ЭПИЗОД ПЕРВЫЙ
Павильон телестудии. Вот-вот загорится табло: «Тише! Идет передача!» О н — симпатяга, о н а — воинствующая суфражистка. В студии суета, волнение, нервы, словно перед запуском космического корабля.
Т у ц и (за пультом). Алло, видеозапись! Видеозапись! Вы меня слышите? Видео! В т о р о й р е ж и с с е р. Эй, Гаврилою. Зажги софиты! Выруби дежурный свет!
Т у ц и. Видеозапись! Внимание! Через три минуты начинаем.
В т о р о й р е ж и с с е р. Кто там на второй? Слышишь? Вторая. Будь внимателен, не то тебе это дорого обойдется.
Т у ц и. Напоминаю — вы в белой рубашке.
В т о р о й р е ж и с с е р. Напоминаю, это будет стоить бутылки пепси… пять звездочек!
Т у ц и. Напоминаю: тракт всего два часа.
В т о р о й р е ж и с с е р. Напоминаю: уже пять часов!
Т у ц и. Напоминаю: ровно в семь, в девятнадцать ноль-ноль, я ухожу.
В т о р о й р е ж и с с е р (авторитетно). Готовы? Готовы? Готовы?
Т у ц и (в телефонную трубку). Нет! Нет! Сначала панорама, потом крупным планом ведущего. Алло! Видеозапись! Мы готовы! Идет передача! Все идет к чертям!
В т о р о й р е ж и с с е р. По коням! Тишина в студии.
Т у ц и. Техники, внимание. Видео — приготовились. Три, два, один, ноль. Пуск. Фонограмма!
ЭПИЗОД ВТОРОЙ
«Идет передача».
В е д у щ и й. Добрый вечер, уважаемые телезрители и телезрительницы.
В е д у щ а я. Наоборот. Добрый вечер, уважаемые телезрительницы и телезрители!
В е д у щ и й. Извините, пожалуйста! Привычка.
В е д у щ а я. Тысячелетняя привычка.
В е д у щ и й. Вы преувеличиваете! Наша передача включена в программу всего три недели назад, так что мы, репортеры…
В е д у щ а я. Я не репортер. Я женщина, или, попросту говоря, репортерша.
В е д у щ и й. Ах да! Простите. Я совсем забыл, что наша передача посвящена Восьмому Марта. Так что мы — репортерши…
В е д у щ а я. Я была бы вам признательна, если б вы избавили нас от вашей иронии столетней давности…
В е д у щ и й. Тысячелетней…
В е д у щ а я. Ну уж нет! Тысячу лет тому назад вы еще не были ироничными, вы были скоморохами, шутами, забияками.
В е д у щ и й. Вы хотите меня унизить. Боюсь, что…
В е д у щ а я. Чего вам бояться? Я рядом… Ведь мы — мужчины…
В е д у щ и й. Вы меня переоцениваете!
В е д у щ а я. Я? Ну уж нет, это вы себя переоцениваете. Женщины составляют пятьдесят один процент населения земного шара, и только ноль целых, ноль, ноль, ноль…
В е д у щ и й. Я вам верю. Верю!
В е д у щ а я. …десятитысячных составляют женщины премьер-министры. Вы заметили, что не говорят «премьер-министерша»?
В е д у щ и й. Потому что мы — мужчины… Мы, мужчины, пригласили вас сегодня в телестудию, чтобы вы познакомили телезрителей с вашей последней книгой. Как вы ее озаглавили?
В е д у щ а я. «Вперед! В передовые!» Потому что сложилось предубеждение, в силу которого вы, мужчины, считаете…
В е д у щ и й. Мы, мужчины, униженно просим вас, умоляем: раскройте нам идею вашей книги, объясните, ради чего вы ее написали.
Т у ц и. Стоп!
В т о р о й р е ж и с с е р. Крупный план! Мотор.
В е д у щ а я (в микрофон). Если бы я разговаривала с нашими детьми, рожденными в мире, где ванна уже не считается предметом роскоши, я бы показала им наглядные таблицы, из которых явствует, что в тысяча девятьсот сорок четвертом году три миллиона населения Румынии было неграмотно, из них два миллиона, то есть большинство, составляли женщины. Но я говорю с вами — моими современниками. Таблицы нам ни к чему — они еще живут в нас. Мы сами творили историю этих трех десятилетий. Мы ее прожили вместе, женщины и мужчины нашей страны, плечом к плечу. И хотя предрассудки живучи, все, что сделано нами, сделано совместно, рука об руку. Без этого «рука об руку», «плечом к плечу» был бы невозможен тот огромный скачок, какой проделала наша страна за короткое время.
