М а н о л е. Новые отношения! К тому времени человек утеряет понимание своей человечности. Потому что только это изжитое и усталое, как ты называешь его, искусство воспитывает эту человечность. Твой брат уже вопит об «устаревшем мифе человека».

Т о м а (улыбаясь). Пап, я все же не превратился в робота. И, поверь, совсем не хочу теоретизировать. Зачем ты придаешь столько значения вопросу личного вкуса, да еще изложенному, возможно, легкомысленно. Я знаю, ты большой художник. (Заметив Кристину.) Кристина, пойдем искупаемся?

К р и с т и н а, которая появилась на пороге с листком бумаги в руках, кивает ему головой в сторону Маноле.

Папа, можно она пойдет со мной?

М а н о л е (глядя на него почти с неприязнью). Нет. Она мне нужна!

Т о м а (с шутливым жестом бессилия, Кристине). Я буду на пляже до обеда, если кончишь, приходи. Я должен наконец научить тебя, чтобы ты не выставляла из воды руки, словно мачты. До свидания. (Безмятежный, пересекает сцену и уходит.)

Слышен его свист: «Чао-чао, бамбина».

М а н о л е (хмурится под взглядом Кристины). Знаю, что он не прав. Но все-таки он отрицает меня.

К р и с т и н а. Маэстро, почему вы грустите?

Маноле молчит.

(Испугана его молчанием.) Почему вы не отвечаете? (Прикасается к его руке.)

М а н о л е (сильно вздрогнув). Кристина! (Хватает ее за руки и безудержно целует их.) Ты здесь. Ты рядом со мной, правда?

К р и с т и н а (растерялась; начинает понимать, что происходящее гораздо серьезнее, чем она думала. Пытается высвободить руки). Нет… Нет… Прошу вас… Не надо… Не надо… (Вырвала руки.)

Маноле остается с опущенной головой. Через мгновение, очень чистым движением, Кристина легко касается его волос, гладит их. Маноле встает, пристально глядит на нее.

(Ужаснувшись, отступает на шаг. Отрицательно качает головой, почти не отдавая себе отчета в том, что делает. Наконец горестно, испуганно.) Нет… не это!

М а н о л е. Кристина!

Но девушка поворачивается и бежит. Свет гаснет. Только слышен еще крик Маноле, повторяющего: «Кристина! Кристина!» Тишина.

Затемнение.

Сад, под вечер.

К р и с т и н а. Маэстро… Вы для меня как звезда. Как сказочная звезда. Я бы хотела служить вам всю жизнь, восхищаться вами… вдохновлять вас, я никогда не выйду замуж, клянусь вам, но вы не должны думать так, потому что… (Огорченно.) Как сказать ему это?.. Потому что я люблю вас как дочь, а вы… А если мне только почудилось, и он будет смеяться надо мной? Ну конечно, мне почудилось. Я дура, разложившийся элемент. Иначе как могли мне прийти в голову такие бесстыдные мысли? А если он все же обнял меня, что мне оставалось? Позволить ему делать со мной что хочет, а потом утопиться или стать падшей женщиной. Ах, как все это страшно! И никому не скажешь! Никогда мне не сдавать вступительные экзамены. Потерянный я человек, вот кто. (Она очень несчастна.)

Входит  Т о м а. Кристина вздрагивает.

Т о м а. Не вернулся?

К р и с т и н а. Нет.

Т о м а (не слишком озабочен). Где он гуляет? Знает ведь, что ему нельзя переутомляться. Я покричал его в лесу. Добрался до самого шоссе. Как ты за ним не углядела?

К р и с т и н а. Я же тебе сказала. После, как ты ушел на озеро, мне стало нехорошо и я ушла к себе в комнату. Его я оставила здесь.

Т о м а. Может, кто-нибудь из знакомых заехал за ним на машине. Но он мог оставить записку…

К р и с т и н а. Наверное, он был сердитый и пошел прогуляться.

Т о м а. Сердитый? Думаю, что его и вправду разозлил наш спор. Я это понял слишком поздно.

К р и с т и н а. У него могли быть и другие неприятности.

Т о м а. Что такое?

