойствия». С обеих сторон в него вливается множество улочек. С наступлением вечера людской поток, как рокочущие волны, как вышедшая из берегов после ливневых дождей река, заполняет все — и широкий проспект, и узкие улочки, и тротуары, и мостовые. Небо прорезают острые лучи кровавого заката, а город — и улицы, и проспекты — все стало зеленым и синим от одетых в зеленую и синюю одежду военных и гражданских, мужчин и женщин. И эта зелено-синяя река сейчас волнуется, клокочет, шумит. В невообразимом шуме различаем явно адресованные нам угрозы и проклятия. Над нашими головами поднимаются кулаки. Нас окружают возбужденные люди, но людской поток увлекает их, и к нам приближаются еще более возбужденные, еще более ожесточенные толпы… Я прочел огромное количество информации и корреспонденций из Пекина и о Пекине, слышал множество рассказов очевидцев, но то, что я увидел в этот день и вечер (и затем видел почти каждый день, и каждый вечер, и каждую ночь), превзошло все мои прежние представления. На всех улицах, площадях и площадках, в оживленных переулках и на перекрестках вывешены портреты Мао Цзэ-дуна, кое-где Мао вместе с «его соратником» Линь Бяо. Портреты разной величины, изображенные на них лица — в разных позах, в разные годы жизни. Электрическая подсветка, сливаясь с полумраком, образует вокруг портретов огненно-желтый ореол с неясными очертаниями — такой же, какой рисуют на иконах. Этот золотистый ореол мерцает в вечернем сумраке, освещая громадные надписи, сделанные красными иероглифами, — видимо, цитаты из сочинений Мао. Подсветка то вспыхивает, то гаснет, и тогда не видно ни надписей, ни портретов. Кроме портретов и плакатов повсюду развешаны лозунги, разноцветные, разных размеров стенгазеты — дацзыбао, написанные от руки тушью и красками. Кое-где дацзыбао вывешены во дворах, в садах и парках. Молодые люди щетками наклеивают разноцветные бумажные ленты или плакаты, пишут краской иероглифы, рисуют портреты или карикатуры. Иногда, не дождавшись, пока просохнет краска и толпа заметит вывешенную дацзыбао, другая группа замазывает ее и пишет новые иероглифы, приклеивает новые дацзыбао. На желтую дацзыбао может быть наклеена фиолетовая, затем красная, зеленая, синяя — и так одна на другую или рядом с ней. Потом приходят, видимо, противники группы, приклеившей дацзыбао, срывают ее, налетевший ветер — сухой, нестерпимо горячий летом и ледяной зимой — рвет и треплет портреты и дацзыбао, гоняет их обрывки по улицам и дворам».
«2. IX. 67 г. Поздний вечер.
Поужинав в «Синьцяо», единственной в Пекине гостинице для иностранцев, мы вышли на улицу и направились к Международному клубу аккредитованных в Пекине дипломатов, находящемуся на улице Ванфуцзин. Международный клуб… Я слышал о нем еще до своего приезда в Пекин. Это — старое здание в стиле графских замков Европы, украшенное китайским национальным орнаментом. В нем расположены ресторан, игорные залы, бассейн. На втором этаже — кинозал и небольшой зал для дипломатических коктейлей. Но клуб бездействует с тех пор, как в стране разразился «тайфун».
На душный город опустилась приятная, освежающая прохлада, тихий вечерний ветерок разогнал изнуряющую дневную жару и проветрил город. Уже не чувствуешь неприятного запаха, который ударил в нос еще на аэродроме и ощущается в этом городе с восьмимиллионным населением, не имеющем канализации, повсюду. Поздний вечер, но улицы и площади еще заполнены народом, все так же движется поток взволнованных, возбужденных людей.
Около Международного клуба этот поток остановился, забурлил. Толпа нарастает, приходит в движение, шум усиливается, все начинают скандировать лозунги, поднимают руки, угрожающе машут кулаками.
Кто-то мне шепнул:
— Не удивляйся, на этой улице расположен Пекинский городской комитет партии. Бывший… Сейчас, в этом доме разместился Пекинский ревком.
Действительно, напротив Международного клуба возвышалось белое многоэтажное здание горкома.
— Это очередной митинг. Очередной «картечный залп» по бывшему городскому комитету партии.
Толпа волнуется. Слышны лозунги, возгласы, призывы.
Меня поражает другое — то, что я вижу за оградой во дворе. Двор переполнен не только людьми в синей, зеленой, почти военной одежде. Некоторые в длинных, грязных, полуистлевших от дождей и пота мантиях, другие только в нательных рубахах и даже без них, высохшие, почерневшие от голода, ветров и бессонных ночей. Во дворе, словно на стоянке цыганского табора, в беспорядке расставлены дырявые юрты, палатки, тряпичные навесы, между ними натянуты веревки, провисшие от тяжести сохнущего на них белья. Эти люди прибыли из дальних провинций и областей — Тибета, Синьцзяна, Внутренней Монголии. Они ехали сюда много дней и ночей. Добирались на чем придется. Иногда пешком. Теперь они ждут приема. Ждут дни, недели, здесь спят и питаются. Питаются чем придется. Ждут и в большинстве случаев так и не могут дождаться. Да и кто примет их в эти дни? Кто в эти дни будет выслушивать чьи-то жалобы?»
«2. IX. 67 г. Поздняя ночь.
Пытаюсь заснуть, но не могу. Я устал. Сегодня первый день и первая ночь моего пребывания в Пекине. Каким же длинным был для меня этот день! Утром я вылетел из Иркутска, летел над Ангарой, сибирской тайгой и Байкалом, над выжженными солнцем монгольскими степями. Потом приземление, прогулка по тревожным улицам Пекина. Каким действительно длинным был этот день, и как сильно я устал! Хочу заснуть и не могу. Ворочаюсь, мечусь в постели, словно вижу кошмарный сон. Глаза открыты, в голове — рой впечатлений. Шумит в ушах. Во дворе слышны громкие хриплые голоса, музыка, похожая на марш, бой барабанов и гонгов, какие-то подсвисты. Невообразимый гвалт — какофония голосов, барабанного боя, хриплого скандирования — проникает, нет, врывается в комнату. Этот шум создают собравшиеся во дворе люди и десятки громкоговорителей, расставленных, как солдаты, по всем углам и вдоль ограды посольства.