Т у ц и. Стоп. Вторая камера.
В т о р о й р е ж и с с е р. Эй, вторая! Я ведь предупреждал, будь внимательна. Смотри у меня!
В е д у щ а я. В тысяча девятьсот сорок восьмом году в стране была всего лишь одна женщина — профессор университета; сегодня женщин-профессоров насчитывается десятки, доцентов — сотни. И Академия Социалистической Республики Румынии{129} гордится женщинами-академиками, имеющими мировое признание. С этой точки зрения…
Т у ц и. Стоп. Третья камера!
В т о р о й р е ж и с с е р. Третья. Внимание, третья!
В е д у щ а я. …с этой точки зрения проблема эмансипации женщины перестает быть только проблемой эмансипации женщины. В равной степени она становится проблемой эмансипации мужчины…
В е д у щ и й (прерывает передачу). Ваши аргументы излишне подробны. Поймите, пожалуйста. Вы ведь не на трибуне! Наша передача — воскресная. Зрители…
В е д у щ а я. Я предупреждала, что отказываюсь участвовать в подобной передаче.
В е д у щ и й. И я говорил, что отказываюсь!
В е д у щ а я. Значит, произошла ошибка.
В е д у щ и й. Какая еще ошибка! Ошибка! Разве я предложил: будьте любезны, окажите честь, примите участие в «Воскресном калейдоскопе»?
В е д у щ а я. Честь и любезность сохрани сам знаешь для кого… Чтобы не участвовать в передаче, я дошла до самого…
В е д у щ и й. Если хочешь знать, я предлагал другую кандидатуру. Женщину, которая умеет себя вести. Женщину приличную. Которая посещает клуб «Фемина». Для которой, я бы сказал… семейная жизнь… уход за зелеными насаждениями… кормление ребенка…
В т о р о й р е ж и с с е р. Что он подносит — гладиолусы или гвоздики?
В е д у щ а я (ведущему). Если хочешь знать, я категорически отказывалась. Я сказала: «Ни за что на свете не буду участвовать в этой передаче!»
В е д у щ и й. Ты сказала: «Ни за что на свете не упущу такой возможности!»
В е д у щ а я. Возможности — надеюсь, не станешь отрицать — это по твоей части. Целых пять лет ты был чемпионом по возможностям.
В т о р о й р е ж и с с е р. Так что принести — гладиолусы или гвоздики?
В е д у щ а я. Туци, дорогая, я дважды за последнее время высоко оценивала твою работу, ты же старишь мой крупный план по крайней мере лет на десять.
Т у ц и. Честное слово, ты…
В е д у щ и й. Не надо честных слов. Забери у меня десять лет жизни и подари их ее крупному плану, пусть будет на десять лет моложе. Лишь бы отделаться от этой злополучной передачи. У меня предчувствие, — а предчувствия меня еще никогда не обманывали: эта передача превратится в кошмар. Эй, кто там у софитов?
В т о р о й р е ж и с с е р. Так что же нести — гладиолусы или гвоздики?
Т у ц и. Внимание, тишина в студии, начинаем запись.
В т о р о й р е ж и с с е р. Так гладиолусы или гвоздики?
В е д у щ и й (ведущей). Скажи ему, дорогая, что ты хочешь: гладиолусы или гвоздики?
В е д у щ а я. А что я должна делать с этими гладиолусами?
В е д у щ и й. Я тебе их предложу. Я тебе их подарю. Я тебе их вручу…
В е д у щ а я. Зачем?
В е д у щ и й. Так принято.
В е д у щ а я. А я что должна с ними делать?
В е д у щ и й. Ты их возьмешь, понюхаешь, воскликнешь: «Ах! Ох! Ну зачем же?» А потом вернешь в бутафорский цех, потому что они не заложены в смету.
В е д у щ а я. Не вздумай совать мне бутафорские гладиолусы! Знаки внимания из поролона можешь оказывать своей Пенелопе{130}.
В е д у щ и й. Я запрещаю тебе произносить ее имя.
В е д у щ а я. Кто ты такой, чтобы запрещать?
В е д у щ и й. Не выводи меня из терпения!
В т о р о й р е ж и с с е р. Так что же, наконец, — гладиолусы или гвоздики?
В е д у щ и й. Принесите ятаган! Мушкет! Секиру! Принесите, наконец, гаубицу! Бронетранспортер!