К р и с т и н а. Глупости. Мне всякие глупости лезут в голову. Смотри, теперь, когда ты рядом, мне хочется смеяться. Господи, какой ужас я пережила! Скажи, Тома, ведь правда же, этот мой возраст называют «идиотским возрастом»?

Т о м а. Это ты чуточку перебрала. Что у тебя случилось?

К р и с т и н а. И все же я не читаю бестселлеров, как мама! Мне пришла в голову глупая идея, и я ужасно испугалась. Но откуда могла прийти такая идея? Знаешь, Тома, наверное, я развратная женщина.

Т о м а (ласково). Возможно. Скажи и мне, что тебя испугало?

К р и с т и н а. Нет, не спрашивай. Хорошо, что все прошло. Пропало. Испарилось и исчезло. (Смеется.) Я ощутила себя такой смешной, что неплохо бы меня сунуть под пожарный шланг, хорошенько выстирать. Знаешь что, давай прихватим Влада и пойдем втроем поищем его.

Т о м а. Влада дома нет. И вообще, папа рассердился бы. Когда я ходил один, можно было отговориться, что гуляю. Но так, организованная погоня!..

К р и с т и н а. И мама, смотрю, задержалась!

Т о м а (улыбаясь). Все будто сговорились оставить нас одних. Наверное, очень приятно иметь свой дом… Я ведь только в интернатах да в общежитиях жил.

К р и с т и н а. Теперь мы можем вообразить себя хозяевами. (Восторженно.) Хочешь?

Т о м а. Как будто мы с тобой поженились?

К р и с т и н а. Эх, поженились! Ну и вкусы! Как два брата. Или один из нас гость, а другой — хозяин. (Подчеркнуто, играя роль хозяйки.) «Ах, какая радость, мой дорогой и старый друг! Какой счастливый ветер занес вас в мою пустынь?» Тома, как ты думаешь, мог бы кто-нибудь ухаживать за мной? Но так, серьезно.

Т о м а. Подожди-ка два-три годика.

К р и с т и н а. Правда? Я еще вся из углов и… неприметная. (Хлопает в ладоши.) Как хорошо! Почему ты молчишь, что ты за гость?

Т о м а. Я гляжу, как зажигаются звезды, одна за другой, будто сигналы.

К р и с т и н а (усаживаясь подле него). Думаешь, нас спрашивают о чем-то? Или передают нам что-нибудь?

Т о м а (улыбаясь). Вероятно, и то и другое. И человек должен ответить на все эти миллионы призывов, потому что только он их принимает.

К р и с т и н а. Понимаю. Нас спрашивают, каждого из нас, о чем-то важном для всех людей, и нужно ответить всей вселенной от имени всех людей. О, Тома, ты продолжаешь писать стихи.

Т о м а (смеясь). Клянусь, нет. Я думаю только, что через два месяца я окажусь за тысячи километров отсюда. Надолго. Может быть, на годы. И не смогу уже видеть, как зажигаются звезды над тополями и над твоей головой. Что с тобой, Кристи? (Берет ее руки в свои.) Почему ты плачешь?

К р и с т и н а. Я не плачу. У меня просто немного отсырели глаза. Когда ты сказал про отъезд, я вдруг почувствовала себя такой одинокой, такой потерянной, что чуть не спросила тебя, как дура: на кого ты меня оставляешь? (Смеется сквозь слезы.) Ей-богу, не могу я уже понять, что со мной, совсем сбилась с толку. (Глядя в небо.) Ах, раскинуть бы руки и полететь далеко, далеко… до самой этой голубой туманности, и раствориться в ней, чтобы не знать больше ничего…

Т о м а. Кристи!

К р и с т и н а (вскакивая). Не читай мне больше нотаций и не смейся надо мной, слышишь? Хватит с меня. Чем я виновата, что вы все взваливаете на мои плечи такую тяжесть?

Т о м а (смеясь). Я и не думал читать тебе нотаций.

К р и с т и н а. А не повредило бы. Вот стукнул бы меня разок-другой, так я, возможно, и поняла бы, что к чему.

Т о м а. Иди сюда! (Встает, берет ее за руки и притягивает к себе. Потом внезапно целует.)